— Взять его!

Мерзкий возглас резанул по ушам. За ним последовал короткий топот ног, и сильные руки рывком подняли меня.

— В карцер его! — продолжил незнакомец.

Язык чуждый и непонятный, но голос пронизан истерическим негодованием.

Тело моё отказывалось подчиняться, а я тщетно пытался разлепить свинцовые оковы век. Кое-как я смог приподнять их, и сразу же зажмурился от ослепительно яркого солнца. Впервые за сотни лет я увидел столько света.

— Получилось! — невольно сорвалось с языка, а волна эйфории захлестнула меня с головой. — Слышишь, папа? Я, Аксель Готфрид, сдержал слово!

— Что ты там бурчишь, крысёныш⁈ — раздражённо осведомился тот же мерзкий голос.

Впрочем, его реплики уже не волновали меня. Одним вдохом я хотел вобрать в себя и ласковый бриз, и запах свежей травы, и сияние света — всё то, чего был лишён столетиями. И теперь жадно, с упоением вкушал летний денёк. Такой же, о котором несмело мечтал последнее время, всё чаще вспоминая о своём мире и о родителях.

Однако тело жестоко напомнило о себе. Куски жизни до переноса хаотично обрушились в мозг, перестраивая его под мою личность и окончательно вытесняя предыдущего владельца. Впрочем, воспоминания быстро сложились в единую картину, а головная боль, резанувшая сперва как нож, медленно начала отпускать.

— Бесы бескрайних льдов! Я несколько иначе представлял себе последствия применения жетона «Посмертие» [10], — непроизвольно воскликнул я.

Тело, окончательно приняв мою душу и завершая переход, обдало сознание болезненными ощущениями.

— Стоп, а куда это меня волокут? И вообще, что происходит? — запоздало поинтересовался я, немного отойдя от боли.

Осмотрел себя, насколько смог. Лёгкая тонкая рубашка и такие же шорты. Всё мокрое, грязное и местами рваное. Коленки разбиты, а руки и ноги сплошь покрыты синяками. Мда. Общее состояние доставшегося мне тела удручало.

— Ледяная пустошь! Как же меня угораздило променять мои мышцы на ЭТО?

В такие моменты боги словно смеялись в ответ, невзначай подкидывая очередное развлечение. Может и так, но теперь всё ощущалось совсем по-другому, взаправду. Но главное, что я сумел сбежать, верно?

Тем временем два амбала лихо тащили меня вверх по узкой тропинке. На холме впереди отчётливо виднелось строение, похожее на крепость или морской форт. Постройка впечатляла: мощные стены, причудливые монолитные башни, а в бойницах — диковинные орудия.

Я повёл плечами, а амбалы только крепче стиснули руки.

— Держите как следует, не то опять сбежит! — раздался сзади всё тот же мерзкий голосок.

Всё ещё ничего не понимаю. А значит, не стала ли пора исправить ситуацию?

Первым делом я потянулся к скрижали и, прикрыв глаза, мысленно нырнул в неё как в колодец. Ранее здесь возвышалась величественная башня, которую я создавал десятилетиями. Иногда я называл её «Улей», так как изнутри её стены походили на пчелиные соты, в которых вместо сладкого лакомства неспешно вращались жетоны.

Теперь же…

Теперь вместо башни обнаружилась пирамида, а на каждой её грани зияли треугольные щели с жетонами. Возможно, я смогу вернуть ей привычный вид, но не это волновало сейчас. От былого великолепия уже не осталось и следа, а гигантские накопления улетучивались прямо на глазах. Практически вся поверхность опустела и омертвела, а я боковым зрением заметил, как сгорают жетоны, оказавшиеся в сером тумане невдалеке от ещё «живого» угла пирамиды. И только где-то в недосягаемой выси угадывался единственный жетон [11] с Дрейком, что всё ещё отчаянно бился в неравной схватке с иссушающим дыханием погибели. К счастью, я успел активировать его. Пространство скрижали тут же сложилось, а на волю вылетел бесплотный дух моего питомца.

— Где же я так нагрешил-то?

Дальше из меня выплеснулся поток настолько затейливой и концентрированной брани, что будь сейчас рядом бывалые бесы из ледяных пустошей, они бы точно подскочили и принялись мне аплодировать. Уж эти-то ребята знают толк в ругательствах, как никто другой. Эх… Ледяные пустоши. Славное местечко. Теперь даже немного жаль, что пришлось так поспешно покинуть его.

При этом на периферии сознания мерцал жетон [11], продолжающий воплощать Дрейка в реальность. И, к моему изумлению, скрижаль не захлопнулась полностью, а через пару минут и вовсе распахнулась, чарующе маня блеском содержимого.

Мёртвая часть пирамиды исчезла, а моему взору предстал лишь её куцый осколок, заполненный второсортными жетонами. В каждой треугольной щели — один жетон. Снизу ряд белёсых первого круга, выше — зеленоватые второго, и так далее. А на самом верху — всего лишь три рыжеватых жетона пятого круга, по одному на грань.

Внимательно изучив остатки былой роскоши, я облегчённо выдохнул и мысленно похвалил себя за верно принятое решение — заполнить в пустошах скрижаль под завязку. Почти на самом верху красовался жетон [4], полученный мной в битве с ассайскими гипнотизёрами — и эта мелочь теперь на самой вершине! Я непроизвольно поморщился. Впрочем, для вытягивания остатков знаний из доставшегося мне тела вполне подойдёт. Я активировал жетон, и тело тотчас скрутило болезненной судорогой, а сознание провалилось в воспоминания его хозяина.

Алексей Леонов, 17 лет, сирота

Алексей Леонов, вот как звали паренька, в чьё тело меня угораздило попасть. И сейчас я находился глубоко в его воспоминаниях. Я как бы гулял поодаль, наблюдая за его жизнью со стороны. При этом я мог прожить часть его воспоминаний и уловить там мелочи, о которых не догадывался даже он сам.

Детство Алексея оборвалось в пять лет, когда в этот мир пришло всемирное наводнение. Череда мощнейших землетрясений породили ужасающие волны высотой в несколько сотен метров, которые начали своё шествие по поверхности Земли, смывая города и уничтожая привычную жизнь людей. Всё это юный Алексей узнал из телеэфира, находясь в родовом бункере. Но и это затишье оказалось коротким. За глобальным подъёмом воды пришли сильные твари, когда по всей Земле начали открываться разломы. Папа ушёл на войну и погиб где-то у барьера Уральских гор, а мама осталась одна с маленьким ребёнком на руках. Это время было самым тяжёлым. Имения разрушены, экономики в стране нет. Многие города скрылись под сотнями метров воды.

Император тогда ввёл декрет, по которому временно упразднялась разница между титулами благородных и обязал все рода делом доказать верность империи, а мама с маленьким сыном нашли кров над головой и прибежище у рода Троекуровых.

Дальше идёт период, где воспоминания Алексея явно повреждены или в них вмешались, все они были отрывочные, нечитаемые, затянутые серой вязкой хмарью. Единственный чёткий образ, который сохранился об этом времени, показал, как мама стиснув кулаки плачет над письмом из канцелярии о признании её мужа и отца Алексея трусом, а затем устраивает сцену, отказывая в замужестве стоящему над ней с ухмылкой князю Троекурову. Но потом её не стало. Лишь боль и слёзы затопили сердце мальчика на долгое время. И только тайные посещения кладбища и могилы мамы были его лучиком в наступивших сумерках. Это было его сакральным местом, где он мог вдоволь наговориться со своим единственным родным человеком. Пусть и разговор этот был всего лишь монологом.

Вскоре Алексея поселили в детдоме для одарённых сирот, который расположился поблизости от магической школы рода Троекуровых. А в последствии весь этот комплекс превратился скорее в узницу, где князь силой заставлял сирот приносить вассальную клятву лично ему и всему его роду. Мальчишка оказался своенравным и свободолюбивым, а также он прекрасно понял, что за ним обширная собственность его рода, которая и привлекала Троекуровых. Однако он знал, что из-за защиты императора дарованной всем несовершеннолетним наследникам великих родов его не посмеют тронуть. Так что он проявил характер и в корне отверг клятву. И оказался прав. Никто больше не лез в его жизнь, но и заниматься им тоже перестали. И так он постепенно стал замыкаться в себе.