Однажды я создала нечто, что хорошо реагировало на все мои тесты. Оно не воспламенялось, не дымилось, не горело. Оно не вредило растениям и коже. У него были все признаки потенциального препарата и оно даже больше не напоминало кровь.

Наконец, после долгих внутренних разногласий, я дала его одной из моих больных подопытных крыс.

Животные реагировали на чуму не так, как люди, и это затрудняло испытания лекарств на них. Эта крыса была больна, ей оставалось несколько дней, если не меньше, но она не превратилась в пыль, как люди, пострадавшие от чумы.

Тем не менее… информация была информацией.

Я наблюдала за этой бедной крысой день и ночь. Прошли часы, потом два дня. Я отчасти ожидала, что существо умрет медленной, жалкой смертью.

Но этого не произошло.

На самом деле, крыса вообще не умерла. Даже когда болезнь должна была вырвать у нее последние вздохи.

Нет, она все еще была вялой и заторможенной, все еще явно нездоровой, но она не умерла.

Это была маленькая, крошечная победа, это не положительный результат, но и не отрицательный. Тем не менее, этого было достаточно, чтобы я весь день радостно улыбалась. В глубине души я чувствовала, что приближаюсь к цели.

В ту ночь я даже не пыталась заснуть. Была полночь и свистел неистовый ветер, сильные сквозняки через окно моего кабинета задували свечи каждые несколько минут. Но мне нужно было работать.

Но уже через час я полезла в сумку и обнаружила, что в изнеможении ошиблась в подсчетах и у меня закончилась кровь.

Я выругалась.

Я уставилась на пустые флаконы над своим столом. Затем на десятки моих неудачных экспериментов и один единственный почти удачный.

Я посмотрела в окно, на свирепую ночь за окном.

На самом деле это было даже не решение.

Я встала, собрала свои вещи и пошла по коридору. По пути я заглянула в комнату Мины. Ее сон был беспокойным, и она оставила пыльные следы на покрывале.

Это было гораздо более пугающее зрелище, чем буря снаружи.

Вейл еще не ждал меня. Еще не прошло и месяца. Может быть, он прогонит меня. Но я не могла позволить себе ждать.

Я положила розу в сумку и вышла в ночь.

БЫЛО ОПАСНО путешествовать в такую погоду. Рассуждая здраво, я понимала это, и вся эта ситуация не ощущалась как опасность до тех пор, пока я не начала спотыкаться на промокших, черных как смоль лесных тропинках. Я так много времени проводила, думая о смерти от рук своей болезни, что легко забыла, что есть бесчисленное множество других способов, которыми она может меня забрать, и такая ночь, как эта, была полна ими.

В этот вечер мне потребовалось в два раза больше времени, чтобы пройти половину расстояния. Мне пришлось полностью сосредоточиться на дороге перед собой, стараясь не поскользнуться на размокших камнях или не утонуть в грязной жиже. В конце концов, дождь немного ослаб, но к тому времени я была настолько измотана, что уже не была начеку.

Я не видела окружавших меня мужчин, пока не стало слишком поздно.

В один момент я тащилась по дороге, а в другой — боль пронзила спину, когда меня с силой ударили о дерево.

Треск! Мой затылок ударился о дерево.

На мгновение все стало тусклым и размытым, хотя я отказывалась это признавать, я уже была на грани потери сознания от полного истощения. Одного удара было практически достаточно, чтобы перевести меня через эту грань.

Я попыталась вернуться к сознанию, моргая сквозь дымку на окружающих меня мужчин. Юноша прижал меня к дереву, положив руки мне на плечи. Позади него несколько человек кружили, как рыщущие волки.

При одном взгляде на них я поняла, что они голодают. Так было со многими в наши дни.

Юноша, державший меня, был высоким и широкоплечим, но он был едва ли больше ребенка. Из-за исхудалых углов лица трудно было определить его возраст. Шестнадцать, максимум восемнадцать.

Выражение его лица немного изменилось, когда я встретила его взгляд, и он быстро отвел его. Один из мужчин, стоявших позади него, подошел поближе. Он был пожилым, бородатым и с суровым, сердитым лицом.

Их пятеро. Я одна. Я никогда в жизни не наносила удары и не владела оружием.

Мне не нужно было быть отличным математиком, чтобы решить это уравнение. Я не пыталась сопротивляться.

— У меня нет ничего ценного, — сказала я.

— Чушь, — насмешливо сказал пожилой мужчина. Затем, обратился к остальным: — Возьмите ее сумку.

У меня упало сердце.

Я так торопилась в путь, что не выбирала, что взять с собой. Я просто бросила все в сумку. Мои инструменты были бесполезными для этих людей, ведь они даже не знали, куда их продать, но для меня они были всем.

— Там нет ничего, что можно съесть или продать, — сказала я.

Но они все равно выхватили сумку и стали рыться в ней. Я вздрогнула от звона небрежно звенящего стекла, сопровождаемого треском осколков.

Мое сердцебиение пульсировало в ушах.

— Пожалуйста, — сказала я. — Пожалуйста. Это для вас ничего не стоит. Я дам вам…

Боги, что я могла им предложить? У меня не было ничего ценного, что я могла бы дать им в обмен. У меня не было с собой денег. Дома тоже почти ничего. Я даже не подумала взять с собой еду, не то чтобы я думала, что эти мужчины будут довольствоваться объедками хлеба одинокой женщины.

Юноша, тот самый, который приставил нож к моему горлу, снова вздрогнул. Чувство вины? Это было чувство вины? Как бы я хотела, чтобы у меня лучше получалось читать людей.

— Держи нож у ее гребаного горла, Филипп, — огрызнулся мужчина, а затем улыбнулся мне ужасным выражением лица, как у рычащего волка. — Что? Что ты дашь нам вместо этого?

— Я… — Мой мозг не работал. Шестеренки были вязкими и замедленными от усталости. Он снова потянулся к сумке, и я сказала: — Нет. Пожалуйста. Как только вернусь домой, я дам вам вдвое больше.

— Как только ты окажешься дома? — насмешливо спросил мужчина. — О, я тебе верю.

Другие мужчины засмеялись. Филипп выглядел уявленным. Мой взгляд переместился на него, хотя он избегал смотреть на меня.

Мина попыталась бы наладить с ним контакт. Она бы знала, что сказать, чтобы он отпустил меня.

— Филипп?

Его глаза неохотно поднялись к моим.

Я должна была сказать ему какую-то трогательную просьбу, какие-то эмоциональные слова. Но эмоции и сентиментальность никогда не были моей сильной стороной. Вместо этого я сказала ему правду.

— Я не обманываю вас, — сказала я. — Я удвою стоимость этой сумки. Я обещаю тебе.

И я действительно, я действительно это имела в виду.

Но улыбка старшего мужчины превратилась в усмешку.

— Ты думаешь, мы глупые, девочка?

Я сдержала всплеск разочарования.

Почему люди так нелогичны? Я предлагала им хорошую сделку. Хорошую сделку. Больше денег. И все же я не могла заставить их поверить мне.

— Вместо этого мы заберем твое платье, — сказал мужчина.

Хватка Филиппа на ноже снова ослабла. Его голова метнулась к мужчине, как будто он собирался что-то сказать, но потом остановился.

Я была в замешательстве. Я посмотрела на себя. Лет десять назад мое платье могло бы что-то стоить. Теперь же оно было старым и испачканным, подол порвался во время моего путешествия.

— Платье ничего не стоит, — сказала я, раздражаясь. — Я предлагаю вам более выгодную сделку.

— Я возьму то, что могу получить сейчас, а не твои пустые обещания.

— Но это…

Мужчина выхватил нож у Филиппа и приставил его к моему горлу. Боль, казавшийся далеким, пронесся по моей коже. Что-то теплое и влажное стекало по моему горлу.

— Мне не нужны твои гребаные доводы, — шипел мужчина. — Сними это или я срежу ее с тебя.

Я была благодарна за свое раздражение, потому что оно приглушило мой страх.

— Я не смогу снять его, если ты не дашь мне места, — сказала я, пытаясь переместить руки к пуговицам, чтобы продемонстрировать, что он мне мешает.