— Что ты, подружка, мне и в голову такое не пришло! — перебил ее парень. — Я просто объелся вчера твоими горячими бутербродами! — не смог сдержаться парень.

— А ну-ка перестань издеваться! — попробовала возмутиться девушка, но улыбки не смогла скрыть и запустила в парня [подушкой. — Немедленно выметайся из моей спальни!

Лешка ловко увернулся и, посмеиваясь, отправился на кухню.

Из тех немногих продовольственных запасов, которые нашлись у нее в холодильнике, Лешке все же удалось приготовить завтрак. Он сварил овсянку, добавив туда мед, приготовил омлет и сварил кофе. Они плотно позавтракали, Лешке пришлось составить ей компанию, а потом решили отправиться на горку. Как оказалось, Лешка притащил из дома своей бабушки старые деревянные санки. Злата тут же поддержала эту идею. Одевшись потеплее, она заперла дом, и прямо через огороды они отправились к сажалке.

Летом она почти высыхала, а к зиме то, что оставалось, вымерзало, но для них это было не важным. Гора песка и глины от вырытого некогда котлована была единственным местом в Горновке, где можно было покататься.

Решив вспомнить детство, Злата уселась на санки, а Лешка тянул их за веревку прямо по огороду. Он был перепахан на зиму, а у саней не было спинки. Злата пыталась сохранять равновесие на колдобинах, но когда санки все же переворачивались, она падала в снег. Но не спешила подниматься. Загребая ладонями снег, она подбрасывала его вверх, и он тут же вспыхивал миллионами разноцветных огней, искрясь и переливаясь на солнце. Полянская не закрывала глаза, позволяя ему падать на лицо и через мгновение превращаться в капельки влаги. Лешка пытался ее поднять, но она и его осыпала снегом и смеялась, и ее смех звенел колокольчиком в морозном воздухе.

Они до самых сумерек катались на горке. Катались на одних санках, зарываясь в снег. Дурачились и резвились, как дети и смеялись. Щеки у них разрумянились, глаза блестели неподдельным восторгом и искренним весельем, они взмокли но уходить все равно не хотели.

Злата не хотела. Впервые за много дней ей было легко и свободно. Она уже и не думала, что так может быть, и не хотела чтобы эти чувства исчезли, чтобы боль, тоска и печаль с которыми она жила вот уже столько дней, снова возвратились.

Только когда солнце скрылось за горизонтом, мороз усилился, а ранние зимние сумерки опустились на деревню, Лешке удалось увести Злату с горки. К тому времени, когда они смогли добраться до дома Тимофеевны, совсем стемнело, и Злата Полянская дрожала так, что просто зуб на зуб не попадал. Сбросив с себя верхнюю одежду и обувь, она всем телом прилепилась к горячей грубке, мечтая о горячей ванне или натопленной баньке.

Ольга Тимофеевна при виде их всплеснула руками и отправилась поскорее ставить чайник. Дед лишь усмехнулся и, покачав головой, принес из спальни большой плед, в который они вдвоем и закутались до самого подбородка. Они жались друг к дружке, как маленькие котята.

Потом, когда они немного отогрелись, Тимофеевна накрыла стол. Разрезала мясной пирог, налила им огромные кружки чая, приправив его доброй порцией цветочного меда, и позвала к столу.

Вечер получился теплым и уютным. Они долго сидели за столом, разговаривали и смеялись, пили чай и нахваливали пирог. Потом Лешка отправился провожать ее домой. Они шли, не торопясь, по дороге, взявшись за руки, мимо темных домов, и снег поскрипывал у них под ногами. Трещали деревья от мороза, и серебрился лунный свет.

— Когда зимний вечер уснет тихим сном,

Сосульками ветер звенит за окном.

Луна потихоньку из снега встает… — тихонько напела девушка.

Строчки песни были как будто написаны для этого вечера и так и просились с губ.

— А в окна струится сиреневый свет,

На хвою ложится серебряный снег… — подхватил Лешка.

— Ты знаешь эту песню? — обернулась к нему девушка.

— А кто ж ее не знает? Это бардовская песня, и мы часто пели ее под гитару. А ты ее откуда знаешь?

— Я недавно открыла для себя творчество Светланы Зориной. Она поет романсы и эту песню она тоже пела. Возможно, она поет и не так профессионально, как другие, и у нее нет музыкального образования, но ее песни я могу слушать бесконечно! Леш, — немного помолчав, окликнула парня Злата.

— Что?

— А ты мне споешь?

— Эту песню? — улыбнулся парень.

— Нет, впрочем, если хочешь, можешь и эту спеть. Можешь спеть любую, какая тебе нравится, мне все равно. Мне любая понравится в твоем исполнении, мне нравится, как ты поешь!

— Я спою тебе любую песню. Предполагал, что ты попросишь меня об этом, и взял с собой гитару.

— Правда? — с почти детским восторгом воскликнула девушка, едва в ладоши не захлопав.

— Правда, моя золотая подружка! — кивнул он.

Девушка засмеялась и, обхватив Лешкину руку обеими руками, прижалась щекой к его плечу. Лешка тоже засмеялся и, обняв Злату за плечи, прижал к себе. Этот жест был, скорее, бессознательным и машинальным, дружеским и легким, и Злата не усмотрела в нем ничего особенного, но парня неожиданно как будто обожгло. Он споткнулся и едва не упал. Дорога была укатанной и скользкой, и ему пришлось выпустить девушку из своих объятий. Больше он не делал попыток ни обнять ее, ни взять за руку. Засунув руки в карманы куртки, он так и шел до Златиного дома, держась от нее на расстоянии. Впрочем, и этого девушка, кажется, тоже не заметила. Они дошли до ее калитки и остановились.

— Спасибо тебе, Лешка! — просто сказала девушка, поворачиваясь к нему.

— Не знаю, за что, но пожалуйста! Ты уверена, что тебе не понадобится моя помощь? Не понимаю, как мог забыть, что у тебя надо топить!

— Нет, ты знаешь, за все эти месяцы я в совершенстве овладела мастерством протапливания печек. Так что я справлюсь, а пока дрова прогорят, я попишу роман.

— Злата, а почему ты никогда не показывала мне свой роман? Мне бы хотелось прочесть его…

Девушка лишь пожала плечами. Она никому не давала его читать! Даже Дорошу, впрочем, его ее роман интересовал меньше всего.

— Я не суеверная, но… Я не хотела бы показывать рукописи. Вот выйдет книга…

— Понятно-понятно. Тогда спокойной ночи! Завтра встретимся?

— Конечно! — воскликнула девушка. — Спокойной ночи, Лешка! — и стремительно отвернувшись, девушка двинулась к калитке.

Лешкина рука так и застыла на полпути. Он сжал пальцы, которыми собирался коснуться Златиной щеки, и, невесело усмехнувшись, отправился домой.

В канун старого Нового года, на Коляды, Лешка, как и последние несколько дней, явился к Злате домой с самого утра. Поднял ее с постели, приготовил им завтрак, а после удобно устроился на диване в столовой у телевизора. Он не навязывался к ней с беспрестанным вниманием и не приставал с разговорами, просто лежал на диване, убавив звук до минимума, чтобы не мешать ей, смотрел телевизор и отдыхал. А Злата корпела над планами, решив закрыть свой больничный и после праздников отправиться на работу.

Ей казалось, или присутствие Блотского было тому причиной, однако она чувствовала, что сможет работать и не шарахаться от Марины Александровны. Да, прошло совсем немного времени с того памятного утра, когда в одно мгновение ее мир рухнул. Да, воспоминания об этом были еще живы, и Полянская подозревала, что они будут в ней всегда, как и все другие воспоминания, связанные с Дорошем, но это все в прошлом. Каждый новый день, отделяющий ее от тех событий, отодвигал их еще дальше. Она должна жить, она должна работать…

И во многом она была благодарна богу за то, что он послал ей Лешку. Конечно, Блотский ничего не знал и даже не догадывался, но он просто одним своим присутствием разгонял все ее тревоги и печали. Он просто лежал в соседней комнате, молчал, смотрел телевизор и не требовал к себе внимания, а Злата чувствовала, как тепло, доброта и свет, исходящие от него, согревают ее заледеневшую душу. Злата Юрьевна Полянская даже не подозревала, что Лешка Блотский получает не меньшее удовольствие, просто находясь в доме, где все дышало ею, где была она сама, пусть даже в соседней комнате, сидящая над планами. Она даже не подозревала, что Леша почти не смотрел телевизор. Рядом с открытыми дверями в зал стояло старенькое трюмо, в большом зеркале которого он видел ее отражение. Лешка наблюдал, как иногда Злата поднимала голову, оторвавшись от учебников и писанины, и, задумавшись, смотрела в окно или как небрежно убирала волосы, спадающие на лицо. Он смотрел на нее, не в состоянии отвести взгляда, как будто хотел впитать в себя ее облик, заполнить пустоту в своем сердце, заглушить тревогу, которая ни на минуту не отпускала его.