— Так-так-так, моя золотая! И когда ж ты успела меня приревновать, я ж уехал всего день назад? — смеясь, спросил он и, обняв ее за талию, крепко прижал к себе.

— Вот всё это время я лежала на кровати, ревела и представляла, чем ты там занят! Ну и ревновала, конечно.

Дорош тяжело вздохнул и коснулся губами ее виска.

— Злат, а я, честно говоря, даже не думал эти дни ни о каких девках. Нет, вернее, думал. Думал об одной сумасбродке со светлыми длинными волосами и голубыми глазами. Вспоминал, представлял как ты гуляешь по окрестностям или снова отправляешься опекать эту пьянчужку Маринку. Радовался, что забрал Сашку с собой, по крайней мере, мог спокойно уснуть, — зная, пока меня нет, ничего не произойдет. Я сейчас только на работу устроился, в пансионат. Ты знаешь, где он находится?

— Да.

— Так вот, я устроился туда начальником техслужбы, и у меня там такой завал с документацией! Эти два дня мне просто голову некогда было поднять. Просто не представляю, когда смогу во всем разобраться и разгрести весь тот бардак! А еще нужно установить свой авторитет, чтобы дисциплина была. И за Сашкой следить — он мне баню строит. С ним ведь, если не досмотришь, проблем не оберешься…

— Ты делами занят, а тут звонит тебе пьяная девица и отвлекает — прошептала она, целуя его в ушко.

— Ну… — мужчина засмеялся и, отодвинувшись, заглянув ей в лицо. — Я все равно через пару дней собирался приехать. Дальше я бы не смог без тебя.

Несколько бесконечно долгих секунд они смотрели друг друге б глаза А в них… Бывает так: заглядывая в глаза, ты натыкаешься на пустоту непроницаемость, холодность, равнодушие или жестокость. А в темных глазах Витали отражались все те же чувства, которые жили и в ее сердце. И все те невысказанные слова любви и нежности, которые ей хотелось бы сказать и которые ей хотелось бы услышать, были в них…

И сейчас Полянская не могла понять как и в какой момент могла усомниться в нем. Как же могла она подумать, что он бросил ее, если любовь соединяла их, да еще и взаимное желание?

Проснулась Злата на рассвете. Розовый свет утренней зари проникал в комнату сквозь неплотно задвинутые шторы. Дивно заливался соловей в зарослях акации, где-то кричал петух и лаяла собака. В настежь распахнутое окно вместе с утренней прохладой проникал пронзительный аромат сирени.

Хотелось пить, но она не решилась бы сейчас встать и потревожить мужчину, который так и обнимал ее всю ночь, не выпуская из своих объятий. Спать не хотелось. 3лата чуть отодвинулась и, подперев голову рукой, стала всматриваться в черты любимого. Длинные темные ресницы слегка подрагивали, выражение лица казалось безмятежным, а на сухих губах наметилось некое подобие улыбки, как будто ему снилось что-то безумно приятное. Злате тут же за хотелось прикоснуться губами к его губам, но она не стала этого делать. Скоро ему вставать, кажется, вчера он заводил будильник на половину седьмого. Он снова уедет, но это не страшно. Он вернется, а она станет жить и ждать его. И то, что произошло вчера, больше не повторится. О нет, Злата Полянская не льстила себе и знала, еще не раз ей будет грустно и тоскливо, и одиноко без него. Но Виталя об этом никогда не узнает. Чтобы он ни говорил и как бы ни закончился вчерашний вечер, она знала точно: то, что произошло вчера, ему не понравилось. Да он шутил, да, он не дал ей умереть и остался на ночь, но он был явно разочарован.

Он влюбился в своенравную, веселую, пленительную девушку с голубыми глазами и волосами цвета спелой пшеницы, а вчера он нашел пьяное, слабое, растоптанное существо все в слезах и блевотине. Такая она вряд ли ему нужна и, если он ее бросит, 3лата в общем-то не удивится…

Стоял жаркий июньский полдень. Нещадно палило солнце, а на небе уже который день ни облачка. Синее, высокое бескрайнее, как море, оно разливалось над просторами лугов полей и лесов. Легкий ветерок волнами пробегал по травам и колосящейся ржи, но и он не приносил облегчения. Воздух, казалось, просто плавился от жары, но это нисколько не беспокоило Злату Полянскую. Девушка неторопливо шла по заросшей дороге, пролегающей вдоль деревенских огородов, и срывала на ходу ромашки. Короткий цветастый топик на бретельках завязывался на узел под грудью, оставляя живот открытым. Волосы были упрятаны под косынку. Осторожно ступая, она иногда поднимала подол длинной расклешенной юбки из легкого белого шифона. Очки в белой оправе защищали глаза от слепящего солнца, а крем для загара, которым она не забывала пользоваться, — от ожогов.

Над головой кружились ласточки, в лесу кукушка кому-то снова отсчитывала года, над рожью звенел жаворонок, порхали бабочки, гудели пчелы. И было столько умиротворенности в этом жарком летнем полдне, столько красоты и ненавязчивой прелести, находившей отклик в душе девушки. Было так легко и хорошо. И ни за что, ни за какие богатства мира Злата Полянская не променяла бы этот край на что-то другое.

Хотелось упасть в колосящуюся звенящую рожь, закинуть руки зa голову и предаться безделью. Хотелось дремать под шуршание насекомых в траве, хотелось мечтать о светлом и прекрасном будущем, хотелось вспоминать о любимом и единственном…

3лата шла, вдыхая аромат ромашек, и чувствовала себя такой счастливой.

— Злата!!!

Отчаянный крик Маринки вдребезги разбил очарование летнего дня.

Полянская резко обернулась и увидела, как по огороду к ней бежит Маринка и машет руками. Сердце тревожно кольнуло, и подхватив юбку, девушка бросилась ей навстречу. Они сошлись как раз на меже, за которой начинался ее огород.

— Маринка, что? — схватила ее за руку Злата.

От волнения и быстрого бега Маринка не сразу смогла заговорить. Пытаясь перевести дыхание, она лишь махнула в сторону деревни, а потом схватила Злату за руку и потащил за собой. Букет ромашек выпал из рук Полянской и остался лежать в траве.

— Беда Златуль! — только во дворе, когда они остановились, смогла сказать Маринка.

— Кто-то умер? Кому-то плохо?

— Нет, — отчаянно мотнула головой Маринка. — Mаняшу увозят!

— Как? — ахнула Полянская. — Нo…

— Пойдем скорее. Надо что-то делать. Я не могу ее отдать. Я не хочу, чтоб ее забирали! Она моя… — неожиданно девушка схватилась за голову и заголосила.

— Маришка, постой! Нo как же так?

— Ох, Злата, пойдем скорее, пойдем, а то опоздаем… Там председательша и участковый! Злата, пожалуйста, не дай им забрать мою дочку!

— Но с чего вдруг они пожаловали? Ты разве стоишь на учете? Они приезжали раньше?

— Да это все наш депутат недоделаный! Все он выглядывает, выслушивает, а потом в сельсовете сливает информацию! А у нас, ты ж знаешь, все на виду. Он, конечно, в курсе всего, что у нас происходит! Ой, Злата, пойдем скорее! Одна ты можешь помочь! Тебя они точно послушают!

Полянская не была в этом так уж уверена, но Маринке об этом говорить не стала, понимая, что все их доводы, какими бы они ни были, проигрывают перед тем, что увидят органы опеки в доме Максимовны.

Девушки поспешно покинули двор и, взявшись за руки, вновь припустились бежать. Возле дома бабы Ариши царило суматошное оживление. Сама старушка, сидя на лавке, раскачиваясь, голосила и причитала, призывая соседей помочь. Баба Валя, стоя в калитке, что-то говорила, возбужденно размахивая руками, пытаясь остановить людей, приехавших на блестящей новенькой машине. Соседи же, баба Нина, Маськи и дачник с женой Леночкой, которая водила дружбу с бабой Валей и матронами с другого конца деревни, сбившись в кучку, стояли чуть в стороне, негромко переговариваясь, но вмешаться не пытались. Наверное, они, как и Злата, понимали бесполезность этой затеи.

— Добрый день! — запыхавшись, поздоровалась Злата Полянская. — А что здесь за собрание и что происходит? — пытаясь придать голосу уверенности, спросила девушка, глядя поочередно на всех собравшихся.