Несколько бесконечно долгих секунд на другом конце провода царило молчание.

— Чего молчала?

Его голос изменился. Стал добрее, нежнее. Злата отчетливо слышала в нем улыбку, знала: там, где-то у себя дома, он прижимает трубку к уху и улыбается. И ей до боли, до слез захотелось увидеть его улыбку.

— Испугалась! — честно призналась она. — Ты такой…

— Какой?

— И ты Сашку увез. Ты боялся за меня?

Мужчина засмеялся.

— Золотая моя, а что это голос у тебя как-то странно звучит?

— Странно? Правда? Вообще-то я и чувствую себя немного странно…

— Это отчего ж?

— Э-э-э…

— Ты там не пьяная случайно?

— Нет-нет! — поспешно заверила Злата. — Мне просто плохо! Мне так плохо, просто сил нет!

— Что-то случилось? Ты там не заболела?

— Нет, только ты мне так нужен! Мне так плохо без тебя! Давай, ты приедешь! Пожалуйста, приезжай! — всхлипнула она, и слезы снова покатились по щекам.

— Та-а-ак… — протянул мужчина, а девушка отключила телефон.

— Ну? — спросила Маринка.

— Он не приедет! Кажется, он разозлился! Мой звонок определенно ему не понравился! Ой, Маринка, и зачем я звонила? Кажется, я все испортила! Он бросит меня, точно бросит! — заголосила девушка.

— Эй, Златуль, ты чего это, а? Как же, бросит! Да где ж он лучше тебя найдет? Ты ж умница какая и красавица! Перестань реветь! Да приедет он! Вот я тебе говорю, точно приедет! — утешала ее Маринка, а Злата упрямо качала головой.

Они пили водку, запивая ее рассолом. Так сказать, горе заливали. Маринка вырубилась прямо на стуле, уронив голову на стол. А 3лата едва держась на ногах, спотыкаясь и хватаясь за стены и все что попадалось на пути, все же добрела до дивана в столовой и упала на него. Собираясь провалиться в бездну алкогольного беспамятства, Полянская закрыла глаза и… начался круговорот. Казалось, она попала в какую-то воронку и ее кружит, кружит, засасывая куда-то, а во рту стало кисло. Ее тошнило и вот-вот могло вырвать, но встать или даже просто оторвать голову от подушки. Злата не могла. Она застонала, подняла руку пытаясь нащупать хоть какую-то опору возле себя пытаясь остановить этот бешеный круговорот, перевернулась на бок и свалилась с дивана на пол.

Вскрикнула, больно ударившись головой о ножку стола, хотела подняться, но так и не смогла. Умом она понимала надо встать, выйти на улицу, сунуть два пальца в рот и поблевать, но тело отказывалось слушаться. Руки и ноги как будто и не принадлежали ей больше и были такими тяжелыми — вовек ей их не поднять. Но ей нужно было встать иначе она могла облеваться прямо здесь и так вот и лежать. Господи! И зачем только она пила? Да так ведь запросто можно умереть!

Девушка скрутилась калачиком, поджав под себя колени, прижала руки к груди, закрыла глаза и уткнулась лбом в холодные доски пола. Дышать! Ей нужно глубоко и медленно дышать, может это отвратительное чувство тошноты пройдет само собой.

Когда Злата в очередной раз открыла глаза, в комнате сгустились летние сумерки. Кажется, она все же вырубилась, только легче ей от этого не стало. Попытавшись подняться, она вскоре поняла слишком мало времени прошло и она все так же не может ни на диван забраться, ни выйти во двор. «Может от вина этого у меня отказали конечности? — мелькнуло в голове. — Или вообще паралич какой напал? Так ведь бывает! Я где-то читала!»

Эта мысль привела ее в отчаяние. Из глаз брызнули слезы. Но в следующее мгновение в комнате вспыхнул свет.

— Та-а-ак! — протянул Дорош.

Злата открыла глаза и сквозь пелену слез и пьяного тумана увидела его лицо, склоненное над ней. Лицо, которое то уплывало, надвигалось на нее, расплывалось и не желало приобретать четкие очертания.

— Я умираю! — простонала девушка.

— Я вижу! — с иронией сказал мужчина. — Это ж надо так напиться! — покачал он головой. — Золотая моя, ты, может, молоко с водкой перепутала?

— Не говори мне про водку, меня тошнит…

— Давай-ка ты сейчас встанешь…

— Я бы встала, только у меня нет ни рук. ни ног… Я пытаюсь встать, нох меня не получается! Я их просто не чувствую! Меня, наверное, парализовало! — снова всхлипнула Злата.

Дорош тихонько засмеялся.

— Hу, это вряд ли! Парализовало, — передразнил ее мужчина. — Эго ж надо такое придумать!

— Не смейся! Я по такая уж и пьяная! Это Маринка какой-то дряни принесла…

— Злата, я уехал день назад, а ты уже пьешь с этой девкой! Так золотая моя, у тебя пьяный бред! Давай-ка я помогу тебе подняться!

— Я скучала по тебе, — пролепетала Полянская.

Дорош ничего не ответил.

— Тебя тошнит?

— Да, — как-то уж с лишком обреченно выдохнула она.

Он подхватил ее под мышки, поставил на ноги и, крепко обхватив рукой за талию, повел на улицу. А там, поддерживаемая им, она вызвала рвоту и блевала до тех пор, пока в желудке ничего не осталось, а на лбу не выступил холодный пот. Дорош стоял рядом, держал ее и молчал. В какой-то момент она хотела оттолкнуть его, попросить уйти. Но мужчина лишь сильнее сжимах ее, а потом, слабую и дрожащую, отнес в дом уложил на диван и закутах в одеяло.

На землю опустилась влажная июньская ночь. Теплый воздух, наполненный сладким ароматом цветов и трав, лился в комнату из распахнутого окна, а Злата Полянская куталась в одеяло и дрожала. Ее бил озноб.

Дорош прошел на кухню, поставил на плиту чайник, растолкал ничего не понимающую Маринку, пытающуюся протестовать против такого беспардонного обращения, и выпроводил ее вон. Пока закипал чайник, он убрал со стола остатки их пиршества и заварил огромную чашку крепкого чая. Но прежде чем отпаивать чаем Злату, он достал из кармана мобильный телефон и отключил его.

— Ты спишь? — спросил Дорош, опускаясь на краешек дивана.

— Нет… — тряслась она так, что зуб на зуб не попадал. — Что ж… так… холодно… — пробормотала она.

— Отходняк!

— Ужас! Чтоб я… когда-нибудь еще… взяла в рот эту гадость…

— Давай, выпей чай, полегчает и согреешься сразу!

— Может, лучше кофе?

— Нет, кофеин тебе сейчас ни к чему!

Кое-как приняв вертикальное положение и не переставая кутаться в одеяло, девушка обхватила обеими руками чашку и отхлебнула чай.

— Ты злишься? — помолчав немного, спросила девушка и подняла к нему глаза.

Он сидел на диване рядом, сцепив руки в замок, но взгляд его был прикован к распахнутому окну, и девушка могла бы поклясться — мыслями он сейчас не здесь.

— Нет. Но я так и не понял, что за повод был?

— Повода не было, — вздохнула она и, сделав еще глоток, поставила чашку на стол. — Просто… — она отбросила в сторону одеяло и, пододвинувшись к нему, прижалась щекой к его плечу. — Просто, когда ты уехал, мне стало так грустно, так тоскливо. Как будто мир перевернулся, а мне в нем ничего не надо, кроме тебя.

— И ты решила напиться. Золотая моя, но я ведь не могу все время сидеть в этой деревне, мне и работать надо! А если каждый раз после моего отъезда ты станешь пить, что ж тогда мы будем делать?

— Я не собираюсь пить. Просто мне вдруг показалось, ты уехал и больше не вернешься, — голос Златы дрогнул, она защурилась, но слезы все равно покатились по щекам.

— Злат, — голос мужчины потеплел. Он повернулся к ней, приподнял за подбородок ее лицо и легко прикоснулся губами к ее губам. — Ну что ты выдумываешь? Ну куда я денусь?

— А вот ты так не говори. Что ж там, где ты живешь, девок нет?

Улыбка коснулась красивых, чувственных губ Дороша, а в темных глубинах его глаз заплясали веселые искорки.

— Девки, конечно, есть… — начал он.

— Вот! И они, конечно же, бегают за тобой! — воскликнула она.

— А ты ревнуешь?

— Я? Вот еще!

— Ревнуешь-ревнуешь! А ну-ка посмотри мне в глаза! — потребовал он.

Злата посмотрела, а потом бросилась ему на шею, обвила ее руками и прижалась щекой к его щеке.

— Ну да, ревную! И к девкам из вашей деревни, и к твоей работе, и к людям, с которыми ты там общаешься, к тем, с кем ты разговариваешь, кому улыбаешься. Я ревную тебя и к жизни, той, другой, которой ты живешь без меня! — срываясь на шепот, быстро заговорила она. — Я не знала, даже не думала, что это возможно опять. Нет, какое опять! Что я говорю! Такого, как сейчас, со мной еще никогда не было. Да у меня, только стоит посмотреть на тебя, слабеют и подгибаются колени от желания, от безудержного желания быть с тобой, касаться тебя…