Образ Карла Великого, выработанный идеологами королевской власти во Франции, освящал и утверждал теорию о наихристианнейшем короле, каковым являлся король Франции. Карл Великий представал защитником веры и церкви, к тому же якобы собирался в крестовый поход накануне смерти. Отныне все короли избранного народа должны были бороться с неверными, защищать святые места и закончить дни в крестовом походе. В «Большие Французские хроники» включили знаменитый эпизод из хроники Псевдо-Турпина о посмертной судьбе Карла Великого: когда демоны надеялись получить душу Карла, Св. Дионисий кинул на чашу весов все церкви, построенные императором, и душа его была спасена.

В борьбе Филиппа Красивого с папой Бонифацием VIII утверждается идея о связи короля Франции с Богом без посредничества папы. И он был первым королем, регулярно называемым христианнейшим, «министром Бога», опорой веры, выше всех смертных правителей. Король Франции зависит только от Бога, но не от людей, будь то папа или император. Отсюда и символика орифламмы, королевского знамени, идущего от Карла Великого, отсюда и священный характер королевской власти, основанный на церемонии коронации и помазания священным елеем. Как сказано в «Трактате о коронации» Жана Голе на, из-за помазания короля «он именуется наихристианнейшим, защитником веры и церкви, и не терпит над собой никакого господина от мира сего». Из этого особого положения королевства Франции выводилась теория о необходимости вмешательства в дела церкви и папского престола. И здесь пример Карла Великого был полезен: Филипп де Мезьер напомнил, как он «поставил на престол викария Христа и завоевал для веры многие королевства у Сарацинов». Экстремизм королевских советников достиг апогея в «Сновидении садовника», где автор считает Францию более достойным местом для святого престола, чем Рим. Каждого короля, особенно в период схизмы, убеждали в его окружении вмешаться в дела церкви. Так, осенью 1390 г. было решено, что Карл VI отправится в Рим и поставит там папу Климента VII, что в умах современников заменило бы крестовый поход. Именно от «огромной доблести в отношении веры, проявленной наидоблестнейшим святым Карлом Великим», выводит Филипп де Мезьер «вечную славу среди королей и над королями христианскими» королей Франции. И предупреждает Карла VI не соглашаться именоваться наихристианнейшим, если он не имеет в мыслях «уподобиться предшественникам».

Представление о священном характере королевской власти оправдывало вмешательство королевских судов в юрисдикцию церкви и расширение судебной власти короля, активно применяемое Парижским Парламентом. И даже галликанские свободы церкви Франции исходили из этого принципа и связывались с именем Карла Великого. В окружении Карла VII говорили, что Прагматическую санкцию первым издал Карл Великий, а некоторые утверждали, что видели ее собственными глазами. Наконец, чиновникам короля очень нравился этот титул, ибо они также становились священными особами. И если папа Стефан III, желая польстить Карлу и Карломану, обратился к ним словами апостола Петра «вы род избранный, царственное священство», то уже в начале XV века те же слова папский легат обратил к чиновникам Парижского Парламента, так много сделавшим для утверждения «королевской религии» во Франции.

Титулатура королей Франции была связана с особым местом королевства в христианском мире, и этим местом Франция также обязана Карлу Великому, который был королем Франции и императором. В памяти людей Франция и Империя смешались, и хронисты называли даже первых Капетингов императорами. В «Сновидении садовника» сказано, что империя называлась то империей, то королевством. И Франция не только не отказывалась от попыток поставить своего ставленника на императорский престол, но и не переставала мечтать об имперской короне. Однако усиление Империи, канонизация там Карла Великого создали для Франции угрозу. Хотя папа Иннокентий III провозгласил светскую власть короля Франции независимой, однако, противостояние с папой Бонифацием VIII вынудило теоретиков защищаться и даже перейти в наступление. Кстати, возрождение изучения римского права создало дополнительную угрозу, поскольку там речь идет только об императоре. Булла 1219 г. запретила преподавание в Парижском Университете римского права, и оно переехало в Орлеан (запрет был снят лишь в 1679 г.). Отсюда глубокое и опасное противостояние юристов и теологов, определившее идейную борьбу вокруг трона во Франции.

В процессе самоидентификации французская корона ищет исторические аргументы в пользу своей независимости от папы и императора и находит их в особом статусе regnum Francorum в империи Карла Великого. Это стало главным аргументом в пользу фундаментальной для становления «королевской религии» идеи о том, что король — император в своем королевстве. В «Speculum judiciale» Гийома Дюрана епископа Менда утверждалось, что все подчинены императору, кроме короля Франции, кто является «princeps in regno suo». В период противостояния папе Бонифацию VIII появилась окончательная формула — «король — император в своем королевстве» («rex imperator in regno suo»). Жан Голен называет короля «императором Франции» и берет у Рауля де Преля, своего учителя, легенду о том, что Карл Великий, отправляясь в крестовый поход, оставил в Сен-Дени орифламму и императорскую корону в знак пребывания здесь «вечной империи»: «сию инсигнию имперскую пожелал оставить во Франции в знак империи вечной, коей престол переходит к мужескому наследнику».

Именно в этой борьбе с притязаниями папы и императора приобретают особую значимость такие важнейшие объекты «королевской религии», как коронационные регалии и королевские инсигнии: все они, за исключением священного сосуда с елеем, возводились так или иначе к Карлу Великому — корона, скипетр, меч (так называемый épée Joyeuse), орифламма, щит, лилии, крылатый олень.

По указанию Карла Мудрого в трактате «Сновидение садовника» подробно расписано, как Карл Великий определил особое место королевства Франции и почему оно и есть империя. «Королевство Франции есть часть, вышедшая из империи через раздел, сделанный Святым Карлом Великим, кто пожелал и установил, чтобы столь благородного достоинства и положения было королевство Франции и такой власти и привилегии, как и вся Империя». В этом трактате виден вклад чиновников-легистов в утверждение «королевской религии», поскольку именно юридические аргументы, используемые автором, Эвраром де Тремогоном, кажутся ему наиболее убедительными и безупречными. «Разум довольно с этим согласуется, ибо, поскольку королевство Франции было одной из главных частей империи, то эта часть столь благородная, сохранила благородство и власть другой части империи, от которой она отделилась»; «по той же причине, что другая часть империи носит имя империи, по этой же причине королевство Галлии, что было одной из самых благородных частей империи, носит имя империи, о чем мы имеем аналогии в гражданских законах, кои гласят так: если кто-то делит свой дом надвое, каждая часть будет именоваться домом сама по себе. И, следовательно, король Франции может быть назван императором в своем королевстве, ибо не признает суверена на земле, кроме Бога одного».

Кстати, это особое место Франции, идущее от Карла Великого, признавали даже германские теоретики имперской власти. Французские же теоретики не делали различия между Францией и Империей ни в церемониале, ни в письмах канцелярии, признавая власть императора над всеми, кроме себя. У французских легистов это просто не обсуждалось. В борьбе за превосходство французские теоретики апеллировали к троянскому происхождению франков, имевших королей до пап и императоров. Другим важным путем утверждения французского абсолютизма становится идея, очень близкая чиновникам короля и выглядевшая довольно смелой в этот период, о превосходстве короля Франции над императором, чей выборный характер власти лишает ее божественного и священного происхождения. Эта идея есть у Жана Голена: «порядок такой лучше устроен, что император Франции, помазанный драгоценным миром, с небес принесенным, сана своего больше достоин и родит сынов, которые вступают в отцовское наследство, как и заведено от Бога». В окончательном виде эта идея оформлена в «Сновидении садовника», где прямо говорится о превосходстве короля над императором. «Я считаю более почтенным, чтобы короли Франции именовались королями, а не императорами Франции… во-первых, потому что так привычно и так делали предшественники, ибо закон гражданский гласит, что надо соблюдать то, что было долго соблюдаемо и используемо». Во-вторых же, автор ссылается на Библию, где «вы не найдете вовсе ни в одной из частей… упоминаний об императоре. Следовательно, имя короля более древнее и более почетное, а императора — более новое… И тот, кто весь мир сотворил, именуется королем королей, а не императором императоров».