Огородничий даже слегка выпрямился, откровения куклы вернули ему надежду:

— Видишь! Я говорил правду! Теперь ты знаешь что делать. Твой нож справится с её защитой, а я сдержу её атаки. Убей отродье Рашимила! Спаси Империю! Нет, не Империю, спаси весь мир! Исполни предназначение! Так ты станешь великим героем, а когда весь мир будет тебе обязан, ты легко сможешь изменить всё, что тебе не нравится!

— Ты правда думаешь что я собираюсь вас спасать и вести в светлое будущее? Этот мир мне даже не родной.

Я медленно пошёл в архимагу, держа на изготовку нож. Огородничий из последних сил пытался сопротивляться. Сначала сотворил ещё один барьер, но вместо твёрдого купола получился лишь вязкий участок пространств, через который я пробился даже не используя клинок. Затем в меня полетели несколько увесистых книг, я просто сделал пару шагов, что они пролетели мимо.

— Жалкое зрелище. И это глава магической Академии? От случай, когда тренер не играет, да?

Маг только бессильно хрипел, когда я пробил его грудь ножом, и тело упало под ноги. За спиной распался грохот, мебель и книги, которые держались на куполе, попадали вниз. Донников с Ленсиковой тоже освободились из плена силового щита и уже успели добежать до входа. Я не стал их догонять, только демонстративно плюнул вслед.

— Вот и всё, Раша. Спускайся уже. Или тебе надо собрать вещи?

Кукла отчётливо всхлипнула:

— Какой же ты у меня дурак… Почему ты назвал меня «милой девушкой»? Неужели ты не видишь, кто я на самом деле? Неужели из-за голема ты ослеп?

Я картинно ощупал пространство перед собой повернув голову куда-то в сторону:

— А? Кто это говорит?

Ответом на экспромт было гробовое молчание, так что я посмотрел на Рашимилу серьёзным взглядом.

— Я не только прекрасно вижу, но и слышу. Этот дохлый маг не разу ни назвал тебя куклой или оружием. Он говорил «отродье». Так называют только живых людей. Твою душу заперли в этой кукле, наверняка чтобы выкачивать гаввах, и стёрли память. Наверняка если покопаться в архивах можно узнать твоё настоящее имя. Может даже найти семью. А может через извлекатель и найти тебе новое тело. Лесникова подойдёт, думаю когда мы её догоним, она уже не будет возражать. Так что давай не будем тратить время.

— Почему? Почему ты до исх пор мне помогаешь?

— Потому что могу. Я в любом случае выживу, я не могу умереть, помнишь. И хорошо бы, чтобы для разнообразия выжил кто-то ещё. Особенно если этот кто-то мне нравится. Так ты согласна?

— Подожди… Возможно есть ещё один способ помочь тебе. И мне. Но он тебе точно не понравится.

Я вздохнул:

— Надеюсь ты меня в тело Лесниковой переселить не собираешься?

Многозначительное молчание…

— Рашимила? Раша! Говори уже. — перспектива феминизироваться меня совсем не прельщала.

— Нет… Наоборот.

Я напрягся.

— В смысле наоборот? Ты собираешься переселить Лесникову в тело Сталина?

Глубокий вздох:

— Ты невыносим. Сталин и правда особенный, у него был сильный дар Владыки. Этот дар укрепил тело, оно выдержало твою душу, сознание голема, и даже что-то от самого Дмитрия осталось. И оно может выдержать больше. Извлекатель может вынуть мою душу из куклы и подселить к тебе. Изнутри я смогу сдерживать голема так долго, как понадобится.

— Только голема?

Ещё один вздох.

— Я же говорила что тебе не понравится. Возможно я смогу получить полный контроль над телом. Вряд ли тебе будет достаточно одного моего обещания так не делать…

— Этого вполне достаточно. Я верю тебе, Раша. Пошли, найдём извлекатель.

Я протянул руку летающей кукле. В разрушенной библиотеке будто затих ветер и наступила тишина, которую разорвал робкий, запинающийся голос:

— Ты наверное не понимаешь…

— Это ты не понимаешь. По правде, это тебе стоит бояться того, что творится в моей голове. Но ты ведь всё равно уже залезла в мои мысли.

— Да. Они ужасны. Но я привыкла. Если ты впустишь меня, я смогу ощутить тепло солнца. Смогу дышать воздухом. Даже почувствую вкус еды.

В голове вертелся десяток непристойных шуток на тему других приятных ощущений, но нарушать этот трогательный момент было бы кощунством.

— Ты ведь знаешь, что я читаю твои мысли.

— Да, и тебе ко многому придётся привыкнуть. Сейчас только ключик заберу, и выжмем из этой Академии всё что, ещё осталось.

Я наклонился над телом Огородничего, сорвал с его пояса ключ, и тут старикашка ожил, его рука с неожиданно силой вцепилась в моё запястье

— Ты хочешь забрать у меня Академию?!! Это моя, моя Академия!

Холм огромный, за всей лирикой я забыл вырезать сердце главному гаду! Сейчас исправлюсь. Высвободившись от цепкой хватки старика я ещё раз ткнул ножом ему в грудь. Вернее попытался. Тело Огородничего расплылось, растекаясь по полу серой жижицей, затекающей в каждую щель, а лезвие вошло в паркет. Победа утекала сквозь пальцы. Из под сводов потолка раздался свирепый голос Архимага:

— Академия — это я!

Стены опять затряслись. Но это уже не было похоже на землетрясение, они ритмично содрогались, словно при вдохе-выдохе. Между кирпичами загорались красные прожилки, по воздуху разносило запах сырого мяса.

— Какой же ты всё-таки дурак, — холодно констатировала факт Рашимила. — Надо было вырвать сердце когда это ещё было возможно. Что теперь собираешься делать?

— Действуем по плану. Если у Академии есть сердце, то оно в хранилище артефактов.

Половицы трескались под ногами, а стены начали сдвигаться. Академия обрела сознание и теперь собиралась меня расплющить, перемолоть и похоронить. Учитывая что я не могу умереть — похоронить заживо. Дубовые двери захлопнулись перед лицом, словно голодные челюсти, но массивные петли не выдержали искажения стен и наполовину вылезли из дерева, так что хватило единственного удара плечом, чтобы одна из створок вылетела.

Рашимила левитировала где-то за спиной, но когда в нас полетела куча обломков, разбитые кирпичи будто обогнули на с по широкой дуге. Прикрывает, это хорошо, можно сосредоточиться на продвижении вперёд.

Винтовая лестница изогнулась, и ещё больше стала напоминать сжатую пружину. Сверху валятся здоровенные куски штукатурки, но их Рашимила успешно отражает. Лестница замерла, словно ждёт, теперь она похожа на лягушачий язык, который выцеливает мошку. Нет, я тебе не мошка, я уже мохнатый шмель нахрен!

Стоило коснуться ступеньки ногой, как она тут же ощерилась острыми щепками, которые попытались пронзить ступню. Быстро отталкиваюсь от ступеньки и взмываю на медные перила. Лестница скручивается и дрожит, пытаясь скинуть, но я касаюсь её лишь на короткие мгновения, чтобы оттолкнуться и прыгнуть выше, а её движения использую чтобы ускоряться и двигаться ещё быстрее. Несколько секунд, и хищная лестница позади, бессильно извивается будто змея под сапогом. Перевести дыхание, быстрый подъём заставил выложиться на полную.