Сначала её полюбил поэт, потом менестрель, а потом рыцарь. Каждый из них узнал, кто она на самом деле, и каждый отказался от своей любви. Да и в самом деле — кто может полюбить девушку, которая на самом-то деле и не девушка вовсе, а лань?

В наступившей тишине слышалось лишь тиканье часов и журчание фонтанов.

— Ну а что случилось потом, — спросил Королевский Летописец, — когда она обманулась в любви трижды?

— Потом, когда она обманулась в любви трижды, — ответил Токко, — она в один миг снова приняла прежний образ. Недели две спустя наш удалец опять настиг её, и на этот раз не промахнулся. Его стрела пронзила ей самое сердце.

Часы неожиданно пробили семь.

— Ты правду говоришь?

— У белой лани, о которой я вам рассказываю, не было имени, потому что у диких оленей вообще нет имен. И девушка, в которую она превратилась, помнила названия лесов и полей, а больше ничего не помнила, — сказал старый Токко.

— Что же мне сказать Клоду, величайшему охотнику? — воскликнул Королевский Летописец. — Прошу тебя, Токко, посомневайся хорошенько, может, принцесса-то настоящая?

Старик откашлялся.

— Что уж там сомневаться! Мне ведомы приметы и признаки тысячи заклятий, да к тому же я знаю, что чары время от времени повторяются.

Ни старик, ни Летописец не заметили, что в темном углу кто-то притаился. Это был маленький Квондо, который тихо пробрался в мастерскую. Он закрыл глаза, чтобы их блеск не выдал его, но вовсе не думал спать. Королевский Летописец молча повернулся, открыл тяжелую дубовую дверь и вышел.

Принцесса направилась ему навстречу. Её волосы были убраны драгоценными камнями, а на ногах были золотые сандалии. «Как же это так, — подумал Летописец, — лань, если это действительно лань, может вдруг принять такое совершенное подобие настоящей леди?» И ещё он подумал: смог бы он полюбить девушку, которая в один прекрасный день, когда разрушатся чары, начнет пощипывать молодые листочки на деревьях?

Вздохнув и покачав головой, он решил, что всё-таки не смог бы, и сделал по этому поводу соответствующую заметку в тайниках своей души.

Безымянная девушка вопросительно посмотрела на него, но Королевский Летописец лишь покачал головой и, вздохнув, отвернулся:

— Старик кряхтел, пыхтел, ворчал, бормотал, болтал, бубнил о том о сем, о том, что если бы да кабы, и в конце концов сказал ровным счётом в шесть раз меньше, чем если бы вообще не раскрывал рта.

Он поклонился, вздохнул, ещё раз поклонился и стал смотреть вослед принцессе, которая прошла по траве, как летний дождь, и скрылась в воротах замка.

За обедом никто не проронил ни слова. Обедали в зале, где даже днем всегда была так темно, что в нишах толстых каменных стен зажигали факелы. Таинственная девушка разгрызла несколько грецких орехов, отказалась от вина, но похрустела листиком салата. Глядя на неё, король и его старшие сыновья вспоминали вчерашнюю охоту в Волшебном лесу, закончившуюся таким неожиданным и удивительным образом, и стыдливо прятали глаза. Клод, Таг и Галло беспокойно ерзали в своих креслах и то и дело недовольно ворчали. Принц Йорн не мог скрыть своих чувств к безымянной принцессе и втайне радовался тому, что и она время от времени бросала на него нежные взгляды. Карлик Квондо опять устроился в углу под щитом. Он не спускал глаз с сидевших за столом, стараясь не пропустить ни одного вздоха или взгляда.

— Если вы не будете есть, — обратился король к принцессе, — то мне придется поговорить с Королевским Егерем. То есть, я хотел сказать, с Королевским Лекарем, — быстро поправился он.

Принцесса очень мило покраснела, а Йорн бросил на отца сердитый взгляд. Король, стараясь скрыть смущение, набросился на Королевского Волшебника, который неожиданно появился в зале в облаке дыма.

— Я, кажется, уже просил тебя не дымить! — закричал король. — Запах пороха портит аромат вин. Сколько можно об этом говорить?

— Я забыл, — оправдывался Волшебник.

— Входи, как все люди, — сказал король.

— Хорошо, сир, — ответил Волшебник и принялся жонглировать семью маленькими полумесяцами из золота и серебра.

Король все никак не мог успокоиться:

— Раньше у него была дурацкая манера являться при вспышках молнии и грозовых раскатах. Теперь ещё хуже. Он мне весь замок закоптит своим дымом. Глупые фокусы, которые он тут показывает, не стоят того, чтобы входить с такими сложностями. Средний лесной волшебник за один день может научиться тому, на что этому шуту требуется десять лет, хоть он и ходил в одну из самых известных школ для волшебников. Ха! Да разве можно научить человека ездить верхом или колдовать? Это или дано, или нет.

Продолжая сердиться и подергивать усы, король Клод осушил кубок белого вина. Потом он поднялся из-за стола и вышел из зала. Поднимаясь наверх по винтовой лестнице, он продолжал ворчать себе под нос, и голос его глухо разносился по залам и покоям:

— Я заставлю эту барышню вспомнить своё имя или… съем лошадь в сыром виде!

Он остановился у комнаты Королевского Лекаря и прислушался.

Из-за дверей доносился слабый голос Лекаря, который то стонал, то бодрился и пытался успокоить самого себя.

— Я уже никогда не смогу ходить… Ну, ну, скоро мы будем на ногах и у нас порозовеют щечки… Нет, мы уже никогда не поправимся… Ну, ну, мы обязательно поправимся…

Он умолк, и король вошел в комнату. Королевский Лекарь измерял температуру, но тут же встряхивал градусник, не глядя на него.

— Как врач я должен измерять температуру каждые три часа, — произнес он, — но как пациент я не должен знать, какая она.

— А я вообще ничего не знаю, — сказал король, который не понимал, о чём говорит Королевский Лекарь. — Я пришел к тебе как к врачу, а не как к пациенту.

— Нет, не вылечить мне себя, — сказал больной. — Ну, ну, — возразил он сам себе, — не нужно терять веру в искусство нашего Лекаря.

Король вздохнул, подошел к окну и выглянул во двор. Он подергал своё правое ухо левой рукой и принялся рассказывать историю о белой лани, о том, как он со своими сыновьями преследовал её и как лань превратилась в прекрасную принцессу, стройную, и смуглолицую, которая помнила названия лесов и полей, а больше ничего не помнила. Когда он закончил рассказ, он спросил Лекаря, что, по его мнению, могло быть причиной забывчивости принцессы.

— Может, она упала и сильно ударилась, — ответил больной подчеркнуто вежливым тоном врача, — или, может, выпила какого-нибудь зелья или отравы?

— Синяков у неё на голове нет, — сказал король, — да и зрачки не расширены.

— Гм, — произнес Королевский Лекарь, — я должен поподробнее ознакомиться с историей этой болезни, как только встану на ноги, в чём я, по правде говоря, сомневаюсь. Порозовеют щечки, ха-ха! Совершенно не представляю, что же со мной происходит… Ну, ну, не стоит так нервничать…

— Ничего не понимаю, — сказал озадаченный король. Он взглянул на больного, вздохнул и вышел из комнаты. Придя в свои покои, он решил прилечь, но ещё долго не мог успокоиться. Целый час он беспокойно ворочался и сердито ворчал. Наконец поднялся и, тяжело ступая, спустился по винтовой лестнице вниз.

В восточной башне, уже покинутой солнцем, король застал Королевского Волшебника, который жонглировал семью маленькими лунами и семью серебряными шариками при свете семнадцати свечей. Королевский Летописец перечислял принцессе имена воображаемых королей. Она сидела в том же самом кресле, что и утром, когда он называл ей имена королей настоящих.

— Рэнго, Ренго, Ринго, Ронго, Ранго, — бубнил Летописец, — Раппо, Реппо, Риппо, Роппо, Руппо.

Королевский Волшебник уронил луну и шарик и пожаловался, что при мерцающих свечах плохо видно. Квондо забился в угол и не спускал глаз с принцессы, которая, казалось, была совсем сбита с толку.

— Санто, Сенто, Синто, Сунто, — бормотал Летописец. — Талатар, Телетар, Тилитар, Толотар, Тулутар, Ундан, Унден, Ундин, Ундон, Ундун.

— Что это здесь за представление при свечах? — строго спросил Клод.