Во многих случаях трудно и даже невозможно провести четкую грань между сказкой, с одной стороны, и новеллой, притчей, фельетоном, научно-фантастическим рассказом или философской повестью — с другой. В рамках истории американской литературы можно написать ряд частных «жанровых» историй — историю романа, историю новеллы, историю драмы и т. п., но написать историю американской сказки — предприятие безнадежное. Отсюда следует, что охарактеризовать сказки американских писателей — а именно в этом и состоит теперь наша задача — возможно лишь в контексте творческого наследия каждого из них и, соответственно, в общих рамках историко-литературного процесса.
Первыми американскими писателями, сочинявшими сказки, явились великие романтики Вашингтон Ирвинг, Натаниел Готорн и Эдгар Аллан По. Они были удивительно непохожи друг на друга, хотя, как выяснилось впоследствии, делали одно общее дело — разрабатывали (на практике и в теории) систему кратких повествовательных жанров, занявших затем видное место в американской словесности.
Старший среди них — Ирвинг — был человеком, в сознании и творчестве которого нерасторжимо соединились век Просвещения и эпоха Романтизма. Он был путешественником и дипломатом, журналистом и художником, историком и биографом, очеркистом, эссеистом, новеллистом и, как отмечали современники, светским человеком неотразимого обаяния. Подобно большинству романтиков, Ирвинг питал интерес к истории вообще и к истории родного края в частности. В рамках общего интереса к истории возникли его штудии о завоевании арабами Пиренейского полуострова, жизнеописания Христофора Колумба, Магомета, Вашингтона, Гольдсмита. Интерес к истории «малой родины» реализовался преимущественно в романтических сочинениях, где описывались нравы, обычаи, образ жизни, поверья и легенды, относящиеся к тем отдаленным временам, когда Манхэттен и долина Гудзона были владениями Голландии, а Нью-Йорк именовался Новым Амстердамом. Возникновение этого интереса относится ещё к раннему (просветительскому) периоду в творчестве Ирвинга, когда он сочинил свою бурлескно-сатирическую «Историю Нью-Йорка от сотворения мира до конца голландской династии».
«Рип ван Винкль» — одно из самых характерных и, бесспорно, самое знаменитое сочинение Ирвинга. Оно обставлено почти всеми аксессуарами, обязательными для романтического повествования: тут и ссылка на принадлежность рукописи мифическому историку Дидриху Никербокеру, в бумагах которого она якобы хранилась много лет, и описание невероятных событий, и эпиграф из позабытого ныне английского драматурга и поэта XVII века, приведенный без особой нужды, просто потому, что такова была традиция, установившаяся в европейской романтической литературе. Да и самый сюжет «Рипа ван Винкля» не обладает особой оригинальностью. Легенды о человеке, проспавшем несколько лет, бытуют в фольклоре многих европейских народов. Существует предположение, что Ирвинг использовал немецкий вариант, по другой версии — шотландский.
Не приходится сомневаться, однако, что популярность «Рипа ван Винкля» у современников и потомков объясняется вовсе не формальными тривиальностями романтической прозы, но художественными открытиями, которые содержатся в этом сочинении. С «Рипа ван Винкля» начинается эстетическое освоение Америки, её природы, истории, истоков национального самосознания. Не всей Америки, разумеется, а лишь той её части, которую Ирвинг знал, любил и чувствовал, как говорится, всеми фибрами души.
Создавая поэтические описания Каатскильских гор, Ирвинг, в сущности, делал то же, что и хорошо знакомые ему живописцы, принадлежавшие к «Школе Гудзоновой Долины», — творил национальный американский пейзаж, утверждал его как эстетическую ценность, не уступающую традиционным ценностям европейского искусства. Смешно сказать, но в ирвинговские времена американские художники писали Неаполитанский залив и развалины Колизея, а поэты воспевали закаты (или восходы) в Альпах и живописные развалины старинных замков Шотландии, Англии, Франции, Германии, искренне полагая, что в Америке нет ничего, достойного кисти и пера.
Известно, что Ирвинг обладал живописным талантом и, следовательно, способностью тонко чувствовать соразмерность очертаний, цветовую гамму, оттенки освещения, и способность эта проявилась в полной мере в замечательных пейзажах «Рипа ван Винкля». Но в них есть и нечто большее — пространственная и временная динамика, изменчивость и проистекающая отсюда эмоциональная насыщенность. Ирвинга принято называть отцом американского литературного пейзажа, и «Рип ван Винкль» прекрасное тому подтверждение.
Нетрудно заметить, что в сочинении Ирвинга присутствует множество подробностей, касающихся образа жизни, нравов, обычаев, бытовой атмосферы, характеризующих жизнь маленького голландского поселения второй половины XVIII века и несколько необычных для «сказочного» стиля. В соединении со сказочным сюжетом они позволили писателю показать движение истории не только как чередование политических событий, но и как изменение народной жизни. В ирвинговской сказке два «акта». Меж ними интервал в двадцать лет, включающих Революцию и Войну за независимость. Он остается за пределами повествования. Герой проспал великие события, но зато он мог контрастно сопоставить жизнь родной деревни «до» и «после» них. Именно это и требовалось Ирвингу, ибо для него понятие народной жизни, как и для других романтиков, было центральным звеном в понимании исторического прогресса. Оценка великих событий зависела от их воздействия на жизнь народа.
Прибавим также, что сказочный сюжет давал Ирвингу широкие возможности романтической поэтизации прошлого, окрашенной не только в идиллические, но и в слегка иронические тона, из чего мы с полным основанием заключаем, что сожаление о минувших временах вовсе не означает в данном случае, будто автор предпочитает прошлое настоящему.
(Тут были иные мотивы, обсуждение которых для нас теперь несущественно.)
Две другие сказки Ирвинга, включенные в этот сборник («Легенда об арабском астрологе» и «Легенда о завещании мавра»), тоже опираются на фольклорные источники, на сей раз испанские, точнее — арабские. Ирвинг, как столетие спустя Хемингуэй, был влюблен в Испанию, в её природу, людей, культуру, историю. Он прожил в Испании много лет, блестяще владел испанским языком и был, вероятно, лучшим дипломатом, какого США когда-либо имели на Пиренейском полуострове. Аромат испанской истории (в особенности эпоха арабского владычества и последующей Реконкисты) неотразимо привлекал к себе писателя. Перу Ирвинга принадлежит несколько чисто историографических трудов, полу художественных исследований и чисто художественных произведений, посвященных прошлому Испании. Американский дипломат питал страстный интерес к старинным арабским легендам, преданиям, сказкам, которые он находил в испанских источниках. Он собирал их, обрабатывал, перелагал, а иногда просто использовал сюжеты для собственных творений. Так возник со временем знаменитый сборник «Альгамбра», откуда и позаимствованы вышеназванные сказки. «Легенда об арабском астрологе» имеет для русского читателя ещё и дополнительный интерес, поскольку, как установила А. А. Ахматова, именно это сочинение Ирвинга послужило источником пушкинской «Сказки о Золотом петушке».
Арабские сюжеты, равно как и сюжеты, позаимствованные Ирвингом из литературы и фольклора европейских народов, нисколько не мешают нам видеть в произведениях писателя образцы именно американской словесности. Их национальная окраска выявляется не в самом сюжете, а в его трактовке, в той особой интонации, которую можно назвать «константой Ирвинга». В основе её лежит трезвый, практический взгляд на вещи, события, людей, нравы и обычаи чужих краев, присущий американскому янки и неизбежно придающий самым экзотическим сюжетам юмористическую окраску. Есть, однако, в этой ирвинговской «константе» одна малозаметная, но чрезвычайно важная подробность: насмешливый взгляд прагматика янки не совпадает с позицией автора, и даже более того — становится объектом иронического к себе отношения. Ирвинг заложил традицию, которая впоследствии была развита в более резких формах Марком Твеном [1]. Натаниел Готорн как человек, мыслитель и художник нисколько не походил на Ирвинга. Он ни в малейшей степени не ощущал себя гражданином мира, и страсть к путешествиям была чужда ему. Готорн родился в штате Массачусетс и прожил тут всю жизнь, исключая относительно короткий промежуток времени, проведенный им на склоне лет в Англии и Италии.
