— А-а, — сказал Гонлин. — А мотль…?

— Он станет преследовать нас, — сказала Аргайр. — Мы используем население города как щит.

Гонлин явно не обрадовался этой идее, но Аргайр уже снова перевела внимание на Чейсона.

— Итак, — сказала она.

Чейсон поймал себя на том, что прокашливается.

— Не беспокойтесь, — сказал он.

Странно. С чего это он заговорил?

— Их обыкновенно страшит, — услыхал он собственный голос, — когда оказывается отброшена иллюзия индивидуальной идентичности. — Гонлин в ужасе уставился на него. Чейсон снова почувствовал, как шевелятся его собственные губы, и услышал, как внутри него отдается эхом его же собственный голос, произносящий: — Этот страх — побочный эффект процесса. На самом деле мы не стремимся к нему, потому что эмоции субъекта уже перестают оказывать существенное влияние.

Тогда до Чейсона дошла ужасная правда о том, что же с ним происходит.

И он ударился в панику.

Впереди вырисовывался второй цилиндр третьего квартета — наполовину как черная дуга, наполовину как чаша сверкающих городских огней. От каждого рывка пружинных крыльев спину Антеи иглой пронзала боль, а бедра дрожали от работы на стременах, но она была почти у цели. Дальше по курсу лежала ось гигантского городского колеса, к ней сходилась круговерть канатов, а мимо, словно свита самого цилиндра, величественно проплывали отдельные здания. В виду постоянно оказывались либо полицейские крейсера, либо гражданские суда. Если люди Гонлина вздумают здесь что-то предпринять, им это с рук не сойдет.

Если, конечно, они просто не возьмут винтовку и не пристрелят ее с расстояния в милю. У нее оставалась единственная надежда — затеряться на улицах внизу.

Она бросила еще один взгляд через плечо на темную кляксу астероида Раш. Взгляд получился прощальным — она узнала ту же самую странную дрожь в сердце, как и в тот день, когда она покидала Паквею, чтобы присоединиться к страже. Ей казалось, что она уже привыкла к подобным моментам, их случилось немало в ее жизни. Однако сегодняшняя душевная агония — ее не с чем было сравнить, хотя Антея и заслужила каждую ее секунду. Она положилась не на тех людей — нет, еще хуже, она положилась на саму себя, и в результате предала все, во что когда-либо верила, и двоих единственных людей в мире, которые ей были действительно дороги.

Ее слезы трепетали на слабом встречном ветру, рожденном полетом, и отлетали за спину, будто крохотные вешки, ведущие обратно к рубежному мотлю.

Ей замахал рукой регулировщик, и она послушно вошла в воздушный канал, обозначенный тремя тросами. Полицейский надел биолюминесцентную униформу, плюс фонари с вентиляторным наддувом на голову, запястья и лодыжки; будь у Антеи настроение хоть что-то примечать по сторонам, она бы восхитилась его фантастическим видом, словно у какого-то подводного существа, машущего руками подлетающим путешественникам. Вместо этого ее взгляд устремился в никуда, и она машинально последовала за посадочными огнями на платформу, висящую высоко над бегущими по кругу улицами Раша.

Мотль пояснил без обиняков: в теле, что двигалось и говорило, словно Телен Аргайр, ничего от нее не осталось. Это была какого-то рода инфекция, сказал мотль, нанотехнологическая лихорадка, поразившая ее нервную и иммунную системы. Мотль встречал такое раньше, много веков назад. Те, кто стал ее жертвой, не просто расстались со своим сознательным «я». Все нервы в их телах увяли, умерли, уступив место жестким заменителям, которые сообщались с холодным как сталь процессором, расположившимся там, где следовало быть мозгу.

Антее не удавалось отвлечься от мысли, что Телен могла быть еще жива, когда она отправлялась на поиски Чейсона Фаннинга. Она могла бы остаться. Она могла бы попытаться найти Телен вместо этого иностранного адмирала. Почему она этого не сделала?

А потом, когда начала осознавать, что полностью могла бы довериться Чейсону Фаннингу, почему она не рассказала ему о Телен? Он так остро почувствовал себя преданным ее поступком; и был прав. Она и в самом деле предала его.

Она двигалась, как сомнамбула, по пандусу вместе с дюжиной других полночных путников. Антея снова обратила внимание на окружающее только когда натолкнулась на кого-то из резко остановившихся попутчиков. Официально одетый мужчина, в которого она влетела, в свою очередь, едва заметил ее — он показывал на что-то своей надушенной и нарядной спутнице.

— Вон там, — сказал он. — Ты можешь поверить, они все еще взаперти? Это никакому уразумению не поддается.

Дама передернулась.

— Вот сброд, — пробормотала она. — Они как ходящая по кругу акула, выжидают, пока…

Напыщенный драматизм женщины Антея проигнорировала. А с другой стороны, то, на что они смотрели…

Это был «Разрыв», пригвожденный к месту прожекторами в зоне свободного воздуха с другого конца этого цилиндра. Теперь, когда Антея находилась в области микрогравитации городского колеса, казалось, что это «Разрыв» величественно вращается вдали; кажущееся движение противоречило неподвижности картины. Иллюминаторы корабля то и дело поблескивали отраженным светом, но в остальном оставались темными. Его двигатели не дышали выхлопом. Пусть корабль и парил в воздухе, но его опоясывала, начиная с дистанции сотни в три футов от корпуса, разреженная сфера, состоящая из людей и орудий, нацеленных на крейсер. Выглядело так, словно сову окружили воробьи. Вернее, это больше походило на застывший фотокадр с подобной сценкой.

Позади «Разрыва» величественно вращался дворец Кормчего — обособленное городское колесо. Оно все светилось, словно «Разрыв» не давал спать правительству. Так оно, вероятно, и было.

— Уверен, что верх возьмут более трезвые головы, — с сомнением сказал мужчина.

Антея скользнула мимо них и направилась к полупустому лифту-экспрессу. Когда лифтер закрыл телескопическую дверь лифтовой клетки, она снова посмотрела сквозь филигранный узор кованого железа на крошечный, похожий на игрушку «Разрыв».

Запечатаны. Все, кто был на стороне добра, оказались в ловушке, как пчелы в банке. «Разрыв» попал в ловушку, Чейсон попал в ловушку, бывшие граждане Эйри скованы военным положением и комендантским часом; а внутреннюю стражу в полном составе одурачил и переиграл Гонлин со своей шайкой. Только она осталась на свободе, но никого это, наверное, не заботило. Антея свою долю вреда уже нанесла, и теперь была неважна.

Разумеется, монстр, съевший Телен, тоже оказался в ловушке. Во всем проклятом мире оставалось только одно существо, все еще способное действовать: рубежный мотль. Да и он слишком опасался нанести сопутствующий ущерб, чтобы что-то предпринять, и потому бездействовал, лишь ожидая, когда монстр высунет голову.

Может быть, все, что требовалось, так это добрый толчок…

Когда лифт прибыл на нижний уровень и двери открылись, Антея обнаружила, что ноги несут ее во вполне определенном направлении. Возможно, она все время подсознательно держала в голове некий план, иначе отчего бы она выбрала именно этот цилиндр? Антея пробиралась между ограничительными веревками, которые отгораживали переулки, и послушно двигалась вместе с остальной толпой по указателям к стоянкам такси и кварталу общежитий. Когда бдительные взгляды полицейских наблюдателей на мгновение обратились в другую сторону, она пригнулась и нырнула в темный переулок, мчась вперед на цыпочках, чтобы каблуки не цокали по железной мостовой. Прошло несколько секунд, и она поверила, что ускользнула.

А затем ей вдогонку понеслись крики.

Полюбуйтесь на кандес, солнце солнц. Не столько предмет или даже место, сколько край, где свет и пламень пожирают материю и реальность. Каждое утро Кандес растворяется в пламени, прихватывая с собою все в радиусе сотни миль. Солнце солнц словно взывает к богам огня и приносит им в жертву самое себя, без остатка поглощается с их кратким явлением в наш мир, чтобы возродиться как физический объект на исходе дня.