Вельзевул рассмеялся в ответ:

— Ты и впрямь такой идиот что ли? Ты меня уложил в честном бою.

— Честность — штука относительная, — ответил Джей и опустил оружие.

Вельзевул, похоже, столкнулся с таким впервые, и не знал, как реагировать:

— Значит, ты не собираешься меня добивать, как я понял. Тогда что будешь делать? — Спросил Вельзевул.

— Если б мне знать, — ответил Джей.

Добить вот так этого парня Джей не смог бы, все же он понял, что способен отнюдь не на все, даже под угрозой отступничества от своих же принципов. Ведь он пообещал, что выиграет турнир, но для победы нужно убить врага. Вельзевул уже был побежден им, так что это тоже считалось победой, значит, все же нет необходимости брать грех на душу ради одного только обещания, данного во всеуслышание.

— Ну, тогда у меня есть идея, — сказал Вельзевул.

— Что за идея? — Спросил Джей.

— Есть один человек, который должен мне заплатить кое за что сполна. Ты знаешь, о ком я. Мне не повезло, что я встретил тебя первым, а не его, но он нужен мне. Это для меня важнее победы.

Джей понимающе улыбнулся. Эти слова он уже слышал, от человека, которого больше нет.

— Месть, — ответил Джей, — ни к чему не приведет.

— Напротив, для тебя, может, и так. А мне это важно, понимаешь? Я даже не буду претендовать на победу, если останусь жив, только отдай его мне. Что скажешь?

Джей подумал немного, потом решил, что каждому свое. Если парень жаждет мести или ищет смерти, то так тому и быть.

Джей повесил оружие за спину и покачал головой:

— Как знаешь, но не попадайся больше на пути. Второго шанса я тебе не дам.

С этими словами он зашагал прочь, нужно было выйти на Проспект Нового Времени и следовать прежним маршрутом к черной высотке. Предстояло прошагать не меньше десятка кварталов.

Вельзевул молча проводил Джея взглядом.

Кара небесная.

Ле Руа бежал, сам не зная, куда. Его руки дрожали, мысли в голове путались. Только что он совершил поступок, который вряд ли можно было бы назвать честным. И его не задело бы ничего, будь на месте этой девки кто-либо другой. Уроки психологии в колледже не остались напрасными. Расчет на то, что она обязательно выкинет какую-нибудь глупость, оказался максимально точным. От такой откровенно трусливой победы его самого воротило, но что сделано, того не вернуть. Это тоже факт. Подстрелив ее, он так сильно испугался, что даже не рискнул пойти посмотреть, мертва ли она или нет. Во всяком случае, за свою собственную жизнь он боялся куда больше, чем за репутацию.

Он точно знал, что теперь, если ему удастся выжить и вернуться назад, все будут громко обсуждать его поступок — убить безоружную женщину из засады. Такой подлости на Арене не совершал еще никто.

Нужно было выйти и сразиться с ней один на один. Шансов на то, чтобы выйти победителем, у него явно было предостаточно. Даже пусть шансы были равны, но они были. Одержав такую победу, он бы мог в праве собой гордиться, но он смалодушничал. Теперь придется жить с этим. И это волновало его больше всего на свете сейчас — его запятнанная совесть.

Даже если он и останется в живых, и решит остаться на Арене, никто его не станет уважать. Про него будут говорить как про того же Инферно. Любитель пострелять в спину. Такая слава ему вовсе не была нужна. Как исправить содеянное? Его рассудок в отчаянии пытался найти выход из положения, пока он бежал в неизвестном направлении. Но тут же появлялись другие вопросы, на пример: а зачем что-то менять? Появлялась уверенность в правильности своих действий, но эти оправдания едва только появившись, сразу же разбивались о неприступные скалы действительности — того, что он уже совершил недостойный поступок.

Пробежав, как ему показалось, милю, он остановился, чтобы перевести дух и прижался к какой-то металлической балке, торчащей из земли. Черная высотка была совсем рядом — таких огромных зданий он никогда в жизни не встречал. По истине грандиозное творение, но сейчас оно его не отвлекало от тяжелых угрызений совести. Вдруг захотелось вернуться и посмотреть, жива она или нет. Если жива, можно оказать ей медицинскую помощь. В этом случае получится убить двух зайцев — в тяжелом состоянии она уже не игрок, значит, автоматически выбывает из претендентов на победу, а, кроме того, оказание ей помощи снимет с него клеймо позорной победы.

Выход из положения нашелся сам собой. Ле Руа широко улыбнулся, оказывается, не все еще потеряно, и выход все-таки есть. Он преисполнился желанием вернуться обратно. Его бегство с места сражения можно будет списать на шок или что-то вроде. Во всяком случае, он что-нибудь придумает в свое оправдание, а сейчас нужно вернуться и помочь ей.

Сначала Ле Руа, абсолютно уверенный в успехе своего предприятия, довольно резво направился к месту, где подстрелил Елену, но по мере приближения, в голову стали снова лезть дурацкие мысли о том, что если она мертва, то все его начинание напрасно, и тогда уже ничего не оправдать и не вернуть репутацию. Но попробовать стоило, он ускорил шаг и оказался на месте спустя десять минут.

Он точно помнил, что это произошло именно здесь, но Елены тут не было. Теперь в мысли закралась паника. Перспектива того, что она осталась жива и теперь имеет все шансы отомстить ему, испугала парня. Ведь даже если он сможет отбиться, все равно это ничего не решит. Такую победу осудят крайне жестко.

Это было смятение. Он теперь растерял все мысли, которые удалось привести в порядок немногим раньше. Что же теперь делать? Где девчонка? Что это за шутки? И еще множество вопросов, которые нахлынули мощным потоком, грозя морально раздавить. А впрочем, он уже был морально раздавлен. Все его предприятие рассыпалось как карточный домик от легкого дуновения ветра. Это конец — вертелось в голове.

Он развернулся и пошел обратно. Он забыл про осторожность, забыл про то, что есть еще и другие гладиаторы, которые где-то рядом. И, может, наблюдают за ним. Забыл про все вообще. Вот так вот в мгновение ока, словно поломалось все его мировоззрение, и для него это стало сильным ударом. Он больше не хотел сражаться, хотел оказаться на земле, дома, где в двух шагах через дорогу живут мать с отцом и с маленькой сестренкой, где друзья и родственники, где спокойно и тихо, где не надо ломать голову, что дальше делать, не надо терзаться сомнениями в правильности своих поступков, и гадать — поймут ли его другие. Одним словом, он хотел невозможного.