Арсений дал адрес на листочке, вырванном из блокнота. Большие клеточки, карандаш, который уже подтерся. «Прямо от кольца, затем влево, не сворачивая по дороге. Не пропустишь». Теперь, когда Октябрина продолжила спускаться мимо крапивы, пыли и дороги, поняла, что пройти мимо все равно бы не смогла, даже если бы захотела.

Дом Арсения пропустить на самом деле сложно, если не пропустить спуск: деревянная изба на окраине деревни, практически висящая над обрывом. Дорога, когда-то вытоптанная от проезжей части, даже выбитые ступеньки на спуск в заросли. Одинокая яблоня (рядом с ней не поленились поставить табличку с подписью «яблоня») шумела листьями у начала тропинки, а внизу, между домом и дымящим заводом, пробегали междугородние поезда. У подножья обрыва, прямо под домом, притулился серый коробок железнодорожной станции.

– Я рад, что ты нашла нас без адреса. – Послышался голос из-за дома, и на полянку перед домом откуда-то, словно из воздуха, вышел Арсений.

Октябрина скомкала бумажку в руках и сунула в карман джинсов. Ни тебе «Привет», ни тебе «Как дела».

– Ты был прав, тут тебя реально не пропустишь, – сказала она и поправила джинсовую куртку на плечах.

– Я бы и адрес написал, но его сам не знаю. Но тут не так много домов, которые не пропустишь.

– Ага, остальные такие… – Октябрина поправила округлившийся карман джинсов, – обычные, кирпичные.

Хотела было добавить «добротные», но решила промолчать.

– Да, тут в основном кирпичные вдоль дороги стоят. Они себе даже подъезд асфальтом уложили, видала? – спросил Арсений, а когда увидел неуверенный кивок, продолжил. – У нас тут только ветрено. Видишь, дверь на соплях держится? – Арсений подошел к входу дом, поставил на землю пустое ведро и потянул дверь на себя. – Слышишь, какой скрип? Это я ее еще починил. Перевесил, новую решил не брать, а вот крепления пришлось покупать. Ты проходи, не стой на улице. Сегодня прохладно.

Октябрина быстро закивала и, не сумев выдержать данные на обдумывание секунды, ринулась к дому. Хватило взгляда на Арсения в футболке и шортах, чтобы ощутить себя в декабрьском холоде.

– А почему у тебя нет забора? – спросила она, потирая ладошки в карманах джинсовки. Влететь в дом Арсения без хозяина не решилась.

– Забора? А зачем он мне?

– Ну, а как? А если зайдут, украдут что-то? Ну, посторонние люди.

Арсений улыбался так, что Октябрина почувствовала себя совершеннейшей тупицей.

– Это даже не мой дом.

– Но вещи-то есть, а если посторонние…

– Тут посторонних нет, и брать у нас нечего.

– В любом доме есть, что своровать.

– А ты постарайся не воровать, – весело сказал Арсений, а Октябрине стало жарко. По лицу побежали красные пятна.

Октябрина и хотела было спросить, отчего же дом Арсения – совсем не дом ему, но почувствовала, что же задала достаточно глупых вопросов. Дверь открылась сама, от легкого ветра. Скрип раздался до того громкий, что даже испугал девушку.

– Оставь здесь ботинки, – проговорил зашедший следом Арсений, наступил на пятки сандалий и сбросил их на коврике рядом с кучей сапог, ботинок, кроссовок и шлепок. – Нет! Закрывать не надо.

– А если зайдут? – прошептала Октябрина и отпустила ручку входной трухлявой двери.

– Сюда никто посторонний не зайдет, а не-посторонних я не боюсь. – Улыбнулся Арсений.

– А как ты их отличаешь?

– Да сразу же видно. Вот ты не особо посторонняя.

– А я почему не особо посторонняя?

– Тебе это просто так не объяснишь, сама потом поймешь, – усмехнулся Арсений и поправил завернувшийся край футболки. – Да не переживай ты за свои кроссовки, никто их не возьмет. Да, положи туда. Пойдем. – И открыл тонкую, сделанную, наверное, из пары досок, дверь.

В небольшой темной комнате, прореженной несколькими широкими солнечными лучами, на кровати сидел человек в свитере и джинсах. Он читал журнал, повернувшись к окну. На плите кипел чайник, на второй кровати, приставленной к противоположной от уголка кухни стене, лежал кот и вылизывался. На столе, накрытом газетой, в подсвечнике стояла растекшаяся потухшая свечка.

– Знакомься, это мой друг Боря. – Арсений подошел к плите и выключил газ. – Он тут один живет пока со мной, никто больше не приезжал.

Октябрина хотела было что-то сказать, но Боря поднял голову, и она забыла все, о чем думала. Борис, казалось, постарел в двенадцать, и с тех пор не менялся. Жидкие белые волосы по плечи, морщины на лбу и в уголках глаз, узкие плечи, тонкие руки, белые зубы и – голубые подростковые глаза, улыбка, такая же, какую она частенько видела у юношей в школе, загорелая кожа.

– Приятно с тобой познакомиться, – сказал Боря и отложил журнал, а Октябрине показалось, что она услышала голос мальчишки. – У тебя очень интересное имя, давненько не слышал его.

– Родители так назвали. – Октябрина поджала губы и попыталась улыбнуться.

– Я понимаю, сама б ты вряд ли назвалась, – сказал Боря. Октябрина бы обиделась, оскорбилась, но Боря смотрел на нее так, что девушка поняла – он совсем не собирался ее обижать. Скорее он даже не понял, что мог ее обидеть. – А как тебя называют?

– Меня? Да меня… по-разному зовут.

– Нетушки, ты мне скажи, как ты хочешь, чтобы я тебя звал. – Боря опустил ноги на пол и потряс ступнями в дырявых носках над остатками ковра. – Меня Борей звать. А тебя?

– Меня иногда зовут Катей, но я не очень это люблю.

– Хорошо. – Боря улыбнулся и блеснул здоровыми рядами зубов. – А как нравится?

– Бриной ненавижу, когда называют.

– Запомню. – Боря продолжал улыбаться. – А называть-то тебя как?

Октябрина почувствовала горячий песок между пальцами. Прохладный пол под полами скрипнул, стоило ей сделать шаг. В комнате пахло сыростью старого дерева.

– Октябрина, – выдохнула она. – Не люблю, когда мое имя сокращают.

– Приятно познакомиться, Октябрина. – Боря улыбался все также широко. Белые ровные зубы на фоне морщинистого загорелого лица светились как фонари. – Добро пожаловать в Арсеньевский сквот1.

– А присесть куда…

– Куда хочешь, – ответил Арсений и достал из ящика, стоявшего на полу, одну из множества чашек. – Чай будешь?

Октябрина побоялась сесть на пол, куда ей с улыбкой указывал Боря. Журнал перестал его интересовать, а Октябрина даже не успела разглядеть обложку. В любом случае не опознала бы – журналов с начальной школы не читала.

– Чай какой будешь? – спросил Арсений и погремел чайной ложкой в кипятке по чашке.

– Да любой, – прошептала Октябрина. – Только с жасмином не надо, у меня на него может быть аллергия.

Что ответил Арсений, да и ответил ли что-то, Октябрина даже не заметила. Беззастенчиво она разглядывала комнату.

Все светлые побеленные когда-то стены дома были чем-то изрисованы. Рисунки наслаивались друг на друга, – краски мешались, надписи врезались в знаки «пацифик», перечеркнутой красной буквы «А», рожицы, рисунки животных и чего-то такого, что Октябрина даже определить не смогла. Поверх некоторых рисунков налепили несколько плакатов с рок-группами и постерами фильмов. Узнала Октябрина только постер с Цоем и то, потому что когда-то отец слушал «Кино». Впрочем, он бросил настолько быстро, что Октябрина кроме «Группы крови» ни одной песни не знала.

– Это гости рисуют и лепят, – сказал Боря, словно предвидел вопрос Октябрины, и почесал коленки. – Вон, мой рисунок слона. Хошь свой нарисовать?

– Да нет пока, спасибо.

У кровати, которая приставлена к противоположной стене, на шкафу валялись груды вещей, и что-то Октябрине подсказывало, что это вещи не Арсения.

– А ты тут спишь? – спросила Октябрина.

Арсений с вдохновленным лицом размешивал чай в чашке. Его пышные густые волосы, шапкой лежавшие на голове, казались почти черными, а кожа – темнее, чем на улице. И дело не в недостатке света. В комнате достаточно светло, чтобы разглядеть каждую морщинку на лице Бори.