Военные поселения Аракчеева (военного министра с 1808 года) станут воплощением консервативного государственного утопизма. Предполагалось «поселять солдат у государственных крестьян, строить деревни по регулярному плану, закреплять за этими деревнями землю, расквартировать там военные части, которые будут заниматься сельскими работами, не теряя при этом боевых навыков, подчинять эти заведения специальным законам [в 1824 году их свод состоял уже из 20 томов] и единому управлению» [Lyall, 9]. Вывезенные из своих деревень крестьяне-солдаты (которым предписывалось брить бороды) должны были кормить солдат (с их семьями), которые работали в поле только в свободное от военной службы время. Женщины могли выходить замуж только за мужчин своего поселения. В «образцовом хозяйстве» Аракчеева женщины должны были рожать каждый год, предпочтительно мальчиков; если рождалась девочка, на семью налагался небольшой штраф [Мазур, 380]. Крестьянам это государственное рабство, разумеется, казалось свободой. В аракчеевских военно-земледельческих поселениях, вдохновленных статьей французского генерала Сервана (военного министра в 1793 году), примером австрийских колоний и, возможно, тех, которые описал Щербатов в «Путешествии в землю офирскую», в 1810 — 1857 годах на юге России, на Кавказе и в районе Новгорода жило несколько сот тысяч колонистов. В 1815 году даже просвещенные либералы типа Ф. Глинки видели в этом предприятии обещание счастливого будущего для русских солдат и крестьян. Меньше чем через десять лет неудача «казарменного утопизма» стала очевидной. В поселениях начались восстания, потопленные в крови. «Никогда ни террор, ни ужасы революции, ни коммунистические опыты, от анабаптистов до Бабефа, не осуществляли ничего даже отдаленно похожего на эти действия этого коронованного утописта, (…) корифея либералов Священного Союза!»[44].

Народная молва «воскресит» Александра в образе святого старца, живущего в Сибири. Салтыков-Щедрин спародирует манию единообразия александровской эпохи в Истории одного города.

Голицын и Аракчеев представляют два лика вечной России — мессианский и полицейский.

В 1822 году масонские ложи (петербургские ложи насчитывали десять тысяч братьев) распускаются, но их место занимают (как это предвидел Меттерних) тайные общества, организованные по образцу патриотического немецкого Тугендбунда, итальянских карбонариев или радикального польского масонства. Из этих тайных обществ выйдут аристократы-конституционалисты, которые в 1825 году предпримут попытку государственного переворота (декабристы). Соприкосновение с Западом во время войны с Наполеоном, тягостное сознание того, что Россия держит свой народ в рабстве, разочарование затянувшимися реформами — все это подталкивает тайные общества к активной (нередко «химерической») деятельности.

Одни видят путь преобразовния России в возобновлении строительства больших каналов; другие предлагают создать идеальное государство на полуострове Камчатка; третьи собираются основать на Украине свободную республику по образцу Платона [Семевский, 311, 379; Биллингтон, 265]. В 1817 году потомок вольтерьянца XVIII века М. Дмитриев-Мамонов создает вместе с М. Орловым Орден российских рыцарей, перенявший некоторые ритуалы тамплиеров и полагавший своей целью изменение режима, если потребуется насильственное. В программе Дмитриева-Мамонова и Орлова есть удивительные идеи: закрытие университетов, создание на их месте ботанических садов, музеев, обсерваторий. Россия представлялась им чем-то средним между британской монархией (было предусмотрено аристократическое представительство из двухсот пэров) и Новгородской республикой могущественной державой, сдерживающей турков, вобравшей в себя не только славянские страны (само название Польши будет под запретом) и Грецию, но и Норвегию («гренландцы» должны были колонизировать Сибирь). На юге мечты Павла I должны были воплотиться в оккупации Индии и Персии [Биллингтон, 393–395]. Противоположную Ордену позицию тогда занимало общество, связанное с киевскими и варшавскими ложами. Девиз этого общества был «славянское единство», отсюда и его название — «Общество объединенных славян». Во главе общества стояли россиянин Борисов (в прошлом — основатель секты «пифагорейцев») и поляк Люблинский. Мечта «Объединенных славян» — федерация славянских республик по образцу Ахейской лиги. «Катехизис» общества так рисует будущее: «Ты еси славянин, и на земле твоей при берегах морей, ее окружающих, построишь 4 флота: Черный, Белый, Далматский, Ледовитый, а в середине оных воздвигнешь город и в нем башню просвещения. (…) В портах твоих, славянин, будет цвесть торговля и морская сила, а в городе, посреди земли твоей, справедливость для тебя обитать станет» [Семевский, 552].

Почти все будущие декабристы были членами тайного общества «Союз благоденствия», устав которого был проникнут общественным духом масонства и направлен на распространение добродетели с помощью личного примера, а также устной и печатной пропаганды. Проект конституционной монархии Н. Муравьева отчасти ориентировался на конституцию Соединенных Штатов и закладывал основы правового государства.

Однако Русская правда Пестеля, поклонника Мабли, Морелли, Бабефа, близка, скорее, к якобинской утопии с ее государственным централизмом. Проект Пестеля, сформулированный с исключительной строгостью, отвергает федерализм, упраздняет знать, клеймит «денежную аристократию» еще злее, чем феодальную. Клубы и частное образование запрещаются; православие главенствует, остальные конфессии должны отказаться от традиций, противоречащих православным (мусульмане, к примеру, от полигамии); запрещаются конфессии, управляемые из-за границы, и в первую очередь католичество. Проблема национальностей — предмет особого внимания. Польша сможет отсоединиться от России при условии принятия форм правления, идентичных российским. Воинственные горцы будут переселены в центральную Россию и ассимилированы. Все инородцы войдут в состав единого русского народа, русский язык станет государственным. Евреям будет предоставлен выбор: отказаться от всего, что мешает их ассимиляции, или покинуть Россию и образовать свое собственное государство в Малой Азии: это «исполинское предприятие» должно быть поручено самим евреям [Пестель, 52–53]. В этих планах не было ничего шокирующего в эпоху, когда Фихте предлагал выслать всех евреев в Палестину, а среди российских евреев начинала распространяться идея автономного государства в Крыму или в Азии[45]. Как бы там ни было, начиная с этого момента, «еврейский вопрос» на пару с «польским вопросом» занимает постоянное место в рассуждениях о будущем России.

С демократическим, гуманистическим духом (критика военных колоний и рабства, достойная Радищева) у Пестеля соседствует страсть к униформизму, предвосхищающая современный тоталитаризм. Он предлагает диктаторские меры для воплощения своего плана. Тайная полиция займется поддержанием порядка, дипломаты будут обязаны заниматься промышленным шпионажем [ibid., 120 121]. Глубоко двойственный проект Пестеля колеблется между либеральными и репрессивными мерами: его дуализм сродни дуализму государственной утопии.

Утопии некоторых «свободомыслящих» крепостных лучше представляют идеалы Просвещения. В 1830 году Ф. Подшивалов, вольтерьянец и слуга князя А. Лобанова, написал утопический трактат Новый мир и его законы, за что был сослан в Сибирь. Запрещение рабства, раздел земли поровну (частная собственность), отмена классовых привилегий, обязательный труд, деизм такими, согласно Подшивалову, должны быть основы «нового мира» вселенского равенства и справедливости [Коган].

Декабристам не удалось согласовать свои мечтания: в этом причина их поражения. Тем не менее они внушили русской интеллектуальной элите критическое отношение к государству. «Имеет каждый век свою отличительную черту. Нынешний ознаменовывается революционными мыслями», — скажет Пестель на следствии [Семевский, 505]. Пестеля казнят, но Россия с тех пор будет жить в тени его пророчества.