Итак, Полибий не пытается навязать читателю рассказ о себе самом вместо рассказа об исторических деятелях. Но он показывает нам события и обсуждает их с нами. В результате мы узнаем его взгляды на добро и зло, на богов и будущую жизнь, на государственное устройство и философию.

Это придает необыкновенное своеобразие его стилю. Вот, например, он повествует о кровавых событиях Союзнической войны. В городе Кинефа только что прощенные изгнанники после торжественных клятв и трогательного примирения открыли ночью ворота этолянам, а те перерезали своих союзников, а город спалили. И Полибий делает такой комментарий. Кинефяне, говорит он, понесли кару за свою жестокость. И эта жестокость кажется тем удивительнее, что родом они аркадцы, а все аркадцы славятся по всей Греции своим добродушием. Почему же кинефяне так непохожи на сородичей? Потому что они не занимаются музыкой. А «занятие музыкой полезно всем людям, а аркадцам оно совершенно необходимо». Дело в том, что климат в Аркадии горный, суровый, и нравы жителей должны были бы быть суровы. Вот почему мудрые законодатели приучили аркадцев к музыке, которая смягчила их души, а кинефяне забросили эти спасительные уроки, что и привело к роковым последствиям. Но самое замечательное в конце. Все это я говорю, заключает Полибий, для того, чтобы аркадцы никогда не пренебрегали музыкой, а сами кинефяне, «если когда-либо божество будет милостиво к ним, постарались облагородить себя… музыкой, ибо этим только способом они могут избавиться от одичания» (IV, 19, 13–21, 1–2).

В другом месте он укоряет военачальника за непродуманные действия и замечает, что полководцу нужно знать математику. И тут же, увлекшись, начинает объяснять, как определить высоту стены, построив два подобных треугольника. Или о площади и периметре городов. Или какую геометрическую фигуру нужно использовать для построения войска, чтобы оно казалось меньше? Или больше? Кроме того, полководцу еще нужно разбираться в астрономии, чтобы представлять длину дня и ночи в разное время года и уметь определять время по звездам. И тут же сообщает начальные сведения о зодиаке. Или рассуждает, какими должны быть лестницы для взятия городов штурмом и как следует их правильно ставить (IX, 14–20).

И вот на протяжении почти 40 книг мы можем наслаждаться беседой с этим ярким интересным человеком. О Полибии можно сказать то, что сам он говорит об Александре: «Ум этого человека превосходил нормальный человеческий, об этом спора нет». Но в Полибии поражает не только ум. Поражает эта оригинальность мысли, неожиданный взгляд на самые привычные вещи, остроумие, замечательная убедительность и разительность доводов. Все продумано и изложено так ясно, с такой подкупающей простотой, что читатель не только верит ему безусловно, нет, ему даже в голову не приходит, что может быть как-то иначе. Постепенно мы все более и более подпадаем под его влияние. Моммзен с негодованием говорит о пошлости религиозных взглядов Полибия и тут же в точности повторяет все его положения о Сципионе Старшем, построенные как раз на этих «пошлых» религиозных взглядах. Мы начинаем понимать, какой могучей властью над умами обладал этот человек. Понятна восторженная влюбленность сыновей Эмилия Павла!

Беседы с Полибием имеют прелесть необычайную. Они придают удивительное своеобразие и непосредственность его стилю и позволяют нам хотя отчасти проникнуть во внутренний мир этого замечательного человека.

Из бесед этих мы узнаем, между прочим, любопытную вещь. Оказывается, Полибий с напряженным вниманием следил за всеми научными открытиями своего времени и был в курсе всех достижений естествознания. Так, он подробнейшим образом перечисляет все направления современной ему медицины и дает очень дельную характеристику этих направлений (XII, 25d). Но особенно интересовала его, по-видимому, математика, математическая география и астрономия. Кроме того, он до страсти увлекался различными инженерными изобретениями. Например, любой гуманитарий, повествуя об осаде Сиракуз, ограничился бы уверением, что город столько месяцев держался благодаря замечательным машинам Архимеда, которые топили вражеские корабли и метали в войска снаряды. Но Полибию этого мало. Он описал эти машины так ясно, подробно и точно, что по его рассказу их сейчас реконструировали. Все последующие античные историки переписывали Полибия, несколько украшая его. Они рисовали захватывающие душу, но совершенно фантастические картины: тут и крючья, спускающиеся с неба, и страшные клювы, неприятельские же корабли летают прямо по воздуху. Для того чтобы описать изобретения Архимеда так, как Полибий, нужен интерес. И не просто интерес. Нужно понимание. Мало этого. Здесь нельзя было положиться на воспоминания очевидцев. Тут уж действительно будут крючья, спускающиеся с неба, и корабли летающие по воздуху. Я вижу только одно объяснение. Очевидно, Полибий говорил с учениками Архимеда, а может быть, смотрел его чертежи. В другом месте он со всеми подробностями описывает огнеметатель, примененный родосскими флотоводцами (XXI, 7).

Но Полибий не только интересовался чужими изобретениями. Он и сам был изобретатель, и ум его работал непрерывно. Нам в подробностях известно одно его изобретение — телеграф.

Уже давно в военном деле применялась простейшая система огненных знаков. Она описана еще Эсхилом. Когда Агамемнон ушел под Трою, его жена Клитемнестра, оставшаяся в Микенах, хотела тотчас же знать о падении Трои. И вот на всем пути от Микен до побережья Геллеспонта она расставила стражу. Последний стражник был уже на холме против Трои. Когда ночью город Приама загорелся, страж тоже зажег огонь; его заметил второй страж и в свою очередь зажег огонь; и так огненная волна докатилась до Микен. И впоследствии прибегали к такого рода сигналам. Но употреблять можно было только некоторые заранее оговоренные знаки. Если, скажем, осажденные ждали помощи с моря, то можно было условиться, что такой-то знак факелом означает, что корабли идут, а другой — что они задерживаются. Но система эта, говорит Полибий, очень несовершенна. Ведь чаще всего надо подать весть как раз о неожиданных и непредвиденных событиях — измене, внезапно вспыхнувшем восстании и т. д. Ты ждешь немедленной помощи и совета. Но как сообщить об этом союзникам?

Над этой задачей ломали себе голову многие инженеры. И Полибий со свойственной ему ясностью дает краткий очерк всех их открытий и поисков. А потом переходит к собственному своему изобретению.

Здесь я представляю слово специалисту по античной технике, немецкому ученому Дильсу.

«Знаменитый историк и стратег Полибий дал нам точное описание одного сигнального телеграфа, изобретенного александрийскими инженерами Клеоксеном и Демоклетом и усовершенствованного самим Полибием. Станции отправления и назначения приспособлены только для действия ночью. На каждой станции устанавливаются две стены с зубцами (деревянные, сбитые из досок. — Т. Б.), имеющие по 5 промежутков между зубцами на расстоянии 2 футов один от другого. При помощи факелов, выставляемых в эти промежутки, можно подавать сигналы станции, расположенной напротив. Далее, каждая станция имеет код, содержащий 24 буквы греческого алфавита в следующем порядке:

I — α, β, γ, δ, ε

II — ζ, η, θ, ι, κ

III— λ, μ, ν, ξ, ο

IV — π, ρ, σ, τ, υ

V — φ, χ, ψ, ω

(т. е. в каждой таблице по пять букв, кроме последней, где их четыре. — Т. Б.).

Телеграфируют же следующим образом: пусть, например, надо передать такое сообщение: „Критян дезертировало 100“. Прежде всего передается буква к. Она находится во второй таблице. Следовательно, в промежутке между зубцами левой стены, назначенной для указания номера таблицы, выставляется два факела. Станция назначения отмечает это у себя. Затем на стене справа выставляется пять факелов, так как к является 5-й по порядку буквой во второй таблице. (Стена справа предназначена для указания последовательности отдельных букв в каждой из пяти групп, сигнализируемых со стены слева.) Станция назначения отмечает буквы р, и, т и следующие»^{73}.