Судя по всему, Полибий придерживался в своей работе с документами двух правил.
Первое. Давать точный текст и точную ссылку. Это очень хорошо видно из одного места. Речь идет об основании Локр. Мы уже упоминали о споре между Тимеем и Аристотелем. Тимей доказывал, что это правильная колония, а Аристотель — что неправильная. Тимей говорит, что у него есть факты, неопровержимо доказывающие лживость Аристотеля. Он лично отправился к эллинским Локрам, и они заверили его, что италийский город — их колония, при этом дивились наглости Аристотеля. Затем они показали Тимею соответствующее постановление и договор. Казалось бы, все ясно. Спорить не о чем.
Но Полибия показания Тимея совершенно не удовлетворяют, у него к нему много вопросов. Прежде всего, к каким Локрам ездил Тимей? Ведь в Элладе есть два народа Локров. Странно, как это Тимей забыл объяснить, куда ездил. Далее, Тимею, по его словам, показали соответствующий документ. Но разве это ссылка на источник? Нет ни названия города, ни места, где он хранится, нет и точного текста. И Полибий приходит к выводу, что вся эта история выдумана Тимеем с начала и до конца (XII, 9–10).
Второе. Как бы надежен ни казался документ, не следует принимать его данные на веру. Конечно, перечень войск, сделанный самим Ганнибалом, впечатляющий источник, но Полибий долго проверял и взвешивал каждую цифру. Наконец изрек приговор: «Мы… признали, что начертанный на ней список вполне достоверен, почему и решили воспользоваться этим источником» (III, 33, 17–18).
Полибий не был, конечно, первым ученым, который стал пользоваться такого рода источниками. Еще Геродот привлекал эпиграфику, а совсем недавно Тимей. Но только Полибий со строгой последовательностью проносит этот принцип через всю свою историю. Насколько это было ново, показывает сравнение его с другими историками. О предшественниках Полибия мы уже говорили. Еще интереснее дело обстоит с последующими авторами. Полибий приводит, например, точный текст договора Ганнибала с Филиппом. Для современных историков это редкая удача, которая приводит их в восторг. Не так-то часто нам в руки попадает такое сокровище: подлинный античный договор! Его исследовали американский ученый Э. Бикерман и российский историк И. Шифман, специалист по Финикии. Оба единогласно утверждают, что это ценнейший источник. Бикерман показал, что перед нами точная греческая калька финикийского оригинала, который представляет собой берит, финикийскую клятву, составленную по традициям Ближнего Востока, уходящими корнями в глубокую древность. В греческом тексте есть даже явные финикизмы{56}. Договор в кратком пересказе гласит, что Ганнибал, Магон, Миркан, Бармокар клянутся перед лицом карфагенских богов, перед Солнцем, Луной, Землей, реками, озерами и водами, и перед лицом богов Греции и Македонии быть с Филиппом друзьями и братьями, врагами для врагов и друзьями для друзей своих союзников. «И вы будете нашими союзниками в войне, которую мы ведем с римлянами… Вы же, карфагеняне, должны помогать нам, македонцам, насколько будет нужно и как мы вместе договоримся». Далее говорится, что власть Рима над Иллирией, Аполлонией и Эпидамном должна быть ликвидирована, а Деметрий Фарский (клеврет и фаворит Филиппа, которого, быть может, читатель помнит) должен получить назад свои владения.
Ливий тоже рассказывает о договоре Филиппа с Ганнибалом. Шифман пишет: «Мы имеем редкую, поскольку речь идет о древности, возможность сравнить эти изложения (Ливия. — Т. Б.) с подлинным текстом договора, который в полном объеме приводит в историческом повествовании Полибий»{57}. По словам Ливия, царь заключил дружественный союз с Ганнибалом на таких условиях: «царь Филипп переправится в Италию с флотом как можно большим (полагали, что он сможет снарядить 200 кораблей) и будет опустошать морское побережье, на его долю выпадет война на суше и на море; по окончании войны вся Италия и самый Рим будут принадлежать Карфагену и Ганнибалу… окончательно покорив Италию, они отплывут в Грецию и поведут войну, с кем укажет царь; государства на материке (т. е. на Балканах. — Т. Б.) и острова, прилежащие к Македонии, будут принадлежать Филиппу и войдут в его царство» (XXIII, 33).
Мы с изумлением видим, что перед нами совсем другой текст. В подлинном договоре нет ни флота в 200 кораблей, ни италийской добычи, ни опустошения берегов, ни дележа мира, ни последующей переправы карфагенян в Грецию. Лишь неопределенно сказано, что Ганнибал окажет помощь, «насколько будет нужно и как мы вместе договоримся». Зато есть очень конкретные условия, касающиеся Иллирии и Эпидамна. Но они-то и отсутствуют у Ливия. Что же произошло? Откуда столь странный договор у Ливия? Совершенно ясно. Он взят у анналистов. Они, понятно, не читали самого договора и основывались на ходивших по Риму слухах. Ливий чрезвычайно высоко ставит нашего автора. «Полибий — писатель заслуживающий величайшего доверия», — говорит он (XXX, 45, 5). В другом месте: «Мы следовали Полибию, писателю достоверному» (XXXIII, 10, 10). Но тут Ливий не только выбрал анналистов, но ему и в голову не пришло сообщить, что имеется другой вариант договора, причем сообщает его столь чтимый им Полибий! И что самое удивительное — последующие историки повторяют Ливия, а не Полибия (Zon. 9, 3; Арр. Maced. I, 1).
Точно так же Ливий обошелся и с другим источником, найденным Полибием, — надписью Ганнибала. Он пишет: «Сколько было войск у Ганнибала после его прихода в Италию, относительно этого пункта источники совершенно не согласны друг с другом: самая высокая цифра — сто тысяч пехоты и двадцать тысяч конницы, самая низкая — двадцать тысяч пехоты и шесть тысяч конницы (это и есть цифра Полибия. — Т. Б.). Более всех поверил бы я Л. Цинцию Алименту, который… взят был в плен Ганнибалом» (XXI, 38, 2–3). Но ведь сохранилась подлинная надпись Ганнибала. Это важнейший документ. Конечно, можно попробовать ее оспорить. Быть может, Ливий считает, что пуниец намеренно исказил истину? Нет. Он даже не обсуждает истинность надписи, он вообще не упоминает о ее существовании.
Итак, первый источник Полибия — это документы: тексты договоров, надписи, письма полководцев и политиков, протоколы заседаний советов и сената.
Но есть второй ценнейший источник. Рассуждая о методах Тимея, Полибий говорит: наши главные органы познания зрение и слух. Из них Тимей «выбирает более удобное, хотя и менее верное. Он отказался от зрения и довольствовался слухом. Источник этот также может быть двояким: исторические сочинения и расспросы». Тимей ограничился книгами. Расспросами он не злоупотреблял (XII, 27, 3). Не то Полибий. Рассказы очевидцев для него один из главнейших источников. Уж конечно, ему хотелось везде побывать самому и увидать все своими глазами. Увы, это невозможно, с грустью замечает он. «События совершаются одновременно во многих местах, а одному лицу невозможно присутствовать разом в нескольких пунктах». Но историку не только нельзя разом быть везде. Ему нельзя войти в прошлое. Полибий при всем желании не мог побеседовать со Сципионом Старшим или увидать его сражение с Ганнибалом. «Остается собирать сведения у возможно большего числа лиц, давая веру надежнейшим свидетелям и умело оценивая случайно притекающие сведения» (XII, 4с, 4–5). Я, говорит Полибий, описываю или то, что видел собственными глазами, либо узнал от надежных очевидцев (IV, 2, 1–2). Действительно, о Пунических войнах он расспрашивал римлян, карфагенян и участвовавших в ней окрестных варваров. Вспомним его рассказ о Ганнибале — он весь соткан из воспоминаний очевидцев (IX, 25–26).
Мы постоянно видим Полибия беседующим с людьми, которые могли бы сообщить ему ценные сведения для его истории. Он беседует с римскими сенаторами, он беседует с влиятельными карфагенянами, он беседует с южноиталийскими греками (XII, 15, 1–2), он беседует с египетскими послами (XXXI, 20, 8–9){58}, он беседует с вдовой знатного галата, попавшей в плен во время кампании 190–188 гг., а потом записывает ее рассказ (XXI, 38). У Полибия была уникальная способность находить нужных людей и выуживать у них нужные сведения. Историка чрезвычайно интересовал Сципион Старший, великий победитель Ганнибала. И неудивительно. Он слыл новым Александром. О нем были написаны горы книг. Его называли любимцем небожителей и баловнем фортуны. Историки рисовали его каким-то взбалмошным гением, все предприятия которого являлись блестящими экспромтами и кончались ослепительной удачей вопреки здравому смыслу, случайно. Полибий страстно хотел проникнуть в тайну этого загадочного человека. Он прибыл в Рим через 16 лет после смерти Сципиона. Но он жил в доме его приемного внука и наследника. Он мог пользоваться семейными архивами. Со вдовой Сципиона, дочерьми, зятьями он встречался почти на правах родственника. Неоднократно он слышал их рассказы. Теперь Сципион стоял перед ним как живой. Но ему необходимо было восстановить военные кампании полководца. Полибий познакомился с боевыми товарищами Сципиона Старшего (X, 9, 3). От них он узнал, что все свои замыслы великий полководец любил окружать непроницаемой тайной. Буквально за несколько часов до решительных действий никто в лагере ничего не знал. Был только один-единственный человек в целом мире, говорили Полибию все эти люди, которому он открывал свои планы, — Гай Лелий. С детства их связывала неразрывная дружба. Лелий «знал каждое его слово, каждый поступок и все планы». Он «постоянно находился при нем и вблизи наблюдал его образ действий» (X, 3, 1–2). Мало этого, Лелий участвовал во всех кампаниях друга, был вторым лицом после главнокомандующего в войске, правой рукой буквально во всех его предприятиях. Этот Лелий до сих пор жил в Риме. Значит, нужно было во что бы то ни стало подобрать ключи к сердцу этого человека.
