Что же заставило македонского владыку сотрудничать с морскими разбойниками? Современный английский ученый Вольбэнк считает, что Филиппу позарез нужны были деньги. И вот он решил последовать примеру иллирийских царей и Этолийского союза, которые открыто жили пиратством. Тем более что в глазах всего мира он стоял в стороне и всегда мог отречься и заявить, что никакого отношения не имеет к обоим бандитам. Я не сомневаюсь, что Филиппу действительно нужны были деньги. Но думаю, македонский царь преследовал другую, гораздо более далеко идущую цель{7}. И это ясно показали дальнейшие события.
На побережье Малой Азии и островах Эгейского моря было множество греческих общин. Часть из них была совершенно независима, часть подчинена другим государствам. Номинально многие из них были вассалами Египта. Но власть его была совсем не обременительна, и фактически эллины сохраняли полную свободу. Владычицей Эгейского моря по праву считалась торговая республика Родос, эта Венеция древности. То было необыкновенно богатое и процветающее государство с лучшим в тогдашнем мире флотом. Античный географ и путешественник Страбон с восхищением говорит о благоустроенности острова, о царящем повсюду порядке, о замечательных дорогах и верфях. Родосцы упорно боролись с пиратством и пользовались огромным уважением всех соседей (XIV, 2, 5). Им-то и решил нанести первый удар Филипп.
В один «прекрасный» день перед родосскими пританами предстал Гераклид. Он объявил, что он военачальник Филиппа, но вынужден был бежать от него, ибо открыто выражал симпатии Родосу. И он раскрыл перед изумленными пританами все темные и коварные планы царя против их острова. Сначала родосцы глядели на него подозрительно. Но постепенно бывший корсар завоевал их полное доверие. И тут неожиданно Гераклид попытался поджечь корабли и арсенал. План его, однако, сорвался. Он вывел из строя всего 13 кораблей (Polyaen. V, 17, 2; Polyb. XIII, 4–5).
Вторую подобную авантюру царь поручил Дикеарху. Мы не знаем, в чем она заключалась. Рассказ Полибия об этих событиях потерян. Но он упоминает в одном месте, что Филипп поставил Дикеарха во главе флота, «когда вознамерился предательски овладеть Кикладами и городами Геллеспонта» (XVIII, 54, 8). Ясно, что цель Филиппа была ослабить Родос и утвердиться в Эгейском море. Кроме того, царь опирался на разветвленную систему шпионажа. Полибий упоминает о двух его тайных агентах, которые «обладали большими способностями к темным делам». Их он заслал в Рим (XIII, 5, 7){8}. Как видим, царь был очень осмотрителен и осторожен, действовал через подставных лиц и чужими руками. Но тут произошли события, которые заставили его разом сбросить маску.
В 204 г. умер царь Египта Птолемей Филопатер. Ему наследовал сын, шестилетний ребенок. Владыки эллинистического мира оживились. Филипп и Антиох Великий Селевкид заключили тайный союз, чтобы отнять и поделить между собой владения Египта. Антиоху должна была отойти Койлесирия[12] и Финикия, Филиппу — Эгейское море и Кария (III, 2, 8). Полибий с возмущением говорит об этом договоре. Пока Птолемей был жив, Антиох и Филипп предлагали ему помощь и дружбу. Когда же он умер и «остался маленький сын, которому оба царя по справедливости должны были помочь удержаться на престоле», они решили отнять земли ребенка, а его самого убить, пользуясь его беззащитностью. При этом, продолжает Полибий, Филипп даже не стал подыскивать благовидных предлогов, как делают даже тираны. Нет. Он поступил по обычаю рыб, у которых большая глотает малую без всяких извинений и резонов (203–202 гг.) (XV, 20).
Итак, Филипп спустил корабли на море и собственной персоной явился в водах Эгейского моря (202 г.). И тут он поразил даже этот уставший от подлостей мир жестокостью и изощренным коварством. С необыкновенной быстротой он захватил Лисимахию, Перинф и Халкедон, города на побережье Пропонтиды (Мраморного моря). Эти мирные торговые фактории никак не могли сопротивляться македонской армии. Но особенно всех поразила участь Киоса. Этот небольшой город был в дружбе с родосцами и другими общинами. И когда Филипп захватил его, к нему потянулась огромная делегация эллинских городов во главе с родосцами, которые особенно взволнованы были судьбой своих союзников. Все умоляли царя сжалиться над ни в чем не повинными киосцами. Царь в свою очередь отправил к родосцам посла. Как водится, его отвели в театр, где в те времена проходили народные собрания. И вот царский посол, искусный ритор, стоя на сцене, где на него устремлены были глаза многотысячных зрителей, принимал красивые позы и произносил красивые прочувствованные фразы. Долго разливался ритор. Он говорил о благородстве и гуманности царя и о подлых злопыхателях, которые распускают об этом великодушном человеке гнусные слухи и не стыдятся называть его жестоким и коварным! Вот сейчас родосцы на деле узнают цену этим слухам. Филипп захватил Киос, город в его полной власти, но он решил помиловать его в угоду родосцам и… Вдруг в середине изящной риторической фигуры кто-то прервал оратора. Какой-то человек пришел из гавани и громко крикнул:
— Слыхали последнюю новость? Все киосцы проданы в рабство!
Родосцы были ошеломлены. Они не поверили словам вестника. Увы! Вскоре истина открылась им во всей страшной наготе. Греческая делегация сидела у Филиппа и неотступно просила его за Киос. Царь был сама приветливость, сама приятность. Он утешал и обнадеживал послов, забавлял шутками, а напоследок со смехом показал развалины совершенно пустого города — все, что осталось от Киоса (XV, 22). Филипп ликовал, говорит Полибий. Шутка привела его в отличное настроение. На обратном пути он пристал к Фасосу. Граждане объявили, что откроют ему ворота, если он не потребует от них дани и позволит жить по своим законам. Филипп тут же принес торжественную клятву. «Все фасосцы шумно приветствовали его слова и проводили его в город». Очутившись внутри, Филипп немедленно продал всех жителей. «Кажется, все цари в начале царствования любят употреблять слово „свобода“, — говорит по этому поводу Полибий, — и называют друзьями и союзниками людей, участвующих в осуществлении их замыслов. Но достигнув цели, они начинают обращаться с доверившимися им людьми не как друзья, а как господа. Они нарушают свой долг, причем чуть ли не всегда поступают совершенно обратно собственным выгодам. Можно ли не считать безумцем и умалишенным царя, который заносится в своих планах очень высоко и мечтает о мировом господстве, все начинания которого венчает успех, а он спешит по ничтожнейшим поводам… проявлять вероломство» (XV, 24). Торжествующий победитель не догадывался, к чему приведут его поступки. Обойдясь так бесчеловечно с безобидным греческим городом, он вооружил против себя буквально всех. Этоляне рвали и метали. Дело в том, что совсем недавно Филипп заключил с ними союз, причем сам искал их дружбы. А Лисимахия, Халкедон и Киос были их союзниками. И он нагло захватил их, а киосцев продал на глазах бывшего там этолийского магистрата! (XV, 22–23). Но особенно возмущены были родосцы. Они теперь не могли спокойно слышать даже имени македонского царя (XV, 22, 5).
Но не так-то легко было испугать Филиппа и заставить отказаться от своих планов. С приходом весны (201 г.) он снова вышел в море и поплыл к Кикладам. С легкостью один за другим он захватывал маленькие островки. Затем занял Самос. И вдруг на пути его встало нежданное препятствие. Родосцы были не просто возмущены — ими овладел ужас. Они видели, что на них движется страшная сила, не признающая ни международного права, ни договоров, ни законов, ни элементарных норм морали. «Интересы всех греческих торговых городов оказались поставлены на карту… Страшная участь, постигшая жителей Киоса, свидетельствовала о том, что речь идет уже не о праве утверждать городские хартии, а о жизни и смерти для каждого и для всех» (Моммзен){9}. И вот, опираясь на свой огромный авторитет, родосцы создали коалицию малоазийских городов против Македонии. В нее вошли многие греческие общины, а также богатый и влиятельный Пергам, лежавший на берегу Геллеспонта. Правил им тогда царь Аттал. Объединенный флот союзников встретил Филиппа у Хиоса. Произошел бой. Потери македонцев были страшны. У союзников пали 130 человек, македонцев же погибло около девяти тысяч. Сам вид места сражения был ужасен: все море покраснело от крови и покрыто было телами македонцев. На берегах грудами навалены были распухшие от воды трупы вперемешку с обломками кораблей. Македонцы в полном унынии глядели на эту картину. Но Филипп не пал духом. Он казался бодр и уверен и уверял всех и каждого, что они победили, а будущее сулит им еще более блестящие победы (XVI, 3–8).
