— Трэй, я не поняла. Этот контакт или факт стер что?

— Стер все про обобщенного человека. Вроде это называется: мифы культуры. Никто не заявлял об этом прямо, однако в культуре сохранялась средневековая геоцентрическая модель Вселенной. Вот планета Земля, где человек — царь природы, а вокруг — космос с второстепенными штуками: иными планетами и звездами. В геоцентрической системе человек, как царь природы, мог ставить перед собой великие цели и достигать великих свершений. Едва возникли джамбли, эта геоцентрическая картина с человеком — царем природы рассыпалась на фиг! Джамбли, вот настоящие цари природы, а люди — унылые слизнегады, ползающие по шарику из мокрой глины около непримечательной тусклой звездочки на выселках между рукавами галактики. Какие тогда, на фиг, великие цели и свершения? Все дела унылых слизнегадов — это унылое слизнегадство по определению!

Монолог иссяк, возникла пауза, и Лола высказалась по поводу услышанного:

— Ты уж как-то слишком припечатала несчастное человечество.

— Я припечатала, чтобы показать: люди стали другими, как только поняли, что джамбли существуют. Это больно для самолюбия людей, зато избавляет от глупого самомнения. Только так понимаешь: теперь нет задачи важнее, чем свидание с джамблями. Заметь, я незаметно перешла к третьей композиции, и еще не решила, в каком месте переход.

— Нет задачи важнее… — эхом откликнулась журналистка, — …А почему, собственно?

— А потому, что все, чем мы занимались до того, как узнали о джамблях, это фигня! Мы вылезли из дурной спячки, лишь когда увидели Каимитиро!

— Что, совсем все до этого была фигня? — иронично переспросила журналистка.

— Не совсем все, — внесла поправку поп-идолица, — в XIX и в XX веке придумано много полезных штук. Но после пошла сплошная фигня.

— Ладно, Трэй, а в чем на твой взгляд такой огромный смысл свидания с джамблями?

— В том, чтобы опровергнуть Зенона Пекоша, вот в чем! Помнишь, как он ответил 5 мая насчет контакта с Чубаккой? Мол, это не станет общением в человеческом смысле. А я уверена: станет! Потому что я думаю: не только джамбли интересны нам, но и мы им. Конечно, мы относительно джамблей недоразвитые, как инфузории-туфельки. Но у нас много общего. Например, эмоции, а значит искусство. Еще ошибки. Аслауг говорит: у джамблей дефицит ошибок. Это, быть может, единственное, чего у них дефицит.

Лола Ву, услышав нечто смутно знакомое, напрягла память, и утвердительно кивнула.

— Насчет ошибок я слышала от нее прошлой осенью на брейн-баттле у Габи Витали. В какой-то философии, кажется, сказано, что ошибки бывают моделями альтернативных вселенных. Но почему у джамблей непременно должны быть эмоции и искусство?

— Это лучше спроси за завтраком. Аслауг и Юлиан правильнее объяснят, чем я. Но есть нюанс: хотя они согласны с тем, что у джамблей есть эмоции и искусство, они зверски спорят о том, какие именно эмоции и какое именно искусство.

— Трэй, а в чем суть их спора?

— В том, что там первично: хтоническое или олимпическое.

— Э-э… Для меня это Terra incognita, я училась на Mass-media, а не на Fine-art.

Поп-идолица весело хлопнула собеседницу по плечу.

— Не важно, хтоническое или олимпическое. Я сейчас про другое. Представь, что некий джамбль трансформировался в человеческий облик, и затерялся на время среди людей. Например, чтобы изучить их эмоции и ошибки. Или из любопытства. Аслауг и Юлиан утверждают, что любопытство это базовый инстинкт разумных существ. Или точнее не инстинкт, а паттерн. Вроде, так научнее. В общем, этот джамбль затерялся, осмотрелся, увидел все, что хотел, и исчез обратно в свою джамблию с новыми впечатлениями.

— Подожди! – воскликнула Лола, — Дай сообразить… Это что, примерно как мы пускаем робота-рыбку в стаю селедок для изучения их миграций, повадок и всякого такого?

— Точно! — обрадовалась Трэй, — Так вот: значение имеет только то, что джамбль сумеет вынести, как информационный улов из этого турне.

— Подожди! Это вроде трюизм. Ясно, что значение для джамбля имеет только то, что он сумел вынести.

— Лола, ты не догоняешь. Значение для нас! Потому что все безразличное для джамблей вообще не имеет значения. Если оно им безразлично, то оно информационный мусор!

— Не слишком ли радикально? — спросила журналистка, и добавила, — К тому, же, как мы узнаем, что джамбли вынесли или вынесут, а что нет?

— Блеск! — воскликнула Трэй, — Зверски своевременный вопрос. Про это будет четвертая композиция: «когда мы станем джамблями»! Мысленный эксперимент! Представь!..

Лола энергично потерла уши ладонями (иногда это помогает сосредоточиться). Вроде, помогло, и она предположила:

— Представить, что мы стали джамблями?

— Блеск! — повторила поп-идолица, — Представь и мысленно оглядись в мире людей. Что интересного в человеческой общественной жизнедеятельности ты видишь?

— Что интересного?.. — отозвалась Лола, — …К примеру: дискотеки, футбол и камасутра.

— Wow! Блеск! А что кроме дискотек, футбола и камасутры?

— Вот фиг знает… — произнесла журналистка после минутного размышления.

…

Итака лежит западнее континентальной Греции и чуть восточнее Кефалонии – самого крупного из Ионических островов. Причем Итака намного известнее, чем Кефалония – благодаря царю Одиссею, воспетому Гомером в эпосе о Троянской войне. Хотя, среди историков нет единого мнения о доле реальности в этих рассказах. Известно лишь, что излом средиземноморской цивилизации действительно имел место 3200 лет назад, и не только Троя, но и многие другие царства оказались стерты с лица Земли. Этот период называется: Катастрофа Бронзового века, и развитие тогдашних давних событий стало эталоном загадочности в слегка спекулятивной теории жизненного цикла цивилизаций.

Примерно об этом думал Нигиг Сай, сидя ранним утром под навесом открытого кафе у самых причалов деревни Фрикес, что на северо-востоке Итаки. Он приложил кое-какую находчивость, чтобы не выделяться среди публики — местных греков и всяких туристов. Благодаря мешковатым шортам и мешковатой футболке, Нигиг казался обыкновенным толстым круглолицым смуглым юношей лет около 25. В цивилизованном мире, сильно увлекшимся жирным фастфудом и энергетическими напитками, подростковое ожирение никого не удивляет. Хотя, внимательный наблюдатель быстро отмел бы эту гипотезу. Приглядевшись к открытым рукам и ногам Нигига, он понял бы, что это не ожирение, а крайне плотное телосложение — как у гориллы, только с человеческой осанкой. Такого наблюдателя не нашлось в клубе деревенских любителей раннего утреннего кофе — зато возник персонаж, знавший Нигига лично. Это был дядька, чуть похожий на Хэмингуэя, только с выраженной военной выправкой, и одетый в стиле tropic military. Он шагнул к стойке, взял чашку крепкого кофе, затем прицельно пересек пространство под навесом, уселся напротив Нигига, и весело-ворчливо спросил:

— Что, малыш, мечтаешь?

— Вроде того, мистер Нарбо, — отозвался тот.

— Малыш, брось манеру назвать меня «мистер». Как-никак я прадедушка Хлои, которая фактически твоя почти жена примерно наполовину… Что за херню я сейчас сказал? Не отвечай, это был риторический вопрос. Кстати, почему ты тут один?

— Ну, просто Хлоя и Олли еще спят, а у меня сегодня что-то вроде бессонницы.

— И у меня Камилла тоже решила поспать подольше. Кстати, я поставил мою красавицу Хеллхунд рядом с вашим полимараном… Дьявол! Никак не запомню его имя.

— Нйарлатотеп! — напомнил Нигиг, — у Лавкрафта это имя воплощения хаоса, посланника древних космических божеств, ровесников Вселенной. Он запредельно ужасен, однако, парадоксальным образом так же запредельно прекрасен.

— Вот ведь вы выдумали, — Хлотар Нарбо улыбнулся, покачал головой, хлебнул кофе, и очередной раз посмотрел в сторону бетонного пирса, выступающего почти до середины маленького залива Фрикес, сформированного подводной долиной, лежащей между трех зеленых холмов, где сохранились руины, возможно со времен правления Одиссея. Если вернуться к пирсу, то около него, помимо прочих плавсредств, были припаркованы два кораблика, можно сказать, диаметрально-противоположного дизайна: Неоклассический 12-метровый фишербот с 7-метровым тауэрбриджем над кокпитом. Полимаран типа «спрут Ряйккенена» 10x7 метров с надстройкой-многогранником.