Габи Витали выразительно подняла руки к ушам и жалобно объявила:

— От меня опять ускользнула нить повествования.

— Я объясню просто, — вмешалась Кристина, — смотри: товарно-денежная схема рождает спекулятивный сектор, высасывающий из общества все, до чего дотянется, а результат: критическое обнищание рабочих и фермеров, баррикады на улицах, гражданская война, гуманитарная катастрофа. И что делать политической элите, желающей спасти страну?

— Ты у меня спрашиваешь? — удивилась телеведущая.

— Да, предложи какой-нибудь вариант.

— Ну… Э-э… Может, соглашение с профсоюзом о минимальной зарплате и соцпакете?

— Хорошая попытка! — одобрила Кристина, — На время это поможет. Но монетаристская система превратит верхушку профсоюза в часть элиты, и проблема вернется в исходное состояние.

— Ну… Э-э… Можно совершенствовать демократию… Социальные лифты…

— Габи, ты сама-то доверяешь такой политике?

— Э-э… Не то, что особо доверяю… А правильный ответ?..

— …Неизвестно! — Кристина подмигнула гостье, — Иначе, согласись: док-ток-шоу «План столетия» не имело бы смысла.

— Да, действительно, — Габи вздохнула. Ей искренне не нравились задачи, к которым нет правильных ответов в конце учебника.

— …Зато, — продолжила Кристина, — известен самый модный неправильный ответ. Такой ответ привел Оруэлл в «1984». Схема «сапог — лицо — вечность». Попытка реставрации азиатской рабовладельческой империи, этакий винегрет по сумме образцов 40-вековой давности. Можно играть словами, но нельзя скрыть стиль, одинаковый на ассирийских глиняных табличках, древнеегипетских фресках, и проектах «великой перезагрузки».

— Да, это мерзко, — согласилась телеведущая.

— Это еще и хрупко, — сообщил генерал, — просто задумайся: сапоги не вечны, они, как и любая вещь, со временем, требуют ремонта. Тот, кому этот сапог топчет лицо, вовсе не мотивирован ремонтировать. В аграрную эру хозяева сапога могли как-то справиться с проблемой, поскольку тогда хозяйство было простое, понятное всем жителям, включая правителей и охранников. В машинную эру правители и охранники не понимают этого. Работники в курсе, и поэтому минимизируют свои усилия. Им безразличен результат и соответственно: у деспотий концлагерного типа крайне низкая культура производства. Экономически почти все они нежизнеспособны и сводят баланс лишь экспортом своего природного сырья: лес, нефть, газ, руда. В начале XXI века некоторые из них пытались преодолеть это путем цифрового контроля — но нет. Плохая мотивация – плохой труд и утечка качественного персонала. Второе критически важно…

Он сделал паузу ради глотка вина, и продолжил: … — Когда я служил в разведсообществе ЕС, через меня прошло примерно два десятка независимых экспертных репортов о том, что копирование китайского пути: контроль вместо мотивации – крайне опасно. Оно ориентирует рабочих на ненависть к властям и работодателям. Оно склоняет обычных жителей на сторону мафиозных и радикальных группировок. Оно снабжает режимы-изгои — человеческим ресурсом, что повышает их потенциал. Но никто в профильных комитетах не принимал эти репорты всерьез. Там предпочитали верить в сказки визионеров о дивном новом мире, где все под цифровым контролем… Предсказуемо вместо дивного нового мира случился аргонавтинг, а затем Вандалический кризис, однако, это не самое смешное.

— А что самое смешное? — спросила телеведущая.

— Самое смешное, — произнес генерал, — что профильные комитеты продолжают слушать сказки тех же визионеров про то же самое, лишь чуть скорректированное.

— Вальтер, откуда ты знаешь?

— Элементарно, Габи. Прочти конкурсный файл доктора Перрена или еще кого-либо из официозной команды, и тоже будешь знать.

— Ах да. Кристина уже говорила… Слушай, а ведь я видела конкурсный файл MOXXI. Только не успела прочесть пока. Может, расскажешь кратко: что там?

— Лучше давай я расскажу, о чем там, — предложил он.

Телеведущая растерянно похлопала длинными ресницами.

— А-а… А в чем разница между «что» и «о чем»?

— Поясняю. «Что» — это план на 100 лет. «О чем» — это социально-экономический фон, который существует сейчас, и на котором предстоит реализовывать план. Первое без второго это неосновательная затея, потому предлагается начать именно со второго.

— Что-то я опять туплю, — призналась она.

— Элементарно, Габи. Наша цивилизация вышла из экономического и технологического ничтожества и достигла космоса за 130 лет между 1830-ми и 1960-ми. Стремительный прогресс, сменившийся еще более стремительным торможением. По инерции прогресс продолжался до конца XX века, а затем прилип намертво, как…

— …Как муха в силиконе, — азартно подсказала Кристина.

— Это был креативный каламбур на Силиконовую долину! — прокомментировал генерал, подмигнул бывшей жене и продолжил, — Столетний план начинается с дилеммы: у нас продолжается прилипание или после паузы возобновляется стремительный прогресс? В официозных планах предполагается прилипание. Но факты, начиная с Вандалического кризиса, указывают на разбег прогресса, сопоставимый с серединой XX века. Если это действительно так, то финальная точка плана отличается от сейчас, как реактор АЭС от топки «Титаника». Тогда нет смысла обсуждать, сколько часов будет рабочая неделя у кочегаров, и какой лопатой они будут бросать уголь на колосники. Кочегары останутся только в ретро-экзотике и на фестивалях стимпанка.

— Вроде, я поняла принцип. А что нет смысла обсуждать в столетнем плане?

Генерал широко улыбнулся.

— Нет смысла обсуждать все глобальные цели и глобальные риски ООН, РК и ВЭФ. Их общий фундамент: ресурсный голод, требующий игры в короткое одеяло. Такой голод доживает, вероятно, последнее 10-летие, затем он исчезнет. Вот где настоящий конец истории, а не чепуха, которую проповедовал Френсис Фукуяма под таким названием.

— Ладно, а что тогда цель в столетнем плане MOXXI?

— Переход от мира голода к миру любопытства. Это вкратце.

— Ого! А я думала там у вас в основном про космос.

— Это и есть про космос, — невозмутимо сообщила Кристина.

…

Сегодня к ланчу на борту «Алкйоны» подавался мусс из нового фито-вида, генетически созданного и выращенного прямо тут, в салатных джунглях, и названного «mushca» (от mushroom и capsicum). Первоначально была идея воспроизвести хака — гибрид мексиканского острого зеленого перца халапеньо и полинезийского опьяняющего перца кава. Это кипрское кулинарно-генетическое открытие позапрошлого года породило широкий спектр всяких закусок и напитков с очень жгучим вкусом и легким безобидным эйфорическим или эмпатийным эффектом. Но даже самые быстрорастущие виды овощного перца растут довольно долго, а экипаж предпочитал реализовывать свои бытовые фантазии как можно быстрее. Вот почему за основу был принят стремительно растущий съедобный гриб типа «ведьмино яйцо». Ряд манипуляций в корабельном генлабе увенчался (с десятой попытки) условным успехом. Продукт с быстрорастущей грибной базой и эйфорической перцовой генной присадкой прошел биохимический тест на токсичность. Теперь на повестке дня был главный тест: органолептический.

Пробные порции зеленовато-оранжевого мусса из генно-дизайнерского гриба «mashca» выложены на изящные блюдца-розетки, к которым предусмотрены крошечные ложки. Дополнительная мера: стаканы с томатным соком для компенсации жгучего вкуса. По устаревшим, но романтичным правилам рыцарства, Зенон Пекош первым подцепил на ложечку мизерную дозу мусса и отправил к себе в рот. Ликэ Рэм с немалым волнением следила за эволюциями его мимики. Ожидание… Ощущение… Задумчивость…

— Это не так ужасно, как могло быть! — объявил он чуть охрипшим голосом, после чего энергично стал глотать томатный сок.

— Тогда я тоже рискну! — решительно объявила она, и воспроизвела его манипуляции с муссом, ложечкой и томатным соком.