– Так, ну теперь давай выберем фейерверки. Надо найти яркие, но безопасные. Возьмем побольше, всё-таки не каждый новый год – миллениум, – сказал Роберт, стоя напротив стеклянной витрины с разными китайскими салютами. Альбина уже знала, что миллениум – это что-то очень редкое, что наступает год с красивой цифрой «две тысячи».

– А мне хлопушки можно?

– Можно, выбирай, – получив одобрение отца, Альбина начала пробовать на ощупь каждую хлопушку, которую видела перед собой. Больше всего ей понравились те, что были в форме конуса. Такие необычные и интересные на вид.

– Эти берем? – рассмотрел их поближе отец. Альбина кивнула. Закинув в тележку несколько штук, они двинулись дальше по ряду.

– Нужно еще взять пару ракет, Аркадий их любит выпускать, – бормотал себе под нос Роберт. Поскольку самой младшей девочке в семье нельзя было трогать фейерверки, особого интереса к их покупке у нее не возникало.

Домой ехали снова под танцевальную музыку. Альбина держала в руках пакет со своими «сокровищами», всю дорогу не выпуская его. А дома их ждала Мила, которая успела нанести косметическую маску, позавтракать и выпить чашечку кофе, пока папа с дочкой занимались покупками.

– Ну, как покатались? – спросила она, снимая с дочери дублёнку, пока Роберт еще поднимался по лестнице на четвертый этаж.

– Хорошо! Смотри, сколько папа мне всего купил, – протянула она пакет. Но Мила не смотрела на покупки, она обратила внимание на прическу дочери.

– Кто тебя заплёл, Альбина? Неужели, папа научился плести косу?

– Нет, это его помощница с работы. Она меня посадила на кровать и заплела, – просто ответила Альбина, снимая тяжелые промокшие сапожки.

– На какую кровать, дочь? Где? – удивилась Мила.

– Да у папы на работе. У него есть там кровать, – Альбина выдавала информацию, сама не понимая, какие серьезные вещи рассказывает матери. В дверях появился отец, бросив набитые пакеты в прихожей.

– Роберт, у тебя на работе есть кровать? – с недоумевающей улыбкой спросила Мила. И это были первые слова, которыми она встретила мужа. Тот опешил.

– Почему ты спрашиваешь? – делая вид, что он не понимает, о чем речь, задал он встречный вопрос.

– Ну… Альбина сейчас сказала, что у тебя на складе есть кровать. Зачем тебе там спальное место? – скрестив руки на груди, снова спросила она.

– Я же должен где-то отдыхать. Это моя личная кровать, в моей маленькой комнате. Туда, кроме меня, никто не заходит, – оправдывался Роберт, бросив взгляд негодования на дочь. Здесь её ругать было не за что, ведь она не виновата в оплошности Натали.

– Ну ладно, – Мила отмахнулась и не стала продолжать эту тему. Потоптавшись на месте несколько секунд, Роберт сказал:

– Ладно, я поехал. Разберите пока пакеты, а мне надо в питомник, – последнее слово он произнес тихо, – выберу собаку.

– Не рано? Еще несколько дней есть до праздника, – спросила Мила.

– Если кто-то мне приглядится, оставлю пока на складе, пусть поживет там.

– Не клади его только на свою кровать, а то запачкает, – хитро прищурившись, выдала Мила. В ответ, муж только натянуто улыбнулся.

Вьюга убаюкивающе завывала, накрывая город с новой силой, осыпая его то огромными хлопьями, будто с детских рисунков, то мелким снегом, похожим на крупинки риса. Сугробы становились всё выше, а снежных баб во дворах все больше. Трепетное ожидание большого праздника в сердцах горожан возрастало пропорционально сугробам на узких улицах спальных районов. И только в детстве тебе кажется, что снежная погода – синоним безмятежности. Но, если ты водитель, то прекрасно понимаешь, как затруднено движение на автодорогах в последние дни уходящего года.

– Эй, хозяева? – белая «Волга» остановилась напротив деревянного заснеженного забора. Роберт стучался в скрипучую калитку: «Есть, кто дома?».

– Чего кричишь? – во дворе появился дедушка лет семидесяти, одетый в тяжелый тулуп, валенки и шапку-ушанку набекрень, – уже иду. Что у вас городских за манера, орать? Мы здесь не глухие, – возмущался он, по дороге бросив в сугроб недокуренную тлеющую папиросу.

Подойдя к калитке, он увидел Роберта и, не скрывая удивления, разглядел его с ног до головы: высокий, статный мужчина лет тридцати пяти, с волосами чёрными, будто смола, аккуратно стриженными ряд к ряду, на которые опускался снег и тут же таял. Взгляд его тёмно-карих глаз пронзительный, тяжелый. На нём – модная кожаная куртка, больше напоминающая удлиненное пальто, утепленная высоким меховым воротником. Роберт как будто фиксировал внимание собеседника не себе так, что невозможно было отвлечься на что-то иное, даже на суть разговора. Стоя за всё еще закрытой калиткой, дедушка спросил:

– Чего тебя принесло в такую погоду?

– Говорят, вы собак разводите. Мне щенок нужен, дочка на Новый год попросила, -объяснил Роберт слегка извинительным тоном.

– Верно говорят. Ну что ж, заходи, раз приехал.

Калитка, издав неприятный звук, отварилась. Роберт, войдя во двор, увидел в конце участка несколько собачьих вольеров, добротно сколоченных дедом для своих любимых питомцев.

– А кого дочка просила? Мальчишку или девочку? – шагая впереди, спросил дед.

– Конкретно не сказала, просто собаку ей надо, и всё. Я, конечно, не знаю, как пёс будет в нашей квартире жить: у жены аллергия на шерсть, да и площадь не такая уж большая. Три небольшие комнаты и маленькая кухня. Гулять с ним нужно, ухаживать. Наверняка, всё это будет на мне, – рассуждал Роберт.

– Квартира? – дедушка резко развернулся, – так тебе что, внучок, не сказали, кого я развожу? – глаза его словно вылезли из орбит.

– Собак, дедушка, ну не слонов же? – Роберт улыбнулся.

– Так-то оно так, но у меня вон, смотри какие, – отворив щеколду одного из вольеров, он жестом показал на своих питомцев: толстая, совсем недавно родившая сука, лежала на высокой подстилке из сена вперемешку с поролоновыми листами. И тут уже Роберт растерянно посмотрела на заводчика.

– Мне не сказали, что у вас волкодавы… – тихо произнес он, понимая, что приехал совсем не по адресу, проделав такой тяжелый путь по заледенелым трассам. Роберт с разочарованием выдохнул.

– Алабаи чистопородные. Я ими уже десяток лет занимаюсь. Обрати внимание, какой костяк у мамки, какие щенята пухлые, откормленные, – хвалился дед. Но, Роберт уже развернулся и собирался уйти. Старик остановил его и предложил поговорить.

– Заходи в сарай, присядем, подумаем вместе, что тебе делать.

Крохотная комнатка, которую дед назвал сараем, была набита какими-то газетами, бумагой и макулатурой, а в центре этого «убранства» – деревянный стол и пара пеньков возле него. Комнатка продувалась со всех сторон так, что долго в ней находиться было невозможно – замерзаешь за пару минут.

– Садись, я сейчас подумаю, к кому тебя из соседей отправить за хорошеньким квартирным щенком, – дед достал папиросы и предложил их Роберту. Но тот вежливо отказался.

– Ну, конечно! Ты, наверняка, такое не куришь. Что вы там в городе курите? «Кэмел»?

– Мальборо, – ответил Роберт. Вдруг, он бросил взгляд в угол сарая. Что-то маленькое, пушистое беззвучно пошевелилось. Один раз, второй.

– Дед, а кто у тебя там в углу? Кошка что ли?

– Ах, это! Голова моя садовая, точно! – он подскочил со своего пенька, – не кошка это. Щенок.

Пушистый рыжий комочек с белой грудкой и коричневыми ушами издал жалобный писк. Видимо, ему не понравилось, что его побеспокоили. Черным носом он уткнулся в тулуп деда, чтоб не замерзнуть. Хозяин аккуратно протянул его Роберту, сказав:

– Это спаниель. Он алиментный. Знаешь, когда я отдаю своего кобеля на случку к заводчикам, они мне в подарок привозят щенка, пацана или сучку от моего Лучика. Лучик – потому что рыжий. А у нас в деревне они для красоты, как игрушка, да и большая редкость. Пользы от такой псины никакой нет. Старик протянул тёплый комочек шерсти гостю. Глаза у Роберта загорелись, как у ребенка, когда на его коленях мохнатый комочек свернулся калачиком и продолжил сладкой спать.