Мне позвонили из Еврейского музея и сказали, что у них через три часа открывается выставка великого Аниша Капура[3] и что до открытия выставки он очень хочет посмотреть русскую иконопись. Галерея была уже закрыта, я попросила снять сигнализацию, мы включили свет, и я пошла встречать знаменитого художника. Путь в раздел иконописи лежит через зал Айвазовского. Мы входим, и тут он останавливается перед этой картиной и пристально смотрит на нее. Я не выдержала и спросила: «Что Вам в этом полотне?» Капур с некоторым удивлением посмотрел на меня и сказал: «Как что?» Он показал мне на дату: «Этот художник в 1881 году пытался сделать то же, что сегодня пытаюсь делать я – изобразить бесконечность». Тут я поняла – у меня в руках ключ, как сделать выставку Айвазовского, отталкиваясь от этой картины.

Айвазовский – пожалуй и до сегодняшнего дня самый популярный и хорошо продаваемый русский художник, благо, что его творческое наследие насчитывает не сотни – тысячи полотен. Он прожил долгую жизнь, получил очень широкое признание – его картины с конца 1840-х годов украшали дворцы, резиденции, приемные министерств и частные особняки. Художник создал эталонные произведения, изображающие море, приморские города, морские баталии – исторические и те, которые происходили на его глазах. Айвазовский – признанный мастер лунных морских видов и чарующих своей красотой закатов. А его масштабные полотна «Волна» и «Девятый вал» и сегодня поражают несравненным мастерством в изображении всевластных морских стихий.

Картина «Чёрное море» вроде бы нетипична для художника, но оказалось, что, в первую очередь, она расходится с нашим стандартным восприятием самого Айвазовского. Иван Крамской, говоря об этой картине, – а он ее очень ценил, настолько, что заказал для себя уменьшенное повторение – называл Айвазовского самым главным метафизиком в русском искусстве. «На ней ничего нет, кроме неба и воды, но вода – это океан беспредельный, не бурный, но колыхающийся, суровый, бесконечный, а небо, если возможно, еще бесконечнее» – писал об этой картине Крамской. Об этом полотне можно смело сказать, что оно приближается к беспредметности, хотя у картины есть вполне конкретное название «На Черном море начинает разыгрываться буря». Мы видим здесь только две полосы: темная – море, более светлая – небо. Но, с другой стороны, это поражающая воображение картина безграничного могущества стихий, абсолютно неподвластных человеку, поэтому человек или, скорее творение его рук – всего лишь маленькое движение кисти на стыке двух поверхностей, изображающее парус на горизонте. И это картина художника, который является признанным знаменем академизма и, по мнению некоторых, почти салонным художником? «Чёрное море», скорее, провозвестник совершенно новых явлений в мировом искусстве второй половины XIX века, времени рождения символизма и предвосхищения художественных идей начала двадцатого века. В этом полотне, и в других подобных ему картинах, Айвазовский из позднего романтика, художника, который выглядит старомодно по сравнению с главенствующими в тот момент в искусстве передвижниками, превращается в художника-провозвестника нового, художника-философа, и именно таким нам удалось его представить на ретроспективе в Третьяковской галерее.

Вся история подготовки этой выставки, мой разговор с Анишем Капуром, и феноменальный успех этого проекта, собравшего 600 000 зрителей – серьезное предупреждение против того, чтобы придерживаться поверхностных, снобистских взглядов. Сейчас настало время относиться к Айвазовскому без той высокомерной снисходительности, которая зачастую окрашивала отношение к нему прежде, и я была невероятно рада видеть на этой выставке очень большое количество молодых людей, которые считывали те новые смыслы, которые мы высветили в картинах Айвазовского, посвятив целую статью в каталоге выставки его взаимоотношениям с братом – монахом-мхитаристом[4] и их философским убеждениям.

«Боярыня Морозова». 1887

Холст, масло. 304×587,5

https://my.tretyakov.ru/app/masterpiece/8452

Родившийся в Сибири, в городе Красноярске, художник – одна из самых важных и мощных фигур в истории отечественной живописи второй половины XIX века. Суриков стал подлинным создателем русской исторической картины, запечатлев в своих полотнах самые важные, порой весьма противоречивые моменты российской истории и самые яркие личности, но, главное – народ на историческом переломе.

Картина «Боярыня Морозова» повествует о времени церковной реформы 1653–1655 годов, осуществленной патриархом Никоном в период царствования царя Алексея Михайловича, и последовавшего за ней раскола между сторонниками реформы и защитниками старой веры во главе с протопопом Аввакумом, раскола, чреватого трагическими событиями на протяжении многих столетий.

Основная коллизия картины – реакция огромной толпы, окружившей сани с закованной в цепи боярыней Морозовой, сторонницей протопопа Аввакума, которую, после тюремных пыток провозят по московской улице, перед тем как отправить в монастырь в Боровске, где она умрет голодной смертью. В фокусе внимания художника оказывается толпа и разное отношение людей, составляющих толпу, к происходящему. Глядя на это масштабное полотно, невозможно не вспомнить картину, о которой мы уже говорили – «Явление Христа народу» Александра Иванова, где основная драматургия также построена на противопоставлении реакции самых разных людей на явление Мессии.

Картину отмечает невероятная динамика, заданная диагональю: санями с одетой в черное боярыней Морозовой с выброшенной вверх в старообрядческом двоеперстии рукой; следами от саней, стремительно бегущим мальчишкой. Одновременно мы видим статику огромной плотной толпы, которую составляют очень разные люди. Среди них боярыня Урусова, родная сестра боярыни Морозовой, в цветном расшитом платке и бархатной шубе, сжавшая руки в молении за сестру, в предчувствии смерти и боярыни Морозовой, и ее самой. Среди них и те, кто издевательски смеется над фанатизмом боярыни и те, кто сопереживает, кто выражает сочувствие или, как юродивый в правом нижнем углу картины, прощается с ней и благословляет ее таким же старообрядческим двоеперстием.

Эта картина – самое сложное и масштабное произведение русской исторической живописи – была написана в конце XIX века, когда в купеческой среде многие еще оставались приверженцами старой веры. Она была куплена Павлом Третьяковым за очень большие по тем временам деньги, но провидец Третьяков прекрасно понимал, какой шедевр он приобретает для своего музея, собравшего все лучшее, что создавалось в те годы русскими художниками.

Повторю, в этой картине есть какие-то смысловые и композиционные параллели с «Явлением Христа народу» Александра Иванова. Воздетая к небесам рука боярыни Морозовой с двоеперстием, символом старой веры, перекликается с двоеперстием юродивого, и сам профиль изможденной экстатической боярыни Морозовой напоминает, на самом деле, Иоанна Крестителя с картины Иванова. Здесь есть многоголосие, полифония, различие реакции, причем так же, как и в картине Иванова, один образ повторяет, дублирует другой или перекликается с ним. В центре картины – смеющийся от неразумия мальчишка, а рядом мальчик его же возраста из боярской семьи в красивой нарядной шубе, который бежит рядом с санями в момент неожиданно начинающегося прозрения; пожилая боярыня в узорчатом платке, рядом с ней молодая женщина, склонившаяся в поклоне, и прекрасная молодая боярышня в золотом платке и в синей шубе, застывшие в страхе и ужасе, – и заходящиеся в хохоте персонажи в левой части полотна. Снег написан с невероятным многообразием оттенков серого, зеленоватого, голубоватого, розового и то, как он написан, вызывает в памяти и картины импрессионистов, и полотна великих венецианских колористов XVI столетия. Суриков не выносит никакого вердикта – кто прав, кто виноват – здесь абсолютно нет категоричности позиции и суждения, нет априорной ангажированности. У меня это полотно вызывает в памяти шекспировские трагедии, и, действительно, церковный раскол XVII века в России – трагическое событие, событие, которое раскалывает страну и общество, событие с далеко идущими последствиями. «Боярыня Морозова» Сурикова конечно же, вызывает в памяти полифонические оперы Мусоргского – «Хованщину» на схожий исторический сюжет или «Бориса Годунова» с таким же юродивым – и это звенья одной цепи. Картина Сурикова и оперы Мусоргского – невероятные по масштабности полотна, в одном случае, полотно живописное, а в другом – музыкальные, в полифонии и многоголосии рисующие сложные и неоднозначные моменты отечественной истории.