— Вот так живешь-живешь, а потом раз — и говно, — горестно говорила Лахджа, очищая каблук. — Просто поджидало тебя, едва ты вылез… на свет божий.
— А все потому, что если кто-то подает тебе руку — ее стоит иногда принять, — наставительно сказал Майно. — Особенно если это тот, кто тебя любит и желает тебе добра.
— Я бы все равно наступила в это место.
— Нет, я потому и подал тебе руку, чтобы провести мимо.
— Вот такой ты… гнилой человечек. Не говоришь мне о говне, вынуждая принимать твою помощь. Снова и снова. Чтобы я просто боялась идти сама.
Майно только улыбнулся в бороду и покачал головой. Он давно привык, что жена-демон выворачивает наизнанку все, что он говорит.
Тем временем Астрид вручила одну из горючих палочек Веронике и сказала:
— Вообще, детям нельзя такое, но на Игнедис можно.
— Нет, в пять лет и на Игнедис нельзя, — сказал папа, отбирая у Вероники палочку. — Магический огонь детям не игрушка.
И зажег ее сам, принявшись пулять во все стороны. Он одолжил у Тифона огненное дыхание, усилил пламя и превратился в ходячий факел. Зарево поднялось выше деревьев, во все стороны посыпались белые искры, а к облакам понеслись разноцветные вспышки.
— Игнедис! — вопила Астрид. — День ожогов и оторванных пальцев!
— Ну что ты делаешь? — проворчала теперь уже Лахджа. — Это же опасно! Ты в прошлый раз себе брови спалил!
— Ничего, у меня есть целительный кот, — ответил Майно, продолжая пулять в небо огненными комьями.
— Ты думаешь, я тебя буду исцелять каждый раз? — буркнул Снежок, семенящий у людей под ногами. — Ты ошибаешься.
— Ты мой фамиллиар. Это твоя обязанность.
— У котов нет обязанностей. Только привилегии.
Вообще, в Игнедис хорошо видно, что волшебники неровно дышат к огню. Даже безобидные в остальные дни целители, бытовые маги, зельевары и материализаторы сегодня достают из шкапов огненные свитки, боевые палочки и жезлы, алхимические свечи, шашки и шутихи, зачарованные факелы… да что там, просто пальцы из карманов! Многие посещали факультативы в Элементурии, и наверняка некоторые только ради того, чтобы…
— ААААГОООНЬ!!! — раздалось откуда-то издали, и над домами поднялся огненный смерч, рассыпавшийся искрящимся фейерверком.
Лахджа поймала взглядом волостного агента. Он взирал на это с каменным лицом.
Ну да, волшебники просто будут весь день бухать и пускать во все стороны вспышки, салюты и разноцветные столбы пламени. Что может пойти не так?
— Мистлето бы оценил, — цокнула языком Лахджа. — И присоединился.
— Не дай Кто-То-Там, — покачала пальцем как раз проходившая мимо мэтресс Рокуалли. — А цокать языком некрасиво, милочка. Мэтресс Дегатти, вы же так долго живете среди нас. Подучите этикет. Ради деток хотя бы.
И она чиркнула ногтями, взметая в воздух гигантский пламенный букет.
Причем самая жара еще не началась, потому что солнце еще не село, до вечера далеко. Вот когда на землю сойдет ночь, начнутся настоящие салюты, а сейчас пока так, разминка.
Зато угощение уже выставили. Причем характерное для Игнедиса — прожаренные как следует мясо и рыба, овощи на мангале, острое карри, жгучие перцы и, конечно, море алкоголя. Игнедис — праздник в честь Солары, а она женщина с перчинкой… и огненным нравом.
Астрид с некоторых пор считала это и своим праздником, так что отмечала его с особенным усердием. Раньше она все время пуляла Лучом Солары, но потом перестала, когда поняла, что он не поджигает ничего, кроме демонов. Было бы, конечно, кудесно, если бы Вероника призвала демона, а Астрид во славу Солары его поджарила, но мама с папой, наверное, не одобрят.
Зря они так, если вы спросите Астрид. Это стало бы украшением всего праздника.
— М-м-м, какой жгучий перец!.. — промычала она. — Лурия, лопай, пока я все не съела!
— Не корми младенца острым перцем, — велела мама.
— Но она же его хочет! — настаивала Астрид. — Лурия, ешь, не слушай нашу жестокую мать!
Лахджа вытянула руки, отпихивая старшую дочь от младшей, и относя подальше младшую, которая рвалась к перцу чили. Ей и правда хотелось, ужасно хотелось, но не потому, что она его любила, а потому что ЗАПРЕЩАЮТ!
— Да как вы к бабушке с дедушкой поедете⁈ — упрекнула их мама. — Одна вести себя не умеет, другая в сыпи вся будет!.. и тоже вести себя не умеет.
— А при них нас даже пороть нельзя! — осклабилась Астрид. — Я теперь свои права знаю! Я все бабушке с дедушкой про тебя расскажу! Как Хальтрекарок с Асмоде…
Астрид запнулась. Она хотела перейти к подлому шантажу, но вспомнила ту мерзкую сцену и загрустила. Девочка перестала драться с мамой и прильнула к ней, покрепче обняв. Мама вздохнула и тоже обняла Астрид. Они так стояли пару минут, пока Лурия все-таки добралась до перца чили и деловито его жевала, громко чавкая.
Потом она тихонько заревела, потому что перец оказался все-таки слишком острым даже для полудемоненка. Лахджа отпустила старшую дочь и пошла поить молоком младшую, одновременно размышляя, когда будет удобно снова навестить родителей.
Прошло три месяца с того визита. Почти четыре парифатские луны. Лахджа изначально собиралась пораньше, но после той сцены они с родителями распрощались очень неловко, между ними словно встала незримая стена, и она все откладывала, откладывала… старалась даже не думать о том, что там случилось.
Проклятый Хальтрекарок. А скорее даже Асмодей. Два пьяных урода…
И при этом Лахджа еще и в очередной раз, возможно, спасла Хальтрекароку жизнь. Сейчас она вспомнила о той сцене и пожалела, что отказала Абхилагаше.
Может, все-таки призвать ее, сказать, что передумала?..
Нет, этот поезд уже ушел. Совнар в курсе, он наверняка предпринял меры. Да и план Абхилагаши наверняка бы провалился. Сказать по правде, жизнь Лахджа скорее спасла ей самой. Максимум, чего эта дура смогла бы добиться — испортила бы Хальтрекароку настроение на денек.
Лахджа стиснула виски. Что теперь делать? Нельзя же до бесконечности лгать. Нельзя же больше никогда не возвращаться на Землю. Она будет помнить, что там у нее мама с папой. Тем более теперь они еще и проживут на несколько лет дольше, у них пилюли жизни есть.
Нет, надо будет все-таки набраться храбрости и рассказать им правду. Всю правду.
Потом. Надо собраться с духом. Подготовиться. Продумать разговор как следует. Если они узнают все… то могут решить, что она больше не их дочь. Что она демон, который украл ее личность.
И… и они даже будут правы. Отчасти. Лахджа чаще играет старую себя, чем является ей. Как ларитра.
Не переживай так. Вряд ли они сделают подобный вывод.
Даже если так. Представь, как тяжело им будет узнать такую правду. Ты там со мной будешь?
А-а-а… эм-м… я думал, ты хочешь поговорить с ними сама.
Трус. Теперь я думаю про тебя плохо. Как там Вероника?
Пока никого не призывала. Я за ней слежу.
Я не про это. Карри не острое? Ей нельзя острое. Желчью рвать будет.
Не переживай.
Вероника, сунув нос в книжку, сидела за столом и клевала самое слабое карри, почти совсем и не острое, даже чуть сладковатое. Папа специально выбрал ей самое детское и время от времени справлялся, нормально ли все у его ежевички. Под столом разлегся с огромным куском мяса Тифон.
— Эм-м, гм-м, соседи?.. — остановился рядом Эфрем Кацуари. — Не помешаю?..
— Присаживайтесь, коллега, — радушно предложил Майно, одновременно продолжая беседовать с женой.
— Не… не… я на минуточку… я просто… — замялся сосед. — Я спросить…
Кацуари нервничал и заламывал пальцы. Он редко выбирался из дома, его почти не видели на праздниках, так что вдвойне удивительно, что сегодня он добрался аж до Радужниц, да еще на Игнедис — один из самых шумных и ярких дней в году. Столпотворение вызывало у порченика явное беспокойство, он пучил глаза и то и дело дергал шеей.
— Крысы… — пробормотал он. — Коллега, вы не видели случайно… крыс… необычных… говорящих, может быть?.. нет?..
