— Мужчина — да, женщина… ну так, ничего особенного.

— М-м-м, женская зависть, — тихо произнес Сорокопут. — Ты бы вписалась куда-нибудь в уголок… с лицом, перекошенным злобой… да-а-а… ничто так не улучшает очаровательное личико, как буря эмоций…

— Хальтрекарок знает, где я, — предупредила Абхилагаша, складывая пальцы щепотью и готовясь открыть рот.

— Просто мысли вслух, — покачал головой Сорокопут. — Не принимай на свой счет. Считай это за комплимент.

Абхилагаше это комплиментом не показалось. Но какая разница? Она вручила Сорокопуту вексель Банка Душ, поделилась менталограммой с обликом, именами и прочими сведениями о жертвах, и поспешила откланяться.

— О-о-о… — донеслось сзади. — Да, красивая пара… Они украсят коллекцию… Крылатая девица очень хорошо будет смотреться вот здесь…

Радужную бухту осветило восходящее солнце. Часы показали первый рассветный час дня Хрустального Вепря. Последний день летних каникул, завтра дети вернутся в школу, но еще сутки свободы и веселья у них остались.

И особенно этим последним суткам каждый год радуется Астрид Дегатти, потому что сегодня у нее день рождения. Лахджа проверила, как там именинный торт, еще разок просмотрела карту с подсказками и глянула через Матти, спит ли все еще старшая дочь.

Она спала. Обычно в свой праздник Астрид просыпается ни свет ни заря, но вчера она допоздна сидела над заданием на лето. Оно было скромное, только чтобы дети не перезабыли все к началу четвертого класса, но Астрид, разумеется, не делала ничего до последнего… в ее случае предпоследнего дня. Губить арифметикой свой праздник она не собиралась, так что корпела над ней вчера, нацепив на нос Очко Истины и уговорив Матти себе помогать.

Она все сделала, но теперь дрыхнет без задних ног. Раскинула крылья, съела во сне кусок подушки и громко сопит, подергивая хвостом.

Матти, вытащи у нее изо рта наволочку.

Кр-ра-а, нет! Она слюнявая! И во сне она ест попугаев!

Лахджа закатила глаза. Все в этом доме надо делать самой. Столько вокруг всяких волшебных помощников, магии, муж вот волшебник, а делать все равно все надо самой.

— Мя… пяяя… — пробормотала Лурия, тяня к ней ручки. — Пяяяя…

— Смотри, смотри, она говорит «папа»! — триумфально воскликнул Майно.

— Она не может, ей четыре луны, — скептически возразила Лахджа. — Она просто хочет на ручки. На мамины ручки. Потому что она маму любит больше всех.

— Женщина, перестань соперничать со мной за любовь детей, — велел муж. — Это бессмысленно, потому что вся та любовь, что ты получаешь от них, тоже моя. Ты фамиллиар, так что всю себя преподнесла своему супругу.

Лахджа с беспокойством оглядела Майно со всех сторон. Ощупала и обшарила, но нет — нигде нет следов укусов.

— Каких укусов? — не понял волшебник.

— Хальтрекарока. Где он тебя покусал?

Майно скривил губы, показывая, что шутку услышал, но оценил весьма низко. А Лахджа продолжила баюкать Лурию, которая ночью слегка простыла и сопливила.

Обычно у полудемонов здоровье крепкое. Вероника почти не давала поводов для беспокойства. Но Лурия, увы, родилась слабенькой и даже немного чахлой.

— Ну ничего, мы тебя откормим, — ворковала Лахджа. — Взлелеем, взрастим… не рыгай на маму… отмоем… и тебя, и маму, и стол, и пол… стол заменим…

У маленьких фархерримов и полукровок кислотные слюни, сопли и рвота. Очень-очень мешающий защитный механизм… или баг конструкции. Это было бы полезнее взрослым, но как раз у взрослых этого нет. Астрид уже практически не выделяет разъедающих окружение субстанций.

Лахджа передала хворающую дочь Снежку. Пусть полежит у теплого пушистого бочка и все пройдет.

— Фу, — задергал хвостом Снежок. — Я не хочу, чтобы рядом со мной был рыгнувший младенец.

— Она уже чистая, — сказала Лахджа. — Ребенок болеет, мохнатая задница, прояви немного сострадания.

— Кто проявит сострадание ко мне? — недовольно запыхтел Снежок. — Я кот, а меж тем от меня все время что-то требуют.

И однако, ворча, он прижался к девочке покрепче. От целительного фамиллиара пошла теплая волна, и Лурия задышала ровнее. Майно погладил ее кудрявую головенку, с нежностью глядя на свою третью, самую маленькую дочь.

У него было хорошее настроение. И не только потому, что старшей дочери сегодня исполняется девять, но и просто так, само по себе. На лицо то и дело выползала непрошеная улыбка, глаза сверкали, как у счастливого мальчишки.

Майно Дегатти уже несколько дней чувствовал душевный подъем. После Доброго Дня у него не только рассосались рога, этот внешний признак начинающейся демонизации, но и что-то внутри как будто наладилось, починилось. Словно затянулись старые раны, которые все это время привычно ныли, а теперь вот вдруг перестали.

И весь мир от этого как будто стал чуточку светлее.

Тем временем наверху раздался грохот и крики. Это Астрид проснулась и обнаружила, что прошло уже целых два часа от ее бесценного дня рождения. Чисто ради приличий на одну секунду заскочив в ванную, она скатилась вниз по лестнице и гордо возвестила, что ей отныне официально девять лет.

— Нет, нормально чисти зубы и умывайся! — приказала мама. — Или ты думаешь, с девяти лет официально можно быть грязнулей?

— Я не думаю, что наши родственники живут в лесу и постоянно чистят зубы и умываются! — топнула ногой Астрид.

— Поэтому они — презренные дикари, — доброжелательно объяснила мама, кладя Астрид ее любимые гарийские вафли.

— Не вижу белого соуса, — скромно сказала Астрид.

— На, — вздохнула мама. — Такое блюдо портишь.

— Не порчу, а веваю февеввам!

Слопав вафли с белым соусом, Астрид все-таки соизволила умыться и оделась по-праздничному, а не как обычно. Мама как раз на днях водила ее к портнихе, и та сотворила новенький желтый сарафан-шорты с открытой спиной. Лямки у него сходились крест-накрест между крыльями, а низ оканчивался короткими штанинами.

Гости стали подтягиваться уже к четвертому рассветному часу. Соседские дети, люди, орчата и гоблинята, эльфенок Друлион и Мамико, которая портировалась вместе с мамой и только до вечера, потому что завтра с утра в школу.

— Астрид, ты что, Кланоса пригласила на день рождения? — удивленно спросила Лахджа, увидев всех четверых Пордалли.

— Ну да, а что? — не поняла Астрид, жадно глядя на растущую гору подарков.

— Вы ж не любите друг друга.

— Ну и что? Вы с дедом Инкадатти тоже друг друга не любите, но он все время сюда таскается. Вон, и сейчас пришел, хотя его я не приглашала.

— Справедливо. Дедушка Инкадатти, будете чай?

— Отравить меня хочешь, суккуб паргоронский⁈ — сразу оживился старик.

— Тогда, может, коньячку?

— Какой хитрый суккуб!

— Так будете?

— Буду.

Дедушке Инкадатти было скучно, поэтому он приходил на все мероприятия, куда его пускали. И куда не пускали — тоже. Кто-то даже устанавливал защитные печати персонально против него, но старый рунолог собаку на них съел и проникал через любые.

Ему так даже интересней было.

К счастью, Совнара он не заметил. Старый банкир заглянул всего на минуточку — поздравить Астрид и рассчитаться по долгам. Пол-луны назад его юные внуки и племянники немного пошалили в Радужной бухте, и Совнар обещал возместить ущерб. Будучи бушуком чести, бухгалтер Хальтрекарока подсчитал все до эфирки и принес мешочек полновесных, неоскверненных, абсолютно легитимных в Мистерии монет.

— А еще я могу открыть счет на имя юной Астрид, — вкрадчиво сказал он Лахдже.

— Нет, — резко отказалась та, с опаской глядя на дочь.

Та, к счастью, ничего не слышала, она задувала свечи на торте. Целых девять свечей! Дети почтительно расступились — в прошлом году Астрид дунула с такой силой, что сожгла какой-то девочке брови, и та рыдала, пока Снежок все не исправил.

— Не спеши так с решением, — сказал Совнар Лахдже. — Счет в Банке Душ никому еще не помешал. Пользоваться необязательно, он просто будет про запас. Нулевка.