При отправке этих войск народ в России цеплялся за обманчивую надежду на то, что болгары не решатся обнажить меч на братьев и потомков тех солдат, которые менее сорока лет назад напоили болгарскую землю своей кровью, чтобы ее ценой создать независимую Болгарию. Вскоре, несмотря ни на что, эти иллюзии поблекли и окончательно умерли, когда этот самый русско-сербский корпус, столкнувшись в тяжелом кровопролитном бою с превосходящими силами болгар, потерпел серьезное поражение и постепенно отступил к железнодорожной линии Чернавода – Констанца для сокращения линии обороны. Этот участок фронта начал приобретать все большее и большее значение, так что в середине ноября этот изолированный корпус постоянно получал подкрепления, пока не превратился в отдельную Дунайскую армию, находившуюся в непосредственном подчинении Ставки. Командование ею было поручено генералу Сахарову. Начальником штаба у него стал генерал Шишкевич. Со временем эти начальники и штаб Дунайской армии составили ядро командования и штаба румынского фронта, но это произошло уже только в конце декабря.

Самое тяжелое время для румынской армии, без сомнения, наступило в ноябре-декабре. Защищая свою границу от Трансильванского выступа до Орсовы и далее наблюдая весь берег Дуная, относительно слабая румынская армия была вынуждена бороться с численно превосходящим ее противником. Но германцы имели и другое огромное преимущество. На их стороне сражались солдаты и командиры – как высокого ранга, так и младшие, – имевшие боевой опыт. Войска были хорошо обучены и полностью экипированы. Напротив, в распоряжении румынского командования были только совершенно необстрелянные части. Что же касается их боевого потенциала, то в общем можно утверждать, что румынские солдаты были хороши, чего никак нельзя сказать о штабных работниках и строевых командирах, в профессиональном отношении плохо подготовленных и не имевших достаточных военно-теоретических знаний. По их общему убеждению, наилучшим оружием являлась артиллерия, но даже и в этой области они ничего не знали о новых методах ее применения, разработанных в ходе нынешней войны. Поэтому помогать румынской армии пришлось союзникам: французская армия прислала своих военных специалистов, а русская – квалифицированных артиллерийских инструкторов.

Главой французских инструкторов был назначен генерал Бертло, ставший одновременно ближайшим советником по военным вопросам румынского короля Фердинанда. Очевидно, было весьма непросто управлять действиями войск, достоинства и недостатки которых были не вполне известны даже их собственным начальникам. Только этим я могу объяснить, почему все операции, предпринятые для отражения наступления германцев – несомненно владевших инициативой и имевших более подвижные войска, – планировались таким образом, как если бы румынские части умели с равным успехом вести траншейную войну и маневрировать на открытой местности. Особенно ярко это проявилось в конце ноября, когда германцы на нескольких направлениях пересекли границу и вторглись в Румынию. Все попытки остановить германское нашествие при помощи фланговых маневров и ударов по тылам наступающих колонн неизменно заканчивались разгромом румынских войск, а нередко и их пленением. С каждым днем число сохранявших боеспособность румынских дивизий все сокращалось, а опасность германской оккупации возрастала. Не требовалось особого воображения, чтобы предвидеть возможность прибытия австрогерманцев в румынскую столицу.

Тогда румынское Верховное командование и румынское правительство через своего военного представителя при Ставке генерала Коанду обратились к его величеству с просьбой оказать Румынии еще более действенную помощь не только путем замены на нашем левом фланге румынских частей нашими войсками, но вдобавок прислать несколько русских корпусов для непосредственной обороны Бухареста. На следующее утро царь сообщил мне о своем разговоре с генералом Коандой. Благодаря этому я случайно узнал, что в Ставке действует приказ, согласно которому старшие представители иностранных военных миссий испрашивали аудиенции у его величества, не сообщая об этом начальнику штаба. По этой причине подобный порядок конечно же нельзя было считать нормальным. В приватной беседе с царем иностранные представители с легкостью могли поставить его величество в неловкое положение, требующее немедленного точного ответа на их вопросы. В то же время невозможно было ожидать от Верховного главнокомандующего во всякое время достаточного знакомства с истинными фактами, имеющими касательство к поднятым ими проблемам. Подобный упрощенный порядок доступа к главе государства не допускается ни в одной цивилизованной стране даже применительно к иностранным послам, которые всегда договариваются об аудиенции при посредстве Министерства иностранных дел.

Этот случай дал мне удобную возможность довести до сведения глав иностранных миссий через их старших представителей, что они должны предупреждать меня о своем желании провести с его величеством деловую беседу, изложив при этом хотя бы в общих чертах ее предполагаемую тему.

Удовлетворение запроса румынского командования было делом очень непростым. Оно требовало переброски резервов сначала по нашим железным дорогам, а потом еще и по румынским. Сами резервы вынужденно должны были быть настолько крупными, чтобы мы могли надеяться либо на успех всей операции, либо, в крайнем случае, на формирование из них нового изолированного центра сопротивления. В то же время необходимо разъяснить здесь сущность обоюдной договоренности, имевшейся между главами русского и румынского командований. Включение в состав румынской армии небольших русских формирований могло привести только к их расчленению и, следовательно, всего лишь увеличило бы общую численность отступающих войск. По этой причине о немедленном выполнении румынской просьбы не могло быть и речи, однако подготовка к операции была начата незамедлительно. Что же до остального, то потребовалось только подтверждение предписанных ранее мероприятий, которые, в общих чертах, сводились к постепенной концентрации целых армий, которым предстояло заполнить большой разрыв между нашей левофланговой армией под командованием генерала Лечицкого, стоявшей на границе Трансильвании, и правым флангом Дунайской армии, действовавшей в то время в Добрудже. Но реализация этих планов могла происходить только очень медленно, что не позволяло вовремя помочь удержанию в наших руках Бухареста. Именно поэтому генерал Сахаров получил приказ за счет ослабления обороны Добруджи постепенно растянуть свои передовые линии вдоль Дуная с конечной целью подключить их к обороне румынской столицы.

Одновременно с выполнением этой директивы на левый фланг армии Лечицкого прибывал по частям резервный корпус генерала Деникина – того самого генерала, который при Временном правительстве с успехом занимал последовательно такие важные посты: начальника штаба Ставки в одном ряду с Алексеевым и Брусиловым, главнокомандующего армиями Западного фронта (на этой должности он заменил меня) и главнокомандующего Юго-Западным фронтом во время выступления Корнилова против Керенского. В тот момент он был арестован «советским» солдатским комитетом как главнокомандующий, открыто заявивший о своей верности Верховному главнокомандующему всех русских армий генералу Корнилову.

Появление этого корпуса дало мне возможность предложить генералу Коанде выяснить у румынского правительства, где и каким образом они могут использовать эти войска с целью непосредственной обороны Бухареста. В результате уже довольно поздно вечером в присутствии государя произошло совещание, на котором генерал Коанда сообщил мне, что румынское правительство нуждается в подкреплениях и, благодаря увеличению пропускной способности их железных дорог, получение нашей помощи окажется своевременным и вполне реальным делом. Необходимо отметить, что уже в то время со стороны всех русских военных начальников слышались серьезные нарекания на работу румынских железных дорог. Она была столь неудовлетворительна, что офицеры, приезжавшие из Румынии, утверждали, будто причина такого положения заключается не только в невежестве персонала, проявляемом при выполнении сложной работы, но и в явной недобросовестности железнодорожников, демонстрировавших активные прогерманские симпатии. Я не стану пытаться судить о справедливости этих утверждений. Не следует забывать, что во все времена во всех странах в периоды военных неудач выдвигались обвинения в предательстве. Поскольку наличие в Румынии прогерманских настроений являлось общепризнанным фактом, это давало богатую пищу для подозрений и разговоров о широко распространившейся в этой стране измене.