Самой интересной из этих карт мне кажется «Карта владений Великого князя российского — Московии», изданная в Лондоне в 1669 году Рихардом Блумом, который по приказу своего короля Карла II перевел на английский язык карту, составленную по приказу короля Франции географом монсеньером Санфоном. Использовалась эта карта Компанией торговцев с Московией, а сама Компания возникла веком ранее, когда вместе с мореплавателем Ченслером английские купцы добрались северными морями до Архангельска и затем — до Москвы, где от имени королевы Елизаветы I удачно установили отношения с Иваном Грозным.
Москва на этой карте чуть крупнее Архангельска, Новгорода или Киева. Сама Московия вокруг Москвы также очень невелика по сравнению с обширными другими землями: Вологдой, Черемисами, Вяткой, Казанью, Смоленском, Рязанью... На западе — земли Курляндии, Эстендии, Летгендии, на юге — Малой Татарии, на востоке, за черемисами и Казанью, — Булгария и Сибирия, а где-то на правом берегу истоков Оби — то загадочное Лукоморье, о котором мы с детских лет знаем от сказочника Пушкина.
Такой представлялась моя Родина три с лишним века назад жителям Англии и Франции, которые также не были тогда большими величинами, не прирастали еще новыми владениями, а богатство наращивали больше ремеслами, торговлей, мореплаванием, а то и морским пиратством.
Попутно упомяну более древнюю карту, на которой Московия — лишь малое пятнышко, теснимое с запада Литвой, Полонией, Подолией, Молдавией, с юга и востока — Тартарией, с севера — Холмогорами и Перми-ей. Так виделась начальная Русь итальянцу Паоло Джовио, и так она была прорисована на карте 1525 года, которую я сохранил на плохонькой ксерокопии.
Другая хранимая мною и дорогая мне карта, купленная в лондонской лавке на Чаринг-Кросс Роуд, — в четверть газетного листа, составленная английским географом X. Моллом в первой половине XVIII века. Называется она «Россия или Московия с ее приобретениями в Швеции и прочия, признанными в современной истории».
Настороженные англичане — как тогда, так и в наше время — не все брали на веру. Одно из пояснений на карте гласит: «Южная часть этой карты составлена по российским чертежам».
Но много интереснее дальнейшие пояснения, например следующее: «Наибольшее расстояние России в Европе составляет около 1530 миль. Ширина — 1050. Ее размеры столь велики, что исчисляются величиной, более чем в восемь раз превышающей размеры Франции. И столь велика она, что равна Франции, взятой вместе со всей Турецкой империей, и имеет предположительно около 16 миллионов населения». И далее: «Петербург, построенный покойным императором Петром Великим, является ныне столицей России, он расположен на балтийской части Финского залива: долгота — 30. 40, широта — 60. 35; 360 миль от Москвы, 367 миль от Архангельска, 1150 миль от Лондона».
И еще одна карта, также с Британских островов. Выполнена Г. X. Свонстоном в Эдинбурге, как можно предположить, в начале 60-х годов XIX века. Эту догадку я построил на том, что на карте прорисована первая в России железная дорога Петербург — Москва, открытая 1 ноября 1851 года, но еще нет последующих дорог, связавших Петербург с Варшавой, а Москву с Нижним Новгородом в конце 1862 года. Свонстон составил свою карту на основании, как он выразился, «Киперта и других», и озаглавил «Российская Империя». На карте в составе империи указана Аляска, проданная США в 1867 году за 7,2 миллиона долларов.
Эта карта, провисевшая над моим рабочим столом не один год, много раз провоцировала меня на тягостные размышления о большой Родине. На этой карте Россия — империя в ее самых значимых размерах. Империя, которая немного отдышалась после Крымской войны и еще не испытала унижения русско-японской в начале XX века. Россия, которая при Александре II освобождалась от крепостного права, по существу — остатков рабовладельческого строя. Россия, которая начала строить железные дороги, заводы и фабрики, осваивать богатства Сибири и была уверена в себе, во всяком случае не устраивала истерики вокруг вполне деловой сделки по Аляске.
Добавлю к карте почти живую картинку России начала XX века, которую нарисовал после ее посещения великий норвежский писатель Кнут Гамсун в книге «В сказочной стране». «Я побывал в четырех из пяти частей света, — писал он. — Конечно, я путешествовал по ним немного, а в Австралии я и совсем не бывал, но можно все-таки сказать, что мне приходилось ступать на почву всевозможных стран света, и я повидал кое-что; но чего-либо подобного Москве я никогда не видел. Я видел прекрасные города, громадное впечатление произвели на меня Прага и Будапешт; но Москва — это нечто сказочное.
В Москве около 450 церквей и часовен, и когда начинают звонить все колокола, то воздух дрожит от множества звуков в этом городе с миллионным населением. С Кремля открывается вид на целое море красоты. Я никогда не представлял себе, что на земле может существовать подобный город: все кругом пестреет красными и золочеными куполами и шпицами. Перед этой массой золота в соединении с ярким голубым цветом бледнеет все, о чем я когда-либо мечтал. Мы стоим у памятника Александру II (этот памятник был поставлен 30 мая 1912 года, но снесен вскоре после вселения в Кремль Ленина, по его прямому распоряжению. — В.С.) и, облокотившись о перила, не отрываем взора от картины, которая раскинулась перед нами. Здесь не до разговора, но глаза наши делаются влажными...»
Да, Россия удивляла, озадачивала, зачаровывала, о чем и свидетельствуют подобные заметки и карты, на которых я сосредоточил выше внимание. И сейчас я не раз обращаюсь мыслями к моим трем картам — трем образам России в разные ее времена, размышляя о том, куда мы идем и к чему придем.
Три карты, три карты (снова Пушкин), но какие! Исторические, а если и игральные, то играла ими сама судьба!
Помимо этих карт мне дороги гравюры, запечатлевшие — задолго до того, как появились первые фотографии, — важные события в жизни России и сам облик России и россиян. Особую любовь питаю к гравюрам француза де ля Барта, на которых виды Москвы в последние годы царствования императрицы Екатерины Великой. Одна из гравюр — «Вид Старой площади» — переносит нас в август 1778 года. На площади гулянье: господа, купцы со своим товаром, крестьяне, снопы пшеницы на телегах, лотошник торгует яблоками, в небе — стаи птиц на фоне кучевых облаков...
Чем оценивается значимость Родины, в чем она заключается? В имперском величии? Но это ли главное? Но как долго может длиться имперское величие? Ведь империи не вечны, им неизбежно приходит конец, очень часто — катастрофический, если правители и общество непростительно долго пребывают в плену иллюзий.
По долгу службы я жил в Лондоне два длительных срока: 1954 — 1959 годы и 1972 — 1978-й. Внимательно изучал Англию на протяжении более 30 лет. Храню много живых впечатлений от встреч и бесед с англичанами самого различного положения и взглядов.
Остались в памяти разговоры, формальные и неформальные, с Антони Иденом, Гарольдом Макмилланом, лордом Хьюмом, лордом Маунтбаттеном (дядя королевы), Гарольдом Вильсоном, Джеймсом Каллаганом, Дэвидом Оуэном, многими колоритными депутатами парламента, журналистами, артистами, художниками, лордами от бизнеса, не говоря уже об очень интересных, порой уникальных, так сказать, простых англичанах, шотландцах, валлийцах, ирландцах. Все они были очевидцами, а то и непосредственными участниками драматической истории распада во второй половине XX века Великой Британской Империи, над которой (было такое время) «никогда не заходило солнце». Лорд Маунтбаттен в конце Второй мировой войны был еще вице-королем Индии.
Нам, с нашим собственным имперским прошлым, есть о чем поразмышлять и есть чему поучиться — если, конечно, придерживаться того принципа, что предпочтительнее учиться на опыте и ошибках других. Неспроста один мой друг — валлиец Рон Хейуорд говорил порой при наших встречах в Лондоне: «Остановись, Владимир, остановись и оглядись». Он был не простой человек, как-никак — генеральный секретарь лейбористской партии, у него был опыт и он знал, что говорит.
