С видом обиженного ребенка Матильда отошла в сторонку и принялась грести сено. Каждое движение ее было преисполнено такой показушной яростью, что моментально вызвало ехидный смех у Мартина. Злобно фыркнув, Матильда принялась грести с удвоенной злостью.

– Ну, полно-полно тебе!.. – пошел на попятную Мартин, выставляя вперед ладони, – Не кипятись шибко!..

Метнув на него яростную молнию презренного взгляда, Матильда крепко сомкнула губы и в сто увеличила продуктивность своей деятельности.

Лукаво усмехнувшись, Мартин стремительно выпрямился и с задорным возгласом «Эге-гей, сыпь-жарь!» начал выполнять порученное задание, ловко орудуя вилами и звонко напевая: «В огороде мята да все приломата, в огороде мята да все приломата!..»

Когда телега была с лихвой загружена, Матильда с мужицкой силой перевязала душистый груз толстой веревкой, проворно залезла поверх и полюбовно посмотрела на Мартина.

– Залезай, – сказала она, протягивая руку, – подвезу.

Затащив Мартина наверх, Матильда дала команду серой лошади. Телега со скрипом тронулась, покачиваясь из стороны в сторону в такт неспешных лошадиных шагов.

– Вот скажите-ка на милость, милейшая моя, – тактичным тоном произнес Мартин, устремляя на Матильду пронзительно-оценивающий синий взор, – откуда в столь крошечном созданьице такая не дюжая сила и поразительная выносливость?

Данный вопрос явно озадачил Матильду, но вида она особо не подала, лишь смущенно пыхнула и кротко улыбнувшись, опустила покрытую голову.

– С детства много работаю, – прозвучал тихий голосок, – привыкла.

Посмущавшись еще немного, Матильда бросила вожжи и, блаженно закрыв глаза, откинулась на спину, а заложив руки за головой, принялась жадно вдыхать пряный аромат душистого сена.

– Ложись, – сонно молвила она, – лошадь сама дорогу знает…

Криво усмехнувшись, Мартин прилег рядом. Матильда повернулась к нему и принялась полюбовно смотреть. Чувствуя страстное дыхание, Мартин принялся жадно всматриваться в лучезарную зелень колдовских глаз.

– Мартин… – тихо прошептала Матильда, сладострастно улыбаясь.

– Ну?.. – спросил тот, по-кошачьи сощуривая синие глаза, и выжидательно заулыбался.

– У тебя ведь есть скрипка, – огорошила Матильда.

– Чегось?! – возмущенно взвизгнул Мартин, резко приподнимаясь на локти.

Матильда тоже приподнялась на локти и доверчиво заулыбалась.

– Откуда прознала? – заслышался ледяной тон.

– Синичка на хвосте принесла, – съехидничала Матильда.

– Ну, эта синичка от меня дома отхватит, – заявил Мартин, – перышки-то я ей подначищу… Ой, как подначищу! Так подначищу, что мало не покажется!..

По-кошачьи сощурив синие глаза, он медленно закивал, расплываясь в кровожадной ухмылке, затем поинтересовался, чего еще наговорила про него «бестолочь истерическая», на что Матильда лишь растерянно пожала плечами.

Резко присев, Мартин принялся давать личностную характеристику «бестолочи истерической» в виде бурного потока бранных ругательств, представляющих собой смесь фантастических метафор и смелых эпитетов. В конечном итоге, обозвав Себастьяна «треплом», он перевел дыхание и покосился на уже сидящую рядом на Матильду.

– Никогда не слышала скрипки, – нарочито печальным тоном молвила та и тяжко вздохнула, – и никогда не видела…

– О!.. – лукаво заулыбался Мартин, – Это крайне спесивая особа!.. Весьма любвеобильная и довольно капризная! С ней только и держи ухо востро! Чуть что не по ней и такое выдаст! Брр-р! Аж нервы наизнанку!..

Далее последовала наиподробнейшая лекция о данном смычковом инструменте, истории его создания, конструкции, струнах, приемах игры и всего такого прочего. Из восторженного потока нескончаемой информации Матильда поняла только то, что скрипка является самой высокой разновидностью чего-то, а также главным инструментом какой-то там музыки в каких-то там концертах. Играть же на ней нужно смычком какими-то штрихами и еще чем-то, вроде как щипками.

Возможно все было бы в разы понятнее, да только многие вещи Мартин называл довольно мелодичным и весьма непонятным языком, одно слово «канифоль» чего стоило, не говоря уже про все остальные.

Дослушав до конца эту крайне доходчивую лекцию, Матильда поспешила внести свою лепту в продолжении музыкальной темы и рассказала о музыкальных инструментах, звучащих в Плаклях во время проведения молодежных Гуляний и всеобщих праздников.

– Лично я предпочитаю исключительно серьезную классику, – резко прервал ее вдохновенную речь Мартин.

Матильда виновато потупилась, но спустя мгновение резко оживилась.

– Так приходи на Гулянье, – с жаром выпалила она, – сыграешь нам свою классику!

– Я вам что тут для увеселения?! – заверезжал Мартин, – Концертов не даю! Слышишь? Не даю концертов, хоть обпроситесь!

– Жаль… – вздохнула Матильда и кокетливо захлопала ресницами, – А для меня сыграешь?..

Мартин возмущенно фыркнул и брезгливо отвернулся, но тут сапфировый взгляд его случайно пал на прилаженный к боку телеги кнут. Синие глаза по-кошачьи прищурились, стремительно наполняясь сиреневым мерцанием, бледный лик расплылся в сладострастной ухмылке.

– А это как вести себя будешь… – раздался таинственный тон.

Притянув к себе Матильду, Мартин принялся завлекать ее медленными, томительными ласками, заставляя стремительно таять, проявляя покорное послушание. Нежно и властно обласкав шею, чуткая рука перешла на перекошенное плечо, заскользила по напряженной спине и устремилась под подол платья, поглаживать округлые колени.

Матильда замерла, вытаращившись в пронзительно-синий водоворот нечеловеческих глаз, преисполненных блеском сиреневой похоти, а почувствовав нежную ладонь на внутренней стороне бедра, Матильда испуганно дрогнула, но вскоре поддалась напору томительно-жгущего прикосновения, прикрыла глаза, запрокинула вверх голову и часто-часто задышала, давая молчаливое согласие, как вдруг телега резко остановилась.

От внезапного толчка, Мартин разом остановил свою бурную деятельность. Воспользовавшись этой заминкой, Матильда поспешно отстранилась, опуская задранный подол.

– Вот и приехали, – произнесла она невозмутимым тоном, – тебе направо, а мне налево. До скорой встречи!

Выругавшись вполголоса, Мартин спрыгнул, кротко кивнул и озлобленно зашагал в указанном направлении.

Кляня почем свет стоит «треклятую короткую дорогу», Мартин вдруг неожиданно понял, что у него практически везде чешется, особенно там, где пониже и помягче. Наспех оглядевшись по сторонам и не заметив поблизости ни одном живой души, принялся он начесывать под фалдами фрака, испытав более менее сносное облегчение, принялся напряженно думать, что послужило причиной «эдакой напасти», как вдруг неожиданно углядел, мелкие сухие травинки, глубоко впившиеся в его костюм.

От души выругавшись на «треклятое сено» и помянув добрым словом «маленькое создание» с ее «растреклятыми» вилами, Мартин принялся приводить себя в должный порядок, правда, получалось это неважно, потому как он больше чесался, нежели отряхивался. Дочесавшись, таким образом, до дома семейства Карди, он со всех ног почесал прямиком в помывочную.

По истечению благодарственной молитвы Мартин вовсю елозил на стуле, представляя собой крайнюю степень озабоченной невозмутимости. Продолжилось это и во время ужина. Домочадцы настороженно поглядывали на эту чесоточную картину, однако «озабоченной невозмутимости» было сейчас совершенно не до того, хотя в кратких перерывах между остервенелыми елозаньями и стремительными почесываниями, Мартин все же умудрялся прихлебнуть пару ложек из миски, наспех зажёвывая жидкую толченную картошку в мясной подливке ломтем ржаного хлеба и прихлебнув это дело вином.

– Ты что, чесотку подцепил, Черт эдакий? – сердито спросил Патрик и грозно посмотрел на Мартина.

Вовсю чесавшийся «Черт эдакий» мгновенно прекратил свое увлекательное занятие, сменив его не менее увлекательным, а именно, теперь он старательно накручивал на палец темный остроконечный локон за ухом. Меж тем грозный Патрик продолжил набирать обороты.