– И когда ты только по нормальному мыться начнешь и стираться? – принялся отчитывать он строгим отеческим тоном, – У вас что в Городе с водой проблемы были?
– Естественно были, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – нервно парировал Мартин, – какая речь тут может быть, если повсюду водопроводы ржавые? Вон в Третьей городской вечная ржавчина из кранов! Часами отстаивать надобно!.. Если не днями… Да там вообще не до себя!.. Стоишь и не понимаешь день ли, ночь ли?.. Какие мытье да стирка?.. Упасть бы где-нибудь незаметненько минуточек на пять и то за счастье!.. А пациентики те вообще бедненькие… Неделями немытые… Такими картинами-писанками больничные стены покидают!.. Родственничков сердечный приступ хватает при встрече!..
– А про мыло ты хоть слышал? – продолжал отчитывать Патрик.
– Да откуда в Третьей городской мылу-то взяться?! – заверезжал Мартин и принялся чесать над ухом, нещадно ломая тугой завиток, – Малобюджетное учреждение!.. И на том спасибо, что карболку предоставляют!.. Хоть руки продезинфицировать!.. Насыплешь тот несчастный пакетик в тазик, с наконец-то отстоявшейся водой и то тебе на всю смену!.. К обеду в том тазике уже не вода с кровью, а кровь с водой!.. И с чего у прооперированных сепсис приключается? С чегось, а все с тогось!
Слушая все это, Себастьян пришел для себя к неожиданному выводу, что по всей видимости разум Мартина крепко застрял где-то между настоящим и загадочной «Третьей городской», а тем временем крепко застрявшая где-то между «строгая врачебная интеллигенция» распылилась не на шутку.
– Вот в Аглаэре!.. Там штрапаляли! Да-да, штрапыляли!.. Штрапыляли, штрапыляли! Да так штрапыляли!.. Ой-ей!.. Железная дисциплина! Порядочек! Выправка!.. Военный госпиталь!.. А тут… и смех и грех!.. За клопами день-деньской по операционной с тряпкой носишься, а потом они за тобой носятся с твоей же тряпкой, паскуды хватучие!.. Тараканы размером с гончую везде шлындают, того и гляди с ног собьют!.. Они утащили моего ассистента!.. – с жаром прокричал Мартин и печально шепнул громогласное, – Requiescat in расе, Anselm (лат. Да упокойся с миром, Ансельм)…
Он резко замолчал, почтенно склоняя голову и застыл, по всей видимости, объявляя минуту молчания в память о том самой зверски убиенном Ансельме. В это время Стефанида испуганно ахнула, принимаясь осенять себя размашистым крестным знаменем, Лючия последовала примеру матери. Себастьян же все силился представить себе в полном оживлении ту самую загадочную «Третью городскую», но воображение почему-то выдавало Ад, причем не тот, куда за грехи отправляет Всемилостивый Господь, а какой-то другой, более земного происхождения. Что до Патрика, то ему, по всей видимости, было глубоко плевать на плачевное состояние нищенствующей «Третьей городской», с царившем в ее стенах Адом земного происхождения, ровно, как и на судьба несчастного Ансельма.
– И это городские!.. Полюбуйтесь-ка!.. – насмешливо произнес он и добавил, окидывая тяжелым взором Себастьяна с Лючией, – Нечего в Городе делать!.. Сидит один тут… городской!.. Начесывается, Черт эдакий!.. Воды чистой отродясь не видел!.. Про мыло не знает!..
Брезгливо отмахнувшись от «немытого Черта эдакого», Патрик вернулся к своему ужину, предоставив Мартину, начесываться уже без насмешливых упреков, однако долго наслаждаться вкушаемой пищей он так и не смог.
– Ну, и куда же ты сегодня заплутал по прямой тропинке? – поинтересовался он ехидным тоном.
Мартин лишь красноречиво пожал плечами и подкрепившись очередной парой ложек сытной жижи, принялся расчесывать себе голову.
– Мыться не пробовал? – продолжал ехидничать Патрик, – Ты от золы своей вшей наведешь!.. Только попробуй мне!.. Враз дустом так намою, что мало не покажется!.. А если, не приведи, Всемилостивый Господь, еще и нас позаражаешь, то я тебя керосином оболью и подожгу для пущей верности!
Бросив на Патрика ошалелый ярко-синий взор, Мартин испуганно дрогнул и продолжил в том же духе, еще и высунув от усердия язык.
– Вот не поскуплюсь, – заявил Патрик, категорично покачивая седой головой, – и выделю тебе кусок мыла!
– Премного благодарствую, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – выпалил скороговоркой Мартин, не убирая языка и не прекращая свою увлеченную деятельность, – но, видите ли, ромашка мне как-то милее, да и зола весьма полезнее мыла, которое кстати…
Тут он вытащил из волос длинный сухой стебелек и озадаченно вытаращился на него, а после перевел ярко-синий взор на Патрика и удивленно захлопал длинными изогнутыми ресницами.
– А, так ты не просто плутал!.. Ты еще и в сене валялся!.. – воскликнул Патрик и сердито добавил, грозно хлопнув кулаком по столу, – И с кем же ты валялся, Черт похотливый?..
– Матильда попросила помочь ей сено убрать, – невозмутимо парировал Мартин и смущенно зарделся.
– Ну и как, – спросил Патрик, ехидно посмеиваясь, – хорошо получилось?..
Мартин посмотрел на него с озадаченным видом и удивленно захлопал длинными изогнутыми ресницами, но вскоре лукавая улыбка озарила его бледное лицо, а синие глаза по-кошачьи сощурились.
– Милейшая Матильда осталась всем, вполне, довольна, – с самодовольным видом заявил он, вызвав тем самым гневное рычание со стороны Патрика.
– Лучше бы ты в болотной топи сегодня увяз, хоть жалко было бы, – сердито прорычал Патрик и стремительно сорвался на хриплый крик, – нашел с кем якшаться!
– Ой, Мартин, – закачала светлой головой Стефанида, – не связывался бы ты с ней лучше… Матильда хоть девушка и неплохая, да только…
– Ведьма она проклятая, – рявкнул Патрик, – заворожит, приворожит, голову заморочит!.. Вон, Артура нашего прикипела и на тот свет отравила, и тебя тоже со свету изведет, если будешь с ней и дальше якшаться!..
Он внезапно осекся, покосился на Мартина и крепко призадумался.
– Хотя тебя Черта эдакого, не изведет, – махнул рукой Патрик и добавил учтивым тоном, – но все равно жизнь тебе она испоганит, и эти веточки-соломки, встречи-разговорчики выйдут тебе боком!.. Тебе с Элизабет под венец идти, а ты с паскудой связался!.. Черт бесстыжий!..
Мартин тактично смолчал, а наградив Патрика выразительным темно-синим искрящимся взглядом, подлил вина в бокал и осушив залпом с хмурым видом, принялся остервенело чесаться уже во всех доступных и не доступных местах. По всей видимости, таким образом, Мартин выражал, что блюдить себя для Элизабет совершенно не желает, когда же он окончательно умаялся от своего выражения, то поблагодарив «достопочтенную и премногоуважаемую госпожу Стефаниду» за великолепнейший ужин, кротко кивнул и стрелой помчался в помывочную, на этот раз вооружившись трехлитровой банкой ромашкового отвара и сменой одежды.
Тем временем Патрик, войдя в полный азарт, перевел строгий взор на Себастьяна, который сидел на пару с Лючией, навострив уши и подавляя в себе ехидные смешки.
– А если тебя, не приведи Господь Всемилостивый, – зарычал на него Патрик, – хоть раз увижу с этой Ведьмой, то повешу на том самом дубе, что растет возле могилы ее проклятущей матери!..
Испуганно сглотнув, Себастьян виновато потупился. Лючия тотчас последовала примеру брата.
По возвращению уже чистой «строгой врачебной интеллигенции», Патрик продолжил хаять по чем свет стоит «проклятую ведьму», но теперь уже переключился на ее «проклятущую мать».
– Явилась не пойми откуда! – орал он во все горло, стуча кулаком по столу, – Занималась не пойми чем!.. Травки-отравки варила!.. Тиф на деревню навела, ведьма проклятущая!.. Доброго люду поизводила!.. А эта!.. Не успела могила матери остыть, тут же к Братьям Беркли ринулась, паскуда мелкая!.. С измальства подкованная лярва!.. Вся в мамашу!
Выслушав это, Мартин поднасупился, и вдруг, ни с того ни с сего, принялся с пеной у рта глагольствовать про тиф, объясняя, что это весьма заразная болезнь, которая практически всегда принимает масштабы эпидемии по причине несоблюдения правил личной гигиены, потому как истинной причиной данного заболевания являются обычные вши. Далее последовала бурная лекция, касаемая тех самых «обычных вшей», с последующим перечнем правил той самой личной гигиены, затем переключение на пагубные последствия тифа, с последующим переключением на поражения селезенки, а в довершении всего этого красочного рассказа, Мартин припомнил, что мастерски проделал Себастьяну некую спленэктомию. Самодовольно улыбнувшись, «строгая врачебная интеллигенция» понесла в какие-то несусветные дебри, касаемые порчи, сглаза, колдовства, целительства и всего такого прочего.
