Вокруг было темно и тихо, однако эта зловещая тишина тотчас же была нарушена противным скрипом отворяемой двери. В светлом дверном проеме появился до тошноты знакомый высокий растрепанный силуэт и сверкал нечеловеческими глазами, однако потрепанная элегантность «похоронного одеяния» претерпела некоторые изменения, а именно поверх белоснежной рубашки был надет лишь черный жилет.

– «Где это он свой похоронный пиджак потерял?» – невольно подумал Себастьян и тут же заметил, что укрыт поверх белой простыни тем самым «похоронным пиджаком».

С перепуганным отвращением скинул он с себя простынь с вонючим черным предметом. Оценил это действие ехидным смешком, Мартин по-кошачьи сощурил искрящиеся синие глаза и расплылся в лукавой улыбке.

– Добрый вечер, Себастьян, – нарочито-галантным тоном произнес он, кротко кивнув темной вихрастой головой, – кофе будешь?

– «Откуда в Плаклях кофе?!» – мелькнуло в голове у Себастьяна.

С нескрываемым удивлением посмотрел на «строгую врачебную интеллигенцию».

– Ну, как хочешь, – пожал плечами Мартин и нарочито смачно отхлебнул из крошечной чашечки, – мое дело предложить…

С этими словами, он исчез в дверном проеме, оставив озадаченного Себастьяна одного и в кромешной темноте.

– Если снова возникнет острая нужда в срочном отдыхе, – уже по дороге домой сказал Мартин с весьма радушным видом, – то милости прошу в мою скромную обитель, но, чур, не злоупотреблять моей добротой, усек?..

– Отец меня к тебе ни за что не отпустит, – с горечью парировал Себастьян, – он и старших работников-то отпускает с большой неохотой, если те заболевают.

С громогласной фразой: «О, sancta simplicitas» (лат. «О, святая простота»)! Мартин выразительно закатил ярко-синие глаза.

– Себастьян, – произнес он усталым тоном, – ты совсем, что ли, бестолочь? Зачем с работы-то отпрашиваться?! Накануне, вечерочком подходишь ко мне и тихонечко шепчешь на ушко, мол, так и так, Мартин, мне надобно поболеть, выручай, миленький, и все! Соображу я тебе хворюшку да такую, что никто и не подкопается. У меня, знаешь ли, в том плане фантазия ого-гось как преотличненько работает. Могу даже многодневный больничный нарисовать, так что не стесняемся-обращаемся! Миленький Мартин всегда к Вашим услугам!..

С этими словами «миленький Мартин» артистично раскинул руки и кротко кивнул взъерошенной головой.

– Хорошо-хорошо, – закивал Себастьян, несказанно обрадованный предоставлением столь щедрой услуги.

В этот вечер Мартин вопреки обыденной привычки, отказался от своего «увлекательного чтения», ограничившись лишь бокалом вина за ужином. Очутившись же в комнате, он прямо в одежде растянулся на кровати Артура, а накрывшись по самый подборок лоскутным одеялом, повернулся на бочок и, подложив под щечку ладошки, сладко засопел.

Себастьян озадаченно посмотрел на это новое чудачество «строгой врачебной интеллигенции» и, пожав плечами, поспешил поскорее последовать данному примеру. Проснувшись посреди ночи, он увидел в проеме окна черный взъерошенный силуэт.

Мартин гордо восседал на подоконнике, одна нога его была согнута в колене, другая вытянута во всю длину. Остророгий месяц, практически не давал никакого света, но по опущенной взъерошенной голове, Себастьян понял, что «строгая врачебная интеллигенция» читает, светя в книгу яркими фонарями нечеловеческих глаз.

– «И зачем он только лампу по ночам зажигает, раз прекрасно видит в темноте?» – невольно подумал Себастьян, и поспешил, от греха подальше, поскорее заснуть.

Это был единственный случай, когда «синеглазый черт» оказал милосердие по отношению к Себастьяну. Все последующие ночи «увлекательное чтение» проводилось исключительно при свете лампы. Что до самого Себастьяна, то теперь он стойко терпел эту мучительную пытку светом, боясь возобновления «сеансиков хиропрактики».

Дни текли в монотонном спокойствии. Посевная давно закончилась, и теперь крестьяне занимались чем-то другим. Чем именно, неизвестно, но если брать во внимание страдальчески понурый вид Себастьяна с понедельника по субботу, то июнь был ненамного легче мая. Впрочем, до трудовых будней жителей Плаклей Мартину не было никакого дела, как и до праздников. Хотя о последних в тех краях, по всей видимости, даже не догадывались, но вот однажды после ужина Патрик огорошил «Черта эдакого» внезапной новостью.

– Завтра Староста Фрэнк хочет видеть тебя в своем доме, – сказал он, – в восемь часов вечера ты должен быть у него.

Огорошенный этой новостью Мартин поперхнулся чаем, а откашлявшись, устремил на ухмыляющегося Патрика ярко-синий взор и удивленно захлопал длинными изогнутыми ресницами.

– Достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – озадаченно спросил он, – позвольте поинтересоваться, в чем сокрыта причина столь крайней необходимости моего неизменного присутствия в доме нашего достопочтенного и премногоуважаемого Старосты Фрэнка? Неужто ему настолько сильно нездоровиться?

– Да, нет, – молвил Патрик, – слава Всемилостивому Господу, Старина Фрэнки здоров как бык.

Бледное лицо Мартина озарила тень глубоко разочарования.

– В таком случае, – обиженным тоном заявил он, – пускай сам и явится ко мне! С семи утра и до семи вечера я обычно пребываю на своем рабочем месте.

Тактично откланявшись, Мартин поспешил исчезнуть с бутылкой вина, но Патрик преградил ему путь.

– Нет, – грозно прорычал Патрик, – именно ты, Черт эдакий, завтра явишься к Старосте Фрэнку ровно в восемь часов вечера!

– Я решительно ничего не понимаю, – озадаченно потупил ярко-синие глаза в пол Мартин с явно сконфуженным видом, – чегось он от меня хочет-то?..

– В гости приглашает, – загадочно сказал Патрик, – на ужин… праздничный.

Мартин нахмурился, очевидно, силясь переварить полученную новость и подозрительно покосился на Патрика.

– И чем же я обязан ему такой честью? – спросил он осторожным тоном.

– Сам узнаешь, – все так же загадочно ответил Патрик.

– Достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – продолжал упорствовать Мартин, – прошу Вас, хотя бы скажите, чего мне ожидать от предстоящего… мероприятия? Я же по своей природе весьма эмоциональная натура и подобного рода интрига способна легко выбить меня на целый день из рабочей колеи, что в моей профессии категорически недопустимо!.. Вы ведь прекрасно понимаете, что, работая с пациентиками, я должен…

Далее вниманию Патрика была представлена длинная речь о важности сохранения самообладания в нелегком врачебном труде и еще много всяческой бредовой чуши, на которую Патрик никак не желал реагировать. Наконец-то поняв, что никаких разъяснений не последует, Мартин оборвался на полуслове и принялся изображать из себя обиженную натуру.

– Достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – вдруг жалобно взмолился он, – скажите, хоть какого стиля должна быть одежда для данного мероприятия!.. Я же в первый раз получаю приглашение на званый ужин в ваших весьма… гостеприимных краях, и совершенно ничего не ведаю о здешних порядках и традициях предстоящего мероприятия!.. В чем мне идти-то туда?!

Патрик скептически посмотрел на нервничавшего «Черта эдакого». Готовый вот-вот разреветься от напряжения, Мартин смотрел глазами преданной синеглазой собаки.

– Иди, в чем обычно ходишь, – заявил Патрик, – все равно у тебя ничего другого нет, кроме этого… похоронного.

Резко встрепенувшись, Мартин принялся возмущенно объяснять, что именно черный цвет является истинным эталоном классической моды, на что Патрик только рукой махнул, давая понять, что разговор окончен.

Вскоре «Черт эдакий» стоял в комнате, держа на весу вешалку с черным выходным смокингом. Временами он переводил ярко-синий взор на собственное отражение в трехстворчатом зеркале и во все глаза таращился на свой повседневный черный классический фрак. Периодически он давал себе небольшую передышку, в виде глотка «терпкого красненького» и снова продолжал свое трудоемкое занятие.