Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Битый час Себастьян угорал над этой трагикомичной сценой нелегкого выбора. Не обращая на него никакого внимания, Мартин продолжая изображать полное смятение, которое временами выплескивалось в виде экспрессивной речи, выражающей прямое отношение к «треклятому званому ужину».

Осушив бутылку, Мартин громко поставил ее на стол, очевидно приняв единственное верное решение, и убрал смокинг обратно в шкаф.

– Нужно будет выкроить время, – произнес он, накручивая на палец остроконечную прядь темных волос, – и когда-нибудь пренепременно потом забрать мой синий костюмчик из химчистки.

Ровно в восемь часов вечера Мартин во всем своем непревзойденном блеске потрепанной классики, предстал перед домом Старосты Фрэнка, по всей видимости, порешив что для званного ужина в деревенской местности сойдет и фрачное одеяние. Однако на всякий случай он повязал выходной галстук черного цвета с витиеватым синим узором, украсив его узким серебряным зажимом с крупным сапфировым камнем, а длинную челку старательно пригладил назад водой.

Не успел Мартин появиться на пороге, как вокруг него засуетилась жена Старосты Фрэнка Луиза. Это была довольно простая и весьма радушная женщина, чем-то отдаленно напоминающая Стефаниду. Вообще Мартин давно заметил, что жители Плаклей весьма схожи между собой как внешне, так и в манере поведения.

Званый ужин проходил в большой светлой обеденной зале, по сравнению с ней просторная кухня семейства Карди казалась крохотным темным чуланчиком. Мартину весьма понравился интерьер помещения, вот только смущало огромное количество присутствующий людей, как вскоре выяснилось, многочисленных родственников Старосты Фрэнка, которые, как видно, отличались хорошей плодовитостью.

К слову сказать, у Старосты Фрэнка было четверо сыновей и три дочери. Сыновья и две старшие дочери уже давно обзавелись собственными семьями, и теперь по дому бегало множество шумных ребятишек самых разных возрастов. Помимо детей и внуков в доме Старосты Фрэнка были его сестры с мужьями и взрослыми детьми, у большинства из которых уже были собственными дети. В общем, дом Старосты Фрэнка в этот вечер был весьма оживлен и многолюден.

Не успел Мартин предстать перед этой галдящей публикой, как присутствующие моментально замолчали и стали с нескрываемым интересом рассматривать его. В ответ на это неподобающее поведение, Мартин лишь криво усмехнулся и занял предложенное радушной хозяйкой место. Длинный обеденный стол был укрыт белоснежной скатертью, очевидно, по случаю данного торжества, а обилие всевозможных блюд могло поразить любой изыск самого отъявленного гурмана.

Глядя на этот «стол изобилия» Мартин вдруг понял, что совершенно не голоден, а вот от пары-тройки бокальчиков «терпкого красненького» он сейчас бы не отказался. Однако к своему великому прискорбию он не увидел желаемого, а при более внимательном изучении, к своему откровенному страху и ужасу, осознал, что на столе вообще не было ничего спиртного. Тем не менее, Мартин не стал пока что сильно огорчаться, решив, что раз Староста Фрэнк знал, кого приглашает, то в связи с этим, он должен был обязательно взять во внимание предпочтения своего желанного гостя.

Успокоившись на этой мысли, Мартин принял выжидательную тактику, но вскоре выяснилось, что Старосте Фрэнку было глубоко плевать до предпочтений «желанного гостя». Приняв этот прискорбный факт, Мартин вконец расстроился и стал мысленно проклинать Патрика вместе со Старостой Фрэнком за то, что они лишили его привычного тихого вечера, да еще и оставили без любимого напитка.

От этого важного занятия он был оторван громким монотонным бормотанием, очевидно, присутствующие принялись от всей души благодарить Всемилостивого Господа за ниспосланный им в этот вечер «хлеб насущный». Окинув смиренно молящуюся публику вместе с их «насущным хлебом» искрящимся сапфировым взором, Мартин вдруг понял, что очень сильно хочет домой в компанию тихого Себастьяна, который в отличие от данных «шумных трезвенников» считается с его вечерними предпочтениями.

Тем временем «шумные трезвенники» все больше и больше набирали обороты в своем хвалебном молении и теперь уже громогласно благодарили Всемилостивого Господа. Мартин хотел было озвучить свои требования по средствам не менее громогласной латыни, однако из должного приличия сдержал себя в руках и продолжил занимать выжидательную позицию.

Закончив, наконец-то, свое бурное благодарение, «шумные трезвенники» резко замолчали и замерли, но через мгновение разом оживились и жадно накинулись на «ниспосланный им хлеб насущный». Утолив первый голод, они поугомонились и теперь вкушали более спокойно, временами запивая, и тут Мартин заметил, что некоторые из присутствующих пьют что-то из хрустальных бокалов, при этом характерно морщась.

Увиденное вселило в Мартина подобие слабой надежды. Тотчас же налил он себе напиток странного вида и сомнительного качества, однако отведал этого «чудо-зелья». Сто раз пожалев о столь необдуманном поступке, он принялся тревожно озираться по сторонам, не зная, как лучше поступить: рискнуть проглотить эту отраву, или же незаметно выплюнуть.

В конце концов, воспитанность взяла вверх над инстинктом самосохранения, и Мартин проглотил то, что тотчас вызвало у него едва сдерживаемый приступ тошноты. Закусывая первым попавшимся под руку «хлебом насущным», он про себя отметил, что при первой же возможности отомстит Старосте Фрэнку и предложит ему в качестве лекарства нечто похожего вкуса, но с добавлением касторового масла для усиления должного эффекта.

Тем временем многочисленное семейство Старосты Фрэнка, очевидно, насытившись полностью, принялось нарочито громко переговариваться между собой. Эти звуки были нестерпимы для чуткого слуха Мартина. В который раз он с тихой грустью вспомнил о своей тихой комнатке, о Себастьяне, о любимых книгах и жизненно важном «терпком красненьком», таким желанным и, как никогда, таким далеким.

Мартин уже был готов отдать все на свете, лишь бы его отправили поскорее восвояси или хотя бы предложили хоть что-нибудь из классического алкоголя, при мысли о котором, его уже начинало потряхивать, как вдруг случилось чудо. По велению какой-то неведанной силы галдеж резко прекратился. Резко вспомнив о ранее намеченной тактике, Мартин навострил уши.

Староста Фрэнк поднялся и начал говорить. Судя по всему, обращался он именно к Мартину, но отчего-то глядел куда-то вдаль. Это была довольно лестная чушь о том, что вся деревня благодарна «молодому доктору» за его исполнительность, мастерство, безотказность в помощи больным, а также за чистоту помыслов при полном отсутствии корыстолюбия. Староста Фрэнк рьяно глагольствовал, но при этом много раз повторялся, по сто раз прогоняя по кругу одно и тоже. Может быть забывался, а может быть словарный запас его был весьма ограничен.

С большим оживлением слушал Мартин ту благодарственную речь, лукаво улыбаясь и по-кошачьи сощуривая сапфирово-синие глаза, в которых так и сиял сиреневый блеск надежды на давно ожидаемое.

Однако ожидаемое так и оставалось ожидаемым. Очень скоро Мартину поднадоело слушать, как Староста Фрэнк старательно пыжится, переливая из пустого в порожнее. Наконец-то поняв, что никакого материального подкрепления не последует, крепко разочарованный Мартин вновь вернулся к мыслям о желанной бутылочке «терпкого красненького», силясь восстановить в памяти вкус и запах горячо любимого напитка.

– Мартин, – вдруг неожиданно спросил Староста Фрэнк, – ты ведь ни с кем не помолвлен, так ведь?

От странного вопроса Мартин, разом потеряв интерес к своему мазохистскому занятию, вытаращился на Старосту Фрэнка и удивленно захлопал длинным изогнутыми ресницами.

– Достопочтенный и премногоуважаемый Староста Фрэнк, – обретя, наконец-то, дар речи, тактично парировал Мартин, – видите ли, в виду сложившихся обстоятельств, по отношению к довольно сложной жизненной ситуации, а также личного семейного положения в нашем государственном обществе…

Далее пошла довольно длинная заумная лекция с добавлением научных фраз, и какой-то несуразной чуши о роли семьи как значимой ячейки в жизни в общества.

37
{"b":"860864","o":1}