В новую церковь, вместе с саркофагами святых, хотели перенести могилы барона и баронессы де ла Марк, родителей отца Виллема:

– Живы люди, помнящие их подвиг по спасению дяди Эмиля…  – кюре зачитывал объявления о крещениях и занятиях в классе конфирмации, – я собрал свидетельства и отправил в Яд-ва-Шем, с показаниями самого дяди Эмиля…  – отец обещал, как он выразился, поднажать на бюрократов. Шмуэль надеялся, что весь поселок получит звание праведников народов мира:

– Мы с Иосифом написали, как нас прятали в здешнем приюте, Анна тоже выступала перед комиссией в Иерусалиме. Хотя наша бюрократия может быть занудней ватиканской, то есть моей…

Джо познакомился с девушкой, паломницей из Польши, навещая реликвии святой Терезы, в Лизье:

– Бедняжка еле вырвалась от коммунистов, было бы хорошо, если бы она оказалась здесь…  – навещая разбитую инсультом сестру Фелицию, Шмуэль понял, что монахиня хочет увидеть земляков:

– Она все еще не исповедовалась, – с сожалением подумал священник, – она не понимает, кто я такой. Кажется, она даже меня не слышит…  – в конце службы возносили общую молитву за болящих:

– Дядя Эмиль сказал, что тете Ладе лучше. Ее отпустили из госпиталя в пансион, но ходить ей еще нельзя…  – по телефону Гольдберг заметил:

– Погода установилась отличная, мы перенесли кабинку с пляжа на балкон номера. Я выношу Ладу на воздух, она скоро оправится. Гамен, бедняга, не пережил той грозы, но мы возьмем щенка, в поселке их много…

Быстро нацарапав записочку для кюре, Шмуэль передал бумагу алтарному служке. Молитва закончилась, пожилой священник откашлялся:

– У святого отца Симона есть объявление…  – подходя к кафедре, Шмуэль подумал, что только в Мон-Сен-Мартене на него не глазеют женщины и девушки:

– Для здешних шахтеров я босоногий мальчишка, объедавшийся зелеными яблоками…  – он усмехнулся, – но так мне гораздо легче…  – Шмуэль не хотел расспрашивать местных жителей об отце:

– Дядя Эмиль рассказал о его предательстве, больше ничего нам не надо…  – Шмуэля немного затошнило, – пусть Маргарита, как и остальные, считает, что он герой. Его труп давно сгнил в безымянной могиле, где его похоронили британцы за казенный счет. Туда ему и дорога…  – отец Симон оглядел паству:

– Дорогие братья и сестры, – у Шмуэля был красивый, низкий голос, – как вы, может быть, знаете, в рудничном госпитале лежит на смертном одре паломница из Польши. Ей стало бы легче, будь рядом с ней земляки. Мы молимся о ее выздоровлении, но, может быть, среди нас есть уроженцы ее родной страны…  – женская рука в задних рядах взлетела вверх:

– Я, – под сводами храма зазвенел чистый голос, – я из Польши. Меня зовут пани Данута, святой отец. Я сделаю все, что смогу для бедной женщины…  – она говорила по-французски с милым акцентом. Золото витражного стекла заиграло в черных, вьющихся волосах, прикрытых скромной шляпкой:

– Пани Данута, – облегченно повторил Шмуэль, – о ней говорил Джо…  – священник склонил голову:

– Спасибо вам, дорогая мадемуазель. Как сказано: «Дерзай, дщерь, вера твоя да спасет тебя»…  – осенив девушку крестным знамением, он сошел с кафедры.

Свежий ветер шевелил накрахмаленную занавеску маленькой палаты, выкрашенной в голубой цвет:

– Доктор Гольдберг считает, что в госпитале надо создавать домашнюю обстановку, – объяснил Дануте отец Симон, – видите, здесь есть библиотека, комната отдыха с телевизором, сад с фонтаном…  – он погладил бронзового пеликана на краю пруда:

– За клумбами ухаживала моя младшая сестра, доктор Маргарита Кардозо, но сейчас она в Африке. Теперь за садом присматривают дочки доктора Гольдберга…

По мнению Дануты, показанные ей в Москве фотографии отца Кардозо, взятые из открытых источников, не отдавали ему должного:

– Он похож на Грегори Пека, – от прелата завораживающе пахло ладаном, – у него такие же голубые глаза…  – святой отец коротко стриг светлые волосы. Широкие плечи облегала не сутана, а отлично скроенный костюм серой шерсти:

– Только рубашка у него особая, для воротничка священника…  – рубашка блистала белизной. Перехватив ее взгляд, святой отец развел руками:

– В здешнем доме причта нас балуют, пани Данута, – он хорошо говорил по-польски, – у священников отличные экономки…  – экономками в Мон-Сен-Мартене работали пожилые вдовы шахтеров:

– В Риме у нас все проще…  – отец Симон держал букет полевых цветов, – мы сами стираем, убираем, готовим. У Его Святейшества трудятся сестры, а в мужских обителях мы справляемся сами…  – Данута хорошо изучила досье отца Симона и правила католической церкви:

– Он обходится без экономки, пока он живет в монастыре…  – священник был иезуитом, но обретался, по его словам, у траппистов, в аббатстве Тре Фонтане, – но если его пошлют с пастырской миссией, ему понадобится кто-то для присмотра за хозяйством…

Отец Симон рассказал Дануте, что родился в Амстердаме, но часто навещал Мон-Сен-Мартен:

– Наш отец…  – в голубых глазах промелькнул холодок, – вторым браком женился на баронессе Элизе де ла Марк. Она погибла от рук нацистов во время уничтожения поселка. Маргариту три года шахтеры прятали в подвалах замка, а нас, с другими детьми из местного приюта, в сопровождении отца Виллема де ла Марка, да хранит Господь память о мученике…  – он перекрестился, – отправили в Аушвиц…  – готовя Дануту к операции, Скорпион наставительно заметил:

– Не думай, что он просто священник. Он кочевал по Польше с партизанским отрядом, то есть с бандитским соединением, служил в израильской армии, участвовал в попытке контрреволюционного переворота в Будапеште, где погибла его мать…  – Скорпион полистал досье:

– По слухам, его брат, близнец, работает в Моссаде. Его отчим, профессор Судаков, еще один бывший бандит…  – русский поморщился, – вхож в самые высшие слои израильской политики. Он один из основателей государства, мы долго пытались его завербовать, но все было безуспешно…  – Скорпион помахал зажженной сигаретой:

– В общем, тебе и карты в руки. Думаю, что он тебя вспомнит. Для наших целей это хорошо, ты вызовешь доверие…  – забирая Дануту из пансиона для паломниц, отец Симон хлопнул себя по лбу:

– Я думал, что ваше имя мне знакомо. Когда мне позвонил Джо, я пытался припомнить, где я слышал о пани Дануте, но ничего не получилось. Но теперь я вас узнаю, пани. Мы разговаривали о Чехове после тайной мессы в Кракове…  – девушка кивнула:

– Потом меня на год послали в Москву, от университета, но я и там ходила на мессы. Я привезла рекомендательные письма из костела святого Людовика…  – московские прелаты хвалили набожность и серьезность девушки. Просматривая конверты, Шмуэль задумался:

– Но если ее сюда отправила Лубянка? Они могут охотиться за дядей Эмилем, заочно приговоренным к смертной казни. Письма могут оказаться фальшивкой. Я не знаю почерков тамошних священников, сведения никак не проверить. С Джо она тоже могла познакомиться не случайно. Тетя Лаура объект интереса русских…  – Шмуэль решил позвонить тете Марте в Лондон:

– Тете Марте, дяде Эмилю и Иосифу, если он в Израиле. Но пока не стоит вовлекать официальные каналы, дело тонкое и требует особого подхода… – он не хотел зазря оскорблять набожную девушку подозрениями:

– Службу она знает, – хмыкнул Шмуэль, – но, говоря откровенно, выучить молитвы и правила поведения в храме несложно. Дядя Эмиль и папа и сейчас могут отслужить мессу, наловчились на войне…  – он сказал себе, что стоит подождать со звонками:

– Из Мон-Сен-Мартена она никуда не денется, здесь каждый человек на виду. Отсюда, в любом случае, можно уехать только на такси или на поезде, а я за ней присмотрю…  – распахнув дверь палаты, он пропустил пани Дануту вперед:

– Цветы для больной, – добавил отец Симон, – я по лицу ее вижу, что она радуется букетам…  – над госпитальной кроватью висело распятие. Голову пожилой женщины облегала косынка, на виске виднелась седая прядь. Данута не могла двинуться с места: