– Шла борьба за власть, – подумала девушка, – в Китае тоже так случится. Мао не потерпит конкуренции, хотя бы со стороны Дэна Сяопина…  – советско-китайские отношения, впрочем, интересовали ее меньше всего:

– Они спорят, – Павел поднял голову с ее плеча, – слышишь, даже кричат…

Пока еще председатель Комитета Государственной Безопасности СССР товарищ Шелепин не привык к разносам, но именно он сейчас случался в неуютной ординаторской отделения неотложной хирургии. На продавленном диване валялось забытое байковое одеяло с казенным штампом и затрепанный номер «Литературной газеты». Краем глаза Шелепин разобрал:

– Над Бабьим Яром памятников нет…  – он бы никогда не подумал, что бывший главный гинеколог Западного фронта, полковник Фейгель интересуется поэзией:

– Впрочем, он еврей, – вспомнил Шелепин, – он сидел по делу врачей, его реабилитировали…  – Фейгель, на седьмом десятке лет, оказался в главном военном госпитале на консультации:

– И решил переночевать после операции, армейские привычки никуда не денешь. Он еще на гражданской служил врачом в РККА. Хорошо, что он оказался здесь, когда привезли Куколку…  – Шелепин посчитал за счастье, что разнос устраивал не находящийся с пациенткой Фейгель, а спешно вызванный в госпиталь член-корреспондент Академии, профессор Персианинов:

– Он штатский человек, он хотя бы не кричит командным голосом…  – Шелепин видел, что и Персианинов еле скрывает ярость. Профессор нарочито аккуратно протер очки:

– Кто…  – побагровев, он сорвался на фальцет, – кто позволил пичкать здоровую девушку, восемнадцати лет…  – Куколка поступила в госпиталь под настоящим именем, но с переправленной датой рождения, – какими-то шарлатанскими снадобьями! Кто позволил накачивать ее до ушей гормонами…  – Персианинов потряс бланками анализов, – вы понимаете, что искалечили ее здоровье, что она потеряла возможность иметь детей в будущем…  – из объяснений профессора Шелепин понял, что произошел медицинский казус:

– У нее была многоплодная беременность, – устало сказал врач, – из-за лошадиных доз гормонов. Более того, она принимала таблетки от зачатия, что вызвало опасное осложнение, венозный тромб. С ним мы справились…  – врачи вытащили девушку из клинической смерти, – но ни о какой беременности больше не может быть и речи, мы удалили трубу…  – один эмбрион, как сказал Персианинов, развивался именно там:

– Второй был в матке, – профессор помолчал. Шелепин подался вперед:

– Значит, беременность продолжается…  – проклятый эмбрион был единственной надеждой на дальнейшую работу Моцарта, – вы спасли плод…  – Персианинов смерил его долгим взглядом. На лице профессора Шелепин уловил брезгливое выражение:

– Не спасли, – отрубил он, – нечего было спасать, у нее шел выкидыш…  – председатель Комитета утешил себя тем, что у них в запасе осталась старшая Куколка:

– Вряд ли товарищ Дэн Сяопин на нее клюнул, то есть клюнул, но он не станет прекословить Мао из-за какой-то девки. Китайцы отрезанный ломоть, на них придется махнуть рукой. Ничего, мы объясним Моцарту, что произошел несчастный случай, то есть Куколка сама ему все объяснит. Она, правда, не поет и не танцует, но она сделает вид, что впала в депрессию из-за выкидыша. На доктора Эйриксена можно больше не рассчитывать…  – Шелепин не ожидал, что ученый вернется в СССР, – ладно, настоящего отца мы еще подберем. Но Персианинов прав, не стоит больше рисковать и давать им, то есть ей, непроверенные средства…

Шелепин примирительно сказал:

– Хорошо, я все понимаю. Большое вам спасибо за помощь. Я уверен, что пациентка в надежных руках…  – Персианинов шагнул к двери:

– Мы должны поговорить с ее родней, привезли же их…  – Шелепин преградил ему дорогу:

– Привезли. Вот ее история болезни…  – он передал профессору срочно отпечатанную на Лубянке папку:

– У товарища Левиной аппендицит, перешедший в перитонит…  – Персианинов даже не коснулся картона:

– Я не буду, – заорал он, – не буду лгать ее семье, товарищ Шелепин, и доктор Фейгель не будет…  – председатель Комитета отозвался:

– Будете, товарищ член-корреспондент. Вы оба члены партии, вы обязаны подчиняться ее приказу…  – даже речи не шло о том, чтобы привезти в госпиталь зэка Эйтингона:

– Он ничего знать не должен, он и не узнает…  – напомнил себе Шелепин, – он никогда не найдет ни Куколок, ни Фокусника…  – Персианинов все отталкивал папку. В дверь проснулся длинный нос, блеснуло пенсне:

– Леонид Семенович, пришли результаты послеоперационных анализов…  – Фейгель откашлялся, – я хочу добавить белка внутривенно. Бедняжка, видимо, сидела на строгой диете, для ее роста у нее почти истощение…  – Персианинов кисло отозвался:

– Нас заставляют разыгрывать комедию, Иосиф Исаакович, ради прихоти Комитета Государственной Безопасности…  – Шелепин не скрывал, кто он такой. Прошагав к папке, выдернув ее из рук Шелепина, доктор Фейгель сочно выматерился:

– Хотите врать, врите сами, – он метко метнул папку в угол ординаторской, – мы вам не помощники…  – врачи, не обернувшись, ушли. Раздраженно смяв «Литературку», подняв папку, Шелепин сорвал с вешалки белый халат:

– Все надо делать самому. Прав гражданин Эйтингон, в нашем деле доверять можно только себе, и то с оглядкой…  – изобразив на лице сочувствие, он отпер вторую дверь.

Темные волосы Нади прикрывала госпитальная косынка. Рядом с кроватью на колесиках возвышалась громоздкая конструкция капельницы. Бросив взгляд на изголовье, Аня не нашла обычной для больниц карты с кривой температуры:

– Доктор сказал, что ей дают антибиотики, это обычное лечение после операции…  – прозрачная жидкость плескалась в пластиковом пакете. Лицо Нади было бледным, под закрытыми глазами залегли темные круги:

– Она еще похудела на гастролях. Наверное, как обычно, морила себя голодом…  – Надя жила на кусочке вареной курицы и паре долек огурца:

– Рост у нас одинаковый, метр восемьдесят, но она едва перевалила за пятьдесят килограмм…  – Аня весила на десять килограмм больше. Подростком, в интернате, Надя тайком вырезала из довоенного тома энциклопедии портрет танцовщицы Иды Рубинштейн, работы художника Серова:

– Она говорила, что это ее идеал, – вздохнула Аня, – она и вправду похожа на картину…  – хлопковая рубашка открывала костлявые, выпирающие ключицы. Дверь заскрипела. Аня позвала:

– Заходи, милый…  – руки брата занимал пышный букет поздних астр. Лечащий врач Нади объяснил, что сестра действительно не обращала внимания на боли в животе:

– Произошел разлитый перитонит…  – мягко сказал он, – коллеги в Новосибирске не проводят такие операции. Надежду Наумовну спешно доставили в Москву…  – сестре сделали вмешательство по новой технологии:

– Лапароскопия, – вспомнила Аня, – врач обещал, что у нее не останется шрама…

Девушка не знала, что на лапароскопии настоял профессор Персианинов:

– Незачем полосовать пациентку, – угрюмо сказал врач, готовясь к операции, – на западе давно известна эта техника. Взять хотя бы последний номер Bruxelles medical…  – Персианинов ткнул пальцем в журнал, – видите, Иосиф Исаакович, книжка третью неделю болтается у меня в портфеле, а пригодилась она именно сейчас…  – в журнале напечатали статью Персианинова. Профессор добавил:

– Речь не обо мне. Некий доктор Гольдберг описывает похожую операцию…  – Фейгель не знал французского, профессор переводил ему с листа. Держа перед собой вымытые руки, старший коллега отозвался:

– Захолустная клиника, а делают такие лихие вмешательства, словно они в столице…  – главный врач рудничного госпиталя в неизвестном им бельгийском местечке Мон-Сен-Мартен провел лапароскопическую операцию женщине на седьмом месяце беременности:

– У нее случился аппендицит, в таких случаях есть опасность преждевременных родов, но все обошлось… – Персианинов склонил голову набок:

– Главный врач похож на вас, Иосиф Исаакович…  – он указал на фото, – здесь говорится, что он тоже воевал, только в Сопротивлении…  – Фейгель хмыкнул: