– Будь он обыкновенным человеком, за ним бы давно гонялись журналисты, – усмехнулся Черный Князь, – он входит в десятку богатейших людей мира. Но, во-первых, это не его деньги, а средства движения, а во-вторых, Макс не любит внимания, что понятно в его положении…  – Феникс доверял только адвокату Краузе:

– Фридрих настоящий боец, воин арийского духа, – серьезно говорил он, – остальных юристов мы держим на побегушках…  – Ферелли готовил для Черного Князя документы подставной конторы, на адрес которой должны были приходить грузы из Ганы:

– Ткани, пальмовый сахар, местные безделушки, – хохотнул Феникс, – с таможней не возникнет затруднений…  – допив эспрессо, Боргезе вежливо поинтересовался:

– Как ваш сын, Карло? Вы ведь готовите его к юридической карьере…

Микеле ничего не знал. Ферелли вспомнил твердый голос жены:

– Что было, то прошло…  – они стояли над колыбелью мирно спящего младенца, – обещай, что он никогда ни о чем не услышит…  – черные глаза Риты сверкнули:

– Мои родители мертвы, мой брат мертв. Риты Леви нет, Карло, и никогда не существовало…  – жена много занималась благотворительностью, удостоившись даже личного благодарственного письма от его святейшества:

– Она права, – сказал себе Ферелли, – незачем ворошить прошлое. Микеле неоткуда узнать о семье его матери…  – сын считал, что его родители познакомились в детстве:

– Так и есть, – Карло вздохнул, – мне было два года, а она только родилась…  – синьор и синьора Леви пригласили соседей на торжественный обед в честь появления на свет дочери:

– Потом мы ходили в синагогу на обрезание Михаэля…  – став отцом, Карло, разумеется, не собирался спорить с женой:

– Она любила брата, а Микеле хорошее имя. Мама тоже согласилась, она души не чаяла в мальчике. В конце концов, Рита такая не одна. Даже главный раввин Рима, доктор Золли, крестился в сорок пятом году…  – Ферелли пощелкал пальцами:

– Счет, пожалуйста. С Микеле все отлично, – он улыбнулся, – на выходных молодежь под его предводительством отправляется в горный поход. Они будут жить в палатках, ловить рыбу, разводить костры…  – Черный Князь откинулся в кресле:

– Замечательное времяпровождение. Я улетаю на Сицилию, встретимся после каникул…  – он не намеревался платить свою долю:

– Ферелли и так много получает. Это деньги движения, но пусть потрясет мошной. Он торгаш, как все флорентинцы. У него, кстати, может быть еврейская кровь. Во Флоренции всегда привечали жидов. Даже если жид крестился, это ничего не меняет…  – Боргезе с трудом заставлял себя пожимать руку отцу Кардозо, – надеюсь, Серый Прелат, как его называют, не поднимется дальше обыкновенного священника…

Адвокат звенел монетами. Черный Князь поднялся: «Желаю вам приятного отдыха, Карло».

Не желая обижать отца, Лаура честно обзвонила все телефоны из выданного ей списка дальней римской родни. Сидя у аппарата в келье, она рассматривала итальянские фамилии:

– Родственники моей бабушки, папиной мамы, родственники его первой жены…  – старшую сестру, живущую в Париже, Лаура видела только на довоенных фото:

– Она наотрез отказывается встречаться со мной или мамой…  – девушка прикусила губу, – приезжая в Париж, мы живем на рю Мобийон, а папа видится с ней в городе…  – отец не хотел появляться на набережной Августинок в одиночестве:

– Вы моя семья, – коротко говорил он, – значит, вы семья и Лауры, а если она упрямится, это ее дело…  – вдовствующая баронесса не пустила к себе и Адель:

– К ней ходил только Генрик, – усмехнулась старшая сестра, – она сделала вид, что простыла. Генрику простуды не страшны, а она знала, что я берегу голос…  – Адель подытожила:

– Я для нее дочь той женщины…  – девушка вскинула бровь, – но не знаю, чего она боится. Я замужем. Я не собираюсь соблазнять ее драгоценного Джо, выдергивать мальчика из-под материнской юбки…  – Лаура робко сказала:

– Вообще он работает в Конго, а не сидит дома…  – Адель фыркнула:

– Останься он в Лондоне, мы бы из него сделали человека. Тетя Лаура его избаловала. Пьер у нее тоже такой. Хана ей не дочь, о ней тетя Лаура никогда не заботилась. Дядя Мишель любил Хану, однако он умер…  – Лауре нравилась кузина Дате:

– Она очень красивая, – восторженно подумала девушка, – наверное, самая красивая в семье, если не считать Евы…  – по дороге к замку Святого Ангела, забежав в газетный киоск, она купила новый номер американского Vogue. В общежитие светские журналы не допускались, но сумочки девушек не обыскивали:

– Спрячу журнал под матрац, – решила Лаура, – Даниэла, наверняка, никогда такого не видела в своей Польше…

Лаура одевалась скромно, однако отец не жалел денег на ее содержание. Она получила свой банковский счет в Coutts & Co. Через год, после совершеннолетия, банкиры должны были перевести ей трастовый фонд, основанный отцом после ее рождения:

– Папа обещал мне скутер, тоже к совершеннолетию, – весело подумала Лаура, – он… отец Симон, отлично управляется с мотоциклом. Водить я умею…  – тетя Марта и дядя Максим сажали детей за руль в двенадцать лет, – получу итальянские права и буду ездить по Риму…  – к восемнадцати годам Лаура надеялась принести монашеские обеты:

– Кармелитки поймут, что я серьезная девушка, и не откажут мне. Даниэла постригается через год…  – соседке было двадцать лет:

– Ей засчитали три курса ее университета в Кракове…  – Даниэла тоже занималась русским языком, – хотя сейчас ей надо зубрить итальянский и латынь…  – Лаура собиралась посвятить себя именно латыни. Профессор в университете Вознесения Святой Девы Марии похвалил ее знания:

– Девушки редко выбирают этот предмет, синьорина, но у вас большие задатки…  – он почесал растрепанную, седую шевелюру, – вы сможете изучать историю церкви, как ваш отец, профессор ди Амальфи…  – имя Лауры до сих пор открывало многие двери в Риме:

– Мой дед представлял интересы Британии при святом престоле, моя бабушка из аристократической семьи…  – остановившись перед кафе, Лаура спрятала журнал на дно сумки, – мне будет легче пробиться на самые верхи Ватикана, оказаться ближе к нему…  – она слышала прозвище отца Кардозо:

– О нем говорят, что он станет епископом и кардиналом, – Лаура победно улыбнулась, – а я всегда останусь рядом с ним…

Почти все наряды с фотографий в журнале Лауре не подходили из соображений скромности, однако она отметила по дороге некоторые платья и блузки:

– Отец Симон говорил, что Ева сейчас в городе, пролетом из Африки…  – девушка наткнулась на фотографии кузины, снятые на Манхэттене, – такое платье я носить не смогу…  – платье едва прикрывало бедра, – но другие мне пойдут. Я бы позвонила ей, но она занята съемками…  – тонкий серебряный крестик Лауры лежал поверх глухого ворота ее шелковой блузы:

Лаура заметила на террасе темноволосую голову синьора Ферелли, Микеле:

– Он, кстати, не носит распятие, хотя к мессе он ходит. Его родители занимаются благотворительностью, его отец приближен к курии, такое знакомство может пригодиться…

Родственники отца и его первой жены оказались скучнейшими людьми. На обедах Лаура зевала, подрагивая ноздрями, пытаясь поддерживать беседы о виллах на Сардинии и папских приемах. Дома, в Хэмпстеде, она привыкла к другим разговорам:

– Инге рассказывает о ядерной физике, Сабина о звездах Голливуда, Адель и Генрик говорят о музыке, Аарон и Тиква о театре…  – здесь, казалось, никто не слышал имени Беккета, не знал о битлах и не интересовался освоением космоса:

– Они словно живут в прошлом веке, – усмехнулась девушка, – но Микеле не такой…

С сыном адвоката Ферелли она познакомилась тоже на приеме, в унылом палаццо неподалеку от площади Цветов:

– Там вся мебель еще наполеоновских времен, а картины так потемнели, что невозможно разобрать, где хваленый семейный Рафаэль, а где мазня прошлого века…  – стоя с чашкой кофе под пресловутым Рафаэлем, Микеле с разгона предложил Лауре выкурить косячок: