Их поселили в неплохой квартире рядом с Городским Детским парком, в прошлом Таврическим садом. До дома Иосифа, где когда-то жили Мережковский с Гиппиус, им было четверть часа ходьбы. Аня, отлично ориентирующаяся в любом месте, за день разведала проходные дворы по дороге:

– Большой Дом, по местному выражению, тоже рядом, – презрительно сказала сестра, – но нам это не помешает. Топтунов мы стряхнем, но помните, что звонить надо только из городских будок…  – Надя повела дымящейся сигаретой:

– Разумеется. Так…  – она сверилась с листком бумаги, – Иосиф организовывает катер и спиртное, а все остальное на нас…  – «Антей» миновал унылое здание церкви, где отпевали Пушкина. Храм давно лишился купола с крестом:

– Погиб поэт, невольник чести…  – загалдели ребята. Павел поинтересовался:

– Куда дальше, капитан с сигаретой во рту…  – в начале вечеринки Иосиф прочел стихи о буксире:

– Мы плывем, перед нами прекрасный пейзаж…  – весело отозвался тот, – кстати говоря, где кок с прекрасной поварешкой в руке…  – Надя, в подвернутых мужских джинсах и большой ей тельняшке, выглянула из люка, ведущего в крохотный трюм «Антея». Темные волосы сестры развевал ветер с Невы. Аня выставила на дно катера поднос бутербродов:

– Последний шпротный паштет, – сестра нахмурилась, – Иосиф, у нас есть рыболовные снасти? Кажется, придется переходить на подножный корм, то есть подводный…  – парень подмигнул ей:

– Мы держим путь на запад, девочки-сестры. В тамошних закромах найдется закуска…  – Надя позвенела бутылками:

– Три водки…  – чья-то рука немедленно потянулась за бутылкой, – и шесть вина, но на часах нет и пяти утра…

По правую руку показался дом Пушкина. Вывернув руль, Иосиф направил катер в Зимнюю Канавку. Павел внезапно почувствовал тоскливую боль внутри:

– Здесь так красиво, – ветер резал слезящиеся глаза, – не хочется отсюда уезжать. Это как с Флоренцией, словно я здесь родился… И мерцает Нева в серебристом огне…

Тихая вода канала отливала жемчугом. Павел проводил глазами неприметную служебную дверь Эрмитажа:

– Хорошо, что Аня не болтает о том, сколько мне лет. Девушка, Ирина, работает в музее…  – с недавней выпускницей Академии Художеств Павел познакомился в курилке конференции:

– Она считает, что мне двадцать…  – юноша скрыл улыбку, – надо позвонить ей завтра, то есть сегодня. Она обещала провести меня в запасники музея…

Катер нырнул под очередной безукоризненный мост, Павел открыл рот. Золоченый шпиль Петропавловки резал серые волны Невы, на востоке разгорался ясный рассвет. «Антей» повернул налево, вниз по течению. Павел заметил силуэт катера, огибающего Стрелку:

– Это не ржавая посудина, как у нас. Комитетчики, что ли, сели нам на хвост? Нет, мы от них оторвались в Пассаже. Очень удобное заведение для таких целей…  – ему сунули бутылку водки, ребята заорали:

– Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид…

«Антей» неожиданно резво помчался на запад, к сфинксам Академии Художеств.

Каюту военного катера отделали дубом, мебель обтянули светлой кожей. В распахнутые иллюминаторы рвался свежий ветер, трепавший рыжие, коротко стриженые волосы Марты. Девочка сидела на краю стола, болтая ногой в грозящей упасть туфле. Серая плиссированная юбка прикрывала худые коленки, на зубах блестели скобки.

Она передала развалившемуся на диване Саше тетрадку:

– Сахаров меня похвалил, единственную из всех учеников…  – на полях блокнота в клеточку краснел резкий карандаш. Саша прищурился:

– По-моему, он исчеркал все твои уравнения, Мышь…  – девчонка присвистнула:

– Видел бы ты, что творилось в тетрадках у других…  – она закатила зеленые глаза:

– Ледовое побоище и Варфоломеевская ночь, как сказал Андрей Дмитриевич…

В следующем году, по решению правительства, в Новосибирске, Ленинграде, Киеве и Москве открывались физико-математические интернаты для одаренных школьников:

– Папа Миша подписал письмо министров оборонной промышленности, – небрежно сказала Марта, – они поддерживают создание таких школ. Но мама Наташа не отпустит меня даже в Москву, нечего и надеяться…  – Журавлевы привезли Марту в Ленинград для первого семинара будущих учеников:

– Мне разрешат заниматься заочно, – заявила Марта, – я в группе самая младшая, хотя закончила восьмой класс. Кстати, на все пятерки…  – со значением добавила девочка. Саша фыркнул:

– Кто бы сомневался, Мышь. Ешь птифуры, – на столе красовалась роскошная коробка пирожных, из специального цеха при обкоме партии, – пей кофе. Почти пять утра, надо отправляться домой…  – семью Журавлевых поселили на особой даче на Островах.

Саша обретался в общежитии Комитета, неподалеку от Большого Дома:

– Куколки с Фокусником тоже здесь, – вспомнил он, – но товарищ Котов прав, нельзя смешивать операции. Они в городе не по делам, а ради развлечений…

Саша приехал в Ленинград в середине мая именно по делам. Он надзирал за возвращением в США Стрелка, как в папках Комитета именовался Ли Харви Освальд. Стрелок с русской женой и младенцем благополучно отбыл в Хельсинки, под опеку тамошнего посольства:

– Дальше вас ждет перелет в Париж, – сказал Саша новому приятелю, – а оттуда прямым рейсом в Техас. Осенью я к тебе присоединюсь, проверю, как вы обустроились…  – Саша считал Стрелка откровенно ненормальным, но другого выбора у них не было:

– Не Страннице же поручать такую операцию, – хмыкнул он, – Освальд по крайней мере урожденный американец. Он не выделяется из людей на улице. У него нет пионерских привычек, как у Странницы. Ей только горна и барабана не хватает. Истинно, ходячая «Пионерская зорька»…

Осенний вояж Странницы в США предпринимался для близкого знакомства девушки с будущим местом работы:

– Она едет туда ненадолго, – вспомнил Саша, – она навестит Техас, Калифорнию и вернется обратно в Мексику…  – они со Странницей переходили границу США тайно, под видом чернорабочих:

– В Техасе нас ждут американские документы, от резидентов в Нью-Йорке, – Саша отпил свой кофе, – я беру напрокат машину и мы мчим в закат…  – по неизвестным ему соображениям, Странница не навещала Нью-Йорк или столицу страны:

– На Юге она еще окажется, но не сейчас…  – Мышь жевала пирожное, не отлипая от тетрадки, – сначала ей надо потрудиться на Кубе и в Латинской Америке…  – Саша и сам хотел увидеть настоящие США:

– Не из окна «Плазы», а из третьеразрядных придорожных мотелей…  – улыбнулся он, – ничего, Странница и в Техасе поймет на своей шкуре, что такое сегрегация…  – Саша предполагал, что через несколько лет девушку ждет внедрение в радикальные круги нового движения за права черных американцев, созданного пастором Кингом. Сейчас Странница, как выражались на Лубянке, пробовала воду:

– Оставляю ее на западе под надзором тамошних ребят и лечу обратно в Техас…  – Саше, судя по всему, предстояла долгая командировка в Америку. Товарищ Освальд был, как они говорили, заделом на будущее:

– Все зависит от поведения Кеннеди осенью…  – подумал Саша, – от реакции Америки на размещение наших ракет на Кубе. Хотя понятно, как они воспримут такие шаги…  – он очнулся от веселого голоса Марты:

– Ты меня не слушаешь, а спишь. Я говорила, что…  – Саша подмигнул ей:

– Что Сахаров тебя похвалил и у доски тоже. Еще выше задери нос, тогда никто не заметит, что он у тебя расцвел веснушками…  – она широко улыбнулась:

– Мама Наташа сует мне какой-то лосьон, но по-моему с веснушками тоже хорошо…  – Саша полюбовался хрупкой фигуркой в белой кофте с короткими рукавами. Острые локти тоже пестрили веснушками:

– Хорошо, – ласково сказал он, – тебе они очень идут, Мышь. В общем, когда я приеду, ты будешь заканчивать девятый класс…  – по прикидкам Саши, американская операция не должна была затянуться дольше будущей весны:

– К тому времени станет ясно, что мы решаем с Кеннеди. Честно говоря, я бы сначала отправил на тот свет проклятую пиявку, то есть Невесту, но руководство считает, что она еще нужна…  – предателя Пеньковского пока не арестовывали, держа его под плотным колпаком. Саша вздохнул: