– Товарищи, – сказал он на совещании, – не случайно сюда явилась Невеста… – они отлично знали о назначении леди Кроу в технический отдел британского посольства, – она работает дымовой завесой, прикрывает появление в СССР нужного нам гостя… – кто-то заметил:

– Но не Викинга с Моцартом, они летят в Москву вполне легально… – афишами о выступлении Генрика Авербаха завесили весь город. Саша ради интереса забежал в кассы Консерватории на улице Герцена. Пожилая кассирша закатила глаза:

– Молодой человек, с июля все места на все концерты распроданы. В Колонный Зал не ходите, – любезно добавила она, – там та же картина. Езжайте в Новосибирск, куда летит маэстро. Может быть, вам повезет… – кроме концертов, Моцарт вел мастер-классы для студентов консерваторий. Саша понятия не имел, какого черта юный гений тащится в Сибирь:

– Вряд ли присматривать за Викингом. Судя по донесениям от Стэнли, Моцарт сам нуждается в присмотре. Скорее всего, Викинг не хочет отпускать его от себя… – он не понимал, зачем Авербаху позволили гастроли в провинции, но о таком спрашивать было нельзя:

– Все равно мне ничего не ответят, – подумал Саша, – как не скажут, что случилось с Саломеей Александровной… – несмотря на ремонт и перепланировку, он узнал квартиру:

– Может быть, она работает на западе, как Стэнли… – он присел на подоконник, – ладно, я ее больше никогда не увижу… – Скорпион выпустил дым в форточку. Он подозревал, что у Комитета имелись свои соображения насчет Моцарта:

– Я в это лезть не собираюсь, это дела товарища Котова… – после возвращения из Африки Саша работал с наставником на подмосковной даче. Шумели сосны, они катались на лодке по озеру, ходили в русскую баню и пили чай на травах. Товарищ Котов намазывал домашнее варенье на свежий калач

– Баня лучше сауны, милый мой и варенья из райских яблок в Америке тоже нет… – варенье Саша обнаружил в посылке, ожидавшей его на Лубянке. Он читал ровный почерк генеральши Журавлевой:

– Мы завели дачу. Приезжай погостить, дорогой Сашенька, рыбалка на Волге отличная. Марта поздоровела, она передает тебе большой привет… – Саша намеревался заглянуть в Куйбышев по дороге в Сибирь:

– Надо понять, зачем сюда притащилась Невеста, – вздохнул он, – чей визит она прикрывает. Правильно сказал товарищ Котов, скоро придет время сбросить маски. Однако сначала Левины… – достав школьный блокнот, Саша щелкнул шариковой ручкой. Со времен суворовского училища, где воспитанников заставляли писать вставочкой, он ненавидел возню с чернилами:

– Паркеры только пачкают руки, – хмыкнул он, – хотя вещь красивая. Надо, кстати, подобрать обстановку для квартиры на складах… – он записал аккуратным почерком: «Девчонки».

Над Москвой-рекой горел огненный закат, по мосту ползли троллейбусы. Саша проводил взглядом белый теплоход, идущий вниз по реке, к Софийской набережной. Там, в бывшем особняке миллионера Харитоненко, обреталась Невеста:

– Надо дать ей время обустроиться, она позавчера прилетела. Но скоро мы с ней встретимся… – Саша взглянул на хронометр. Вечером он должен был появиться на репетиции танцевального ансамбля Моисеева:

– Тоже в Колонном Зале, – он запер дверь, – машину оставлю на служебной стоянке, выпью кофе в «Молодежном», и доберусь туда пешком… – сбежав по гулкой лестнице, он пошел к своей «Волге».

Возвращаясь с Загородного шоссе, из больницы Кащенко, где проходил экспертизу Лейзер, Фаина заехала на улицу Архипова за двухлетней Сарой. Девочка кашляла, Фаина не хотела везти ее в автобусах через всю Москву. Трехмесячную Ривку, родившуюся в начале лета, до очередного привода Лейзера в милицию, было никуда не деть. Фаина взбиралась по булыжнику улицы Архипова:

– Но Исаак хороший мальчик, он мне помогает… – старший сын крепко держал ручку коляски. Девочка спокойно спала:

– Она на меня похожа, – ласково подумала Фаина, – светленькая. Сара пошла в Лейзера, у нее темные кудри… – свидания Фаине не дали:

– Вы сюда каждый день ходите, – неприветливо заметила крашеная блондинка в регистратуре, – на время экспертизы такие частые встречи не положены…

Передачу она все же приняла. Фаина возила мужу свежий хлеб, судки с бульоном, жареную курицу, домашнее печенье и пироги. Она проводила взглядом авоську в руках медсестры:

– Лейзер собирается возводить сукку в больничном дворе. Если ему не разрешат, он будет спать на земле…

Фаина не сомневалась, что после Суккота муж получит очередную галочку в историю болезни, с диагнозом «вялотекущая шизофрения». Лейзера арестовали после Шавуота, когда он поехал в Ленинград. Габай, староста тамошней синагоги, подал властям прошение об открытии курсов п иврита:

– Как в нашей ешиве… – Лейзер махнул в сторону центра города, – он решил, что если позволено преподавать иврит в Москве, то позволено и в Ленинграде…

Фаина и Лейзером с детьми жили в покосившемся, но еще крепком домике, в глубине Марьиной Рощи. По соседству стояла деревянная синагога, где обычно вел молитву Лейзер. Два раза в неделю он ездил в хоральную синагогу, преподавать Талмуд ученикам разрешенной ешивы, «Коль Яаков». В Марьиной Роще Лейзер организовал ешиву подпольную. Фаина привыкла к жужжанию голосов на кухне:

– Больше пяти человек там все равно не помещается… – вздыхала она, – капля в море, как говорится…

Каплей в море была и «Коль Яаков», с десятком студентов, приехавших из Грузии. Многие юноши успели жениться. В синагоге всегда было кому приглядеть за Исааком и Сарой. Обойдя классические колонны парадного входа, Фаина нырнула во двор:

– Хорошо, что Лейзер не взял нас в Ленинград. Хотя я бы все равно туда не поехала… – она еще побаивалась появляться в людных местах, на глазах у милиционеров. Фаина была рада, что они живут в захолустной Марьиной Роще. Она редко навещала хоральную синагогу, откуда было десять минут хода до Лубянки. Женщине казалось, что милиционеры в центре смотрят на нее особенно пристально.

Во дворе пахло распиленным деревом

– Но мне сюда и не надо, миква есть и в Марьиной Роще… – после хупы Фаина окуналась всего несколько раз:

– Сначала я Сару кормила, а потом… – она скрыла улыбку, – потом Ривка родилась. Я уверена, что и дальше так будет. Только пусть Лейзера отправят восвояси с очередной справкой…

Пользуясь бумагой об инвалидности по психическому заболеванию, муж получил патент надомника. Лейзер зарабатывал починкой обуви. В маленькой кладовой в Марьиной Роще муж устроил аккуратную мастерскую. Со справкой об инвалидности он ездил проводить молитвы в города, где не было синагог, делал обрезания и снабжал людей кошерным мясом. На заднем дворе домика Лейзер поставил курятник:

– Исаак всегда просится кур покормить, мой хороший мальчик. Лейзер в прошлом году показал ему алфавит, научил его читать… – Исаак в четыре года бойко читал на святом языке. Фаина говорила с детьми и мужем только на идиш. Она втащила коляску в низкую пристройку, где помещалась синагогальная кухня, —

– Русский Исаак тоже знает. Без школы нашим детям обойтись не удастся… – прошлым летом, когда Исааку исполнилось три года, мальчику постригли волосы:

– Он похож на меня, тоже голубоглазый… – с облегчением думала Фаина, – в метрике он Бергер. Даже если его ищут, его не найдут…

Лейзера искать не пришлось. Муж встал у здания ленинградского суда, где проходил процесс обвиняемого в шпионаже старосты синагоги, с самодельными плакатами: «Отпусти народ мой» и «Правды, правды ищи». Цитаты из Торы милиция посчитала доказательством сумасшествия Лейзера.

Фаина окинула взглядом остов строящейся сукки:

– К празднику все успеют закончить. Надо попросить рава, чтобы прислал в Марьину Рощу студентов, вести службу, если Лейзера не выпустят… – Фаина понимала, что такого не случится:

– С лета его в Кащенко держат… – женщина устало закрыла глаза, – он не слышал, как трубят в шофар на новый год, а ведь это заповедь… – на кухне вкусно пахло курицей. У Фаины заурчал живот. Утром она едва успела накормить детей. Горбушку от домашнего хлеба женщина сжевала по пути на автобусную остановку: