Иллюстратор Анастасия Данилова

© Нелли Шульман, 2017

© Анастасия Данилова, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-9784-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Младенческая ручка вцепилась в расписной пряник. Второй рукой ребенок потянул к себе шуршащий пакет. На персидский ковер посыпались желейные мишки, марципановые свинки, карамель, квадратные шоколадки в ярких обертках:

– Тебе такого нельзя… – Роза выхватила у ребенка шоколад, – смотрите, тетя Густи, у нее еще нет зубов, а она тянется к шоколаду… – быстро прибрав сладости, Элиза заметила:

– Она еще не садится сама… – двойняшки обложили сестру подушками, – но она очень бойкая… – нижняя губа младенца горестно задрожала, темные глаза заблестели.

Роза сунула ей резную погремушку:

– Это ее отвлечет, пока тетя Лада не вернется… – с кухни доносился стук ножа. Мелодичный голос с легким акцентом крикнул:

– Густи, если ты проголодалась, я могу сделать бутерброды. Мы всегда обедаем с дядей Эмилем… – женщина запнулась, – то есть с Эмилем, а он еще в больнице… – женщина всунула светловолосую голову в гостиную:

– Он бы тебя встретил, но начались роды, такие вещи не предугадаешь… – Густи казалось немного странным, что жена дяди Эмиля не зовет его по имени:

– Хотя она его на двадцать лет младше… – девушка скрыла зевок, – она, как покойная тетя Цила, смотрит ему в рот. Но девочка у них миленькая… – родившуюся в мае темноволосую малышку назвали в честь погибшего дяди Мишеля:

– По-еврейски Михаэла, – объяснили Густи двойняшки, – она не совсем еврейка, из-за тети Лады. Ее не называли в синагоге, но папа устроил кидуш в честь ее рождения… – юная Мишель мирно сопела в своем гнездышке среди подушек.

Немецкие сладости Густи привезла из Мюнхена. Она могла полететь прямо в Лондон из Гамбурга, куда шел один из двух воздушных коридоров, соединяющих Западный Берлин с остальной Европой, но тетя Марта попросила ее навестить Мон-Сен-Мартен:

– Непонятно, почему, – хмыкнула Густи, – что у дяди Эмиля родилась очередная дочка, и так все знают… – в середине мая, после похорон дяди Мишеля в Париже, семья получила телеграммы о появлении на свет его маленькой тезки. На кухне опять что-то загремело, тетя Лада сообщила:

– Будет грибной суп на русский манер, утка с апельсинами и мильфей. Он любит мильфей… – Густи поинтересовалась: «Кто?».

– Папа, – уверенно ответила Элиза, – папа любит мильфей… – Густи почудились смешинки в серовато-голубых глазах девочки, – Тиква тоже его любит… – падчерица Монаха к вечеру должна была приехать из Брюсселя. Девушка частным образом занималась с преподавателями из Консерватории, готовясь к поступлению на актерский факультет.

Взгляд Густи упал на разбросанные по полу газетные листы:

– Так здесь относятся к новостям, – девушка тихо усмехнулась, – Гамен воевал с прессой, но потом утомился… – шипперке прикорнул прямо на заголовке:

– Гражданские беспорядки в независимом Конго. По слухам, президент намеревается отправить в отставку кабинет Лумумбы и поместить его под домашний арест…

После пары часов, проведенных в особняке Гольдберга, с девочками, Густи тоже чувствовала себя под домашним арестом:

– Рейсы в Брюссель летают только из Мюнхена, – недовольно подумала Густи, – я еще пару дней потеряла в Баварии… – в Баварии Густи успела заняться и служебными делами.

Весной Советы сбили над Уралом американский самолет-разведчик. Пилот, Фрэнсис Пауэрс, катапультировавшись, попал в руки Лубянки. В конце августа, по данным из московских источников, он получил десять лет заключения. В Мюнхене Густи встречалась с американскими коллегами из Центрального Разведывательного Управления. Они, с военными аналитиками провели день на базе в Графенвере, обсуждая, как выразился один из американцев, минимизацию ущерба. Густи оказалась среди собравшихся единственной женщиной. К вечеру американский полковник из военной разведки окинул ее долгим взглядом:

– Для вашего возраста вы неплохой специалист. Русский язык у вас отличный, я сначала подумал, что вы из эмигрантской семьи… – он махнул рукой на восток:

– Но будьте осторожны, русских нельзя недооценивать… – Густи и сама это знала:

– То же самое мне говорит и Александр, – она почувствовала краску на щеках, – он за меня волнуется… – по соображениям безопасности, Густи не могла жить под одной крышей с Александром. Они встречались только пару раз в неделю:

– Мне нельзя провести ночь в его квартире… – герр Шпинне жил в отремонтированном после бомбежек доме, на площади принцессы Софии-Шарлотты, – нет, надо это прекращать, – решила Густи, – Александр меня любит, я его тоже. Надо просить разрешения на брак… – она пока не получила предложения, но Густи считала, что этот день не за горами. Она понимала, что с замужеством ей придется уйти из разведки:

– Тетя Марта может сидеть на Набережной, но тетя Марта такая одна, – вздохнула Густи, – ничего, я пойду преподавать в университет… – ей хотелось, чтобы у нее в квартире тоже пахло пряностями и выпечкой, как у тети Лады:

– Она знает русский язык, – пришло в голову Густи, – она как раз из эмигрантской семьи… – двойняшки спели Густи старинную песню о елочке:

– Здесь все очень предупредительны, – поняла девушка, – начальник станции вышел в форме, приветствовал меня в Мон-Сен-Мартене, поднес букет, словно я особа королевской крови… – начальник напыщенно называл ее леди Августой:

– Американцы тоже так пытались ко мне обращаться, – Густи хихикнула, – но я быстро их оборвала. Густи и Густи, Александр меня так зовет… – двойняшки жевали желейных медведей, перелистывая страницы детских журналов. Маленькая Мишель прикорнула, Густи и сама клевала носом:

– Очень сонное место, – она заставила себя подняться с дивана, – здесь только и дремать целыми днями… – Густи решила покурить в саду. С улицы раздался шум автомобиля, двойняшки встрепенулись:

– Это он! Он сказал, что возьмет машину напрокат в Брюсселе. Ура, мы поедем на пикник… – Роза обернулась:

– Тетя Густи, присмотрите за Мишель. Он привез подарки, надо разгрузить багажник… – Густи недоуменно пожала плечами:

– Хорошо. Но ваш отец в больнице, как он мог… – Элиза прыснула:

– Это приехал не папа. Это Виллем, тетя Густи, он проведет отпуск в Мон-Сен-Мартене…

Девчонки, перекликаясь, выскочили из гостиной.

Ради гостей обед накрыли не по-семейному, на кухне, а в столовой. Лада зажгла серебряный подсвечник из вещей де ла Марков. За окном горел осенний, яркий закат.

После сырной тарелки, приняв от Гольдберга кофе, Виллем сказал:

– Я бы и на кухне поел, Густи. Это в честь тебя, ты у нас редкий гость… – он понятия не имел, что застанет девушку в Мон-Сен-Мартене:

– Надо было побриться, – обругал себя Виллем, – хотя бы в аэропорту. Но я торопился домой, хотел увидеть дядю Эмиля и семью… – на загорелом до черноты лице светлела щетина, серые глаза обрамляли темные, длинные ресницы:

– Я даже не переоделся, – недовольно подумал Виллем, – хотя у меня всего один костюм и две рубашки… – костюм он привез ради воскресной мессы. В шахты спускались в комбинезонах, а приятелям Виллема было все равно, насколько потрепан свитер, в котором барон ходил в поселковые кабачки:

– Потрепан, – со вздохом понял он, – в Конго мне теплые вещи не нужны, а свитер, кажется, штопала еще Маргарита, год назад… – свитер он достал из гардероба в своей комнате, не подумав: