– Сейчас молодежь везде такая, – напомнил он себе, – Аарон, наверняка, знает, что его отец был коммунистом, сидел в Дахау… – в разговоре стало понятно, что Саша не ошибается:

– Очень хорошо, – обрадовался он, – все складывается в нашу пользу… – услышав, что герр Шпинне собирается по студенческому обмену в Колумбийский университет, Аарон сказал:

– Я дам тебе телефон наших родственников в Нью-Йорке, они помогут тебе обустроиться на новом месте… – Саша ожидал получить знакомый ему номер. Товарищ Котов рассказывал о семье погибшего на войне раввина Горовица:

– У него остался сын, тоже Аарон, – вспомнил юноша, – и он тоже, наверняка, не знает о работе своего отца на Советский Союз… – Саша не сомневался, что Аарон Майер захочет навестить СССР:

– Он преклоняется перед нашим театральным искусством, он говорил о своем менторе Мейерхольде… – юноша хотел брать уроки русского языка. Услышав об Америке, Леннон склонил голову набок:

– Теперь я понял, на кого ты похож, – заявил музыкант, – на знаменитого политика прошлого века… – Аарон Майер хлопнул себя по лбу:

– Точно, вице-президент Вулф, создатель индейских резерваций… – Саша хмыкнул:

– Связей с Америкой у меня точно никаких нет, но такие вещи случаются… – он добавил:

– Ты очень внимателен для человека искусства… – Леннон отозвался:

– У меня отличная память на лица, я всегда этим славился… – герр Шпинне взглянул на часы:

– Вы как хотите, а я намереваюсь спать до полудня… – парни поймали у вокзала такси. Саша помахал вслед машине:

– Отличная память на лица. Ладно, где еще я увижу этого Леннона? Он проведет жизнь, играя в дешевых клубах, потихоньку спиваясь… – широко зевнув, Саша пошел к себе в пансион.

Хрупкие пальцы Ханы листали пожелтевшие, в пятнах, страницы:

– Краткая и правдивая история случившегося в деревне Салем, с девятнадцатого марта по пятое апреля 1692 года… – кузина затянулась самокруткой:

– Брошюра почти антикварная, надо обращаться с ней бережно… – трещала пишущая машинка. Аарон, не поднимая головы, кивнул:

– Мистер Миллер обещал забрать книгу при отъезде… – драматург отправился в Западный Берлин, успев перед отъездом дать интервью гамбургским газетам. Статью перепечатали во Франкфурте, Бонне и Мюнхене:

– Мы можем не беспокоиться насчет того, что нас выгонят из помещения… – Аарон забрал у кузины папироску, – хозяин клуба теперь только что на нас не молится… – билеты на кабаре Дате раскупили на месяц вперед, ее с Аароном осаждали журналисты:

– Все благодаря Миллеру, – напомнил себе юноша, – если бы не он, спектакль бы никто не заметил… – ему звонили из Мюнхена и Берлина, приглашая на гастроли:

– Но самое главное, что мне позвонил мистер Цадек… – бременский режиссер, наставник Аарона по Лондону, сказал, что ждет его на работу после Рождества:

– То есть после Хануки, – поправил себя Цадек, – в общем, в новом году. Учиться на парижских курсах и работать с Беккетом ты можешь заочно… – на курсах Аарон договорился о показе этюдов два раза в год:

– Я бы и насчет Тиквы договорился, – заметил он Хане, – консерватория консерваторией, но нет ничего лучше практики на сцене с таким мастером, как Цадек… – в следующем году режиссер ставил «Венецианского купца». Аарону он обещал студийную сцену:

– Помещение небольшое, – заметил Цадек, – всего полсотни зрителей, но у тебя появится собственная вотчина… – к весне Аарон показывал спектакль по Кафке и Замятину. Хана пожала плечами:

– Я тоже в Париже почти на заочном обучении… – она прикурила новую самокрутку, – в нашем деле неважны оценки, главное, мастерство. Но дядя Эмиль не отпустит Тикву в Бремен, ей зимой едва исполнится шестнадцать лет… – Аарон пробурчал:

– Еще два года ждать до свадьбы. Надоело, честно говоря… – положив брошюру на острые коленки, обтянутые черными брюками, Хана откинулась на спинку кресла:

– Потом ты будешь ждать «Оскара»… – она лукаво подмигнула Аарону, юноша отозвался:

– Если я займусь кино, в чем я не уверен… – зажав зубами самокрутку, Хана помахала брошюрой:

– Мистер Миллер хочет, чтобы я играла Абигайль в здешней постановке… – завтра девушка встречалась с главным режиссером театра «Талия»:

– Это тоже до Рождества, как и выступления с битлами, – она указала на прислоненную к перилам гитару, – потом Миллер обещал устроить мне ангажемент в нью-йоркских клубах… – о Бродвее речь пока не шла, но, как выразилась Хана, надо было с чего-то начинать. У тети Деборы она жить не собиралась:

– У нее маленькие дети, это неудобно. Жаль, что Ева в Балтиморе, мы могли бы разделить квартиру… – Хана хотела снять небольшую студию:

– На Манхэттене, – весело сказала она Аарону, – но Центральный Парк я не потяну. На юге, в Маленькой Италии, на Нижнем Ист-Сайде или на севере, в Гарлеме… – она не хотела жить у тети Деборы еще и из-за Аарона Горовица:

– В ее апартаментах мне все будет о нем напоминать, – мрачно подумала девушка, – а я хочу его забыть и забуду… – она подняла верхний лист из стопки на мозаичном столе:

– Почему это послали именно вас? – крикнул К. скорее нетерпеливо, чем вопросительно. Те явно не знали, что ответить, и ждали, опустив свободную руку, как ждут санитары, когда больной останавливается передохнуть.

– Дальше я не пойду, – сказал К., нащупывая почву.

На это им отвечать не понадобилось, они просто, не ослабляя хватки, попытались сдвинуть К. с места, но он не поддался…

Стопку Аарон придавил старым изданием «1984» Оруэлла. Хана опустила глаза к своей книге:

– Миллер прошел через охоту за ведьмами, как это называли… – она ткнула самокруткой в хрустальную пепельницу:

– Как ты думаешь, – неожиданно спросила девушка, – сейчас возможно такое… – узкая ладонь легла на обложку. Аарон нисколько не удивился:

– Конечно. Я читал старые газеты о процессах в СССР, тетя Марта мне рассказывала о том времени… – он мимолетно вспомнил нового знакомца, герра Шпинне:

– Он дрался, как профессионал, – Аарон хмыкнул, – словно он учился у инструктора или служил в армии. Видно было, что у него есть опыт. Интересно, откуда? Ладно, мне могло почудиться… – затрещал дверной звонок, Аарон поднялся: «Я открою». Юноша вернулся на балкон с пышным букетом белых роз. Внутрь засунули изящный конверт:

– Держи, – он помахал цветами перед Ханой, – очередной поклонник решил произвести впечатление… – надорвав бумагу, девушка пробежала глазами аккуратный почерк:

– Пишет Краузе, – без интереса сказала кузина, – он уезжает в Бонн, просит об ужине… – Аарон вернулся на место:

– Ты согласишься, или дашь ему от ворот поворот… – девушка смотрела на сияющее солнце. У выхода из гавани виднелись черные силуэты кораблей:

– Соглашусь, – отозвалась Хана, – все равно, это ничего не значит…

Разлохматив розы, вырвав нежный лепесток, ветер понес его вдаль.

В кабине старого форда пахло молоком, американской жвачкой, спелыми бананами. Кудрявый мальчик надул пузырь: «Тетя Маргарита, скоро мы приедем?».

Длинные пальцы с коротко остриженными ногтями уверенно держали руль. Фары освещали выбоины на дороге, смыкающийся над шоссе тропический лес. В открытое окно веяло тяжелым ароматом цветов. За шумом мотора слышалась ночная перекличка птиц. Маргарита бросила взгляд на часы на приборной доске:

– Три километра до миссии, Франсуа. Там вы переночуете, а завтра полетите на самолете…

С заднего сиденья донесся восторженный крик: «Ту-ту!». Малыш лет трех поднял игрушечный поезд. Франсуа, старший сын арестованного премьер-министра Конго, Патриса Лумумбы, скорчил презрительную гримасу:

– Ролан, это поезд. Патрис, – велел он среднему брату, парнишке шести лет, – найди самолет в сумке… – гневный девичий голос сказал: