– Полина пока пусть ни о чем не догадывается, – она ласково погладила девочку по голове, – Джон сам ей все расскажет, когда она подрастет. Насчет Фриды… – Марта стряхнула пепел в костер, – это дело кузена Авраама… – Волк с ней согласился:

– Я отвезу мальчишек и Луизу в кино, – предложил муж, – а ты побудь с Маленьким Джоном, расскажи об Адольфе… – Марта кисло отозвалась:

– Бедная Эмма ненавидела Гитлера, а теперь ее сына так зовут. Это дело рук Макса, сомнений нет… – Марта принесла на пляж небольшой альбом:

– Фотографии военных лет, – предупредила она юного герцога, – они сделали пластические операции и выглядят по-другому… – снимки высокопоставленных эсэсовцев во главе с деверем Марта с Волком получили из западногерманских архивов. Джон рассматривал руны в петлицах, парадную черную форму:

– Снимали до войны… – подавив брезгливость, Марта коснулась красивого, жесткого лица деверя, – после сорок первого года они носили серое. Они были словно крысы… – Джон сглотнул:

– Вы думаете, что в Марокко может обретаться кто-то из них… – Марта помолчала:

– Точно ничего сказать нельзя, – признала она, – но фон Рабе и Рауфф навещали страну во время войны… – юноша отозвался:

– Папа рассказывал о рандеву. В баре, в Касабланке, играл отец Тупицы, капитан Авербах… – Джон услышал сухой смешок отца:

– Словно в фильме. Но жизнь сильнее искусства, мой милый. Кто мог подумать, что Самуил выживет и найдет сына… – в прозрачных глазах отца промелькнул непонятный Маленькому Джону холодок:

– Тогда Самуил, наверное, не мог представить себе, что он сыграет Шопена и Чайковского у Бранденбургских ворот в мае сорок пятого… – добавил герцог. Юноша вернул альбом Марте:

– Я всех запомнил и буду держать глаза и уши открытыми… – он кинул окурок в костер:

– Что касается Адольфа… – Джон с трудом выговорил имя брата, – то он не виноват, тетя Марта. Ваш… – юноша покраснел, – простите, я имел в виду фон Рабе. В общем, он наверняка лжет Адольфу, как он лгал Теодору-Генриху… – Марта разлила крепкий кофе из термоса:

– Разумеется, мой деверь мастер водить людей за нос… – Джон принял чашку:

– Я надеюсь, что мой брат узнает правду. Если я с ним столкнусь, я сам ему все скажу. Мама бы так хотела… – юноша подумал о беломраморном надгробии с венком васильков, на кладбище Банбери. Отец всегда говорил, что он напоминает мать:

– Не лицом, – улыбался герцог, – лицо у всех Экзетеров одинаковое, словно мы не пэры Англии, а сантехники. У тебя материнские повадки, милый мой… – Марта тоже видела в мальчике Эмму:

– Он так же играет в теннис, смеется, так же загибает страницы, когда читает книги… – она часто рассказывала мальчику о его матери:

– Но рядом стоит еще один памятник, то есть фальшивое надгробие… – подумал Джон, – я не знаю, что сказать Полине, когда она вырастет… – словно услышав его, Марта заметила:

– О Полине пока беспокоиться не надо, она малышка… – набегавшись по кромке прибоя, построив песочный замок, девочка прикорнула под боком Марты. Она всегда думала о Полине, как о собственной дочери:

– Они все наши с Волком дети, никакой разницы нет… – она коснулась руки Маленького Джона:

– Как говорится в еще одном знаменитом фильме, мы подумаем об этом позднее. Пока веди себя осторожно. Впрочем, ты гость королевской семьи, дядя Авраам будет рядом… – юноша тоже закутался в плед. Светло-голубые глаза смотрели вдаль, он потрогал оправленный в медь медвежий клык на шее. Над заливом перекликались птицы:

– Тетя Марта… – внезапно спросил юноша, – может быть, папа жив? И где моя кузина, Мария, которую нашел дядя Максим… – Марта предполагала, что русские, попади к ним герцог, не пощадили бы его:

– Его бы пытали и расстреляли. Мария могла тоже погибнуть, не на перевале, а в лесу… – по глазам мужа Марта видела, что он не верит в смерть старшей дочери:

– Максим считает, что она жива, хочет ее найти… – Марта покачала головой:

– Не стоит питать ложные надежды, милый. Вряд ли твой отец выжил, как не осталось никого, кроме Ника, из семьи тети Констанцы… – над ними раздалось хриплое карканье. Выбившись из стаи, расправив крылья, большой ворон полетел на восток.

Глухие ворота, украшенные эмблемой «К и К», мягко раздвинулись. Слабое солнце заиграло в бронзовом вороне, держащем лапами витую надпись: «К и К. Anno Domini 1248». Серебристый Bentley S2, выскользнув из подземного гаража, выехал на брусчатку Ганновер-сквер. Марта отказывалась от положенного ей по должности полицейского сопровождения:

– Площадь находится под круглосуточной охраной, – замечала она, – незачем тратить деньги налогоплательщиков… – она не бронировала личный лимузин и не брала в салон оружие:

– Я, вернее, все мы, работаем для того, чтобы каждый гражданин страны чувствовал себя в безопасности, – сказала она однажды мужу, – а мой пистолет редко покидает домашний сейф… – Волк, правда, настаивал на осмотре машины с зеркалом. Марта научилась технике у покойного Меира:

– Хотя вряд ли русские минуют ребят на площади, – она оглянулась на светлый гранит особняка, – ограда у нас под сигнализацией, любую попытку проникнуть в здание немедленно заметят… – люки на крышах особняков Кроу и Экзетеров не заделали:

– Покойный Джон не хотел нарушать традицию, – вздохнула Марта, – он смеялся, что наследному герцогу бегать к нам незачем, дочек у меня нет, но кто-то из моих парней, быть может, принесет цветы Полине… – маленькая леди Холланд, как и остальной дом, еще спала:

– Только пробило шесть утра… – Марта щелкнула рычажком радио, – но Волк и Максим скоро поднимутся, им пора в церковь… – вечером Марта, с помощью Густи и Клары, занималась вторым пасхальным обедом:

– Клара вроде успокоилась… – вернувшись из Плимута, она поговорила по телефону с Хэмпстедом, – она тоже считает, что это у Лауры детское… – Клара сказала:

– Маргарита завтра приезжает, с Аароном и Тиквой. Они доберутся из Хариджа до Лондона, паром приходит рано утром. Я попрошу ее поговорить с Лаурой. Маргарита принята в Ватикане, она сестра Шмуэля. Может быть, если его святейшество напишет Лауре… – голос женщины угас. Марта сомневалась, что папа римский согласится отговаривать будущую послушницу от ее решения:

– Но Клара права, – пошарив в сумочке, Марта нашла сигареты, – Маргарита верующая девушка, однако она разумный человек. Она сумеет объяснить Лауре, что жизнь в миру бывает сложнее монашеской… – вспомнив о Маргарите, она подумала о Виллеме:

– Джо написал, что он уволился из De Beers и занялся частным бизнесом… – рассеянно слушая радио, она закурила, – но Виллем не станет торговать грязными алмазами, не такой он человек… – читая показания Маргариты о лагере беглого нациста Шумана, Марта хмыкнула:

– Адель упоминала, что он подвизался в Сирии, подручным Рауффа. Он сейчас в Африке, он может заглянуть и в Марокко… – альбом с фотографиями нацистов Марта показала Джону с личного разрешения ее начальника, главы Набережной, сэра Ричарда Уайта. Дик, как его звали во владениях Марты, на этаже Х, задумчиво пожевал сигару:

– Он совсем мальчишка, – заметил глава секретной службы, – младше покойного отца, когда тот отправлялся в Испанию. Подумать только, мне тогда было всего тридцать лет. Мы с Джоном посидели перед его отъездом у Скиннера, то есть теперь у Берри… – сэр Ричард усмехнулся, – привычки не изменить. Вы тоже туда ходите… – Марта оправила жакет серого твида:

– Туда будут ходить наши внуки, Дик. Но я ручаюсь за наследного герцога, у него хорошая голова на плечах, парень он спокойный. Ничего безрассудного он не совершит. Если в Марокко окажется кто-то из этих людей… – Марта похлопала по альбому, – он все запомнит и сообщит нам, а мы… – сэр Ричард выпустил клуб сизого дыма:

– Мы передадим сведения дальше. Ваш вояж в Аргентину, – он окинул Марту долгим взглядом, – был частным предприятием, больше не подвергайте себя опасности. Там все прошло относительно хорошо… – в апреле в Израиле начинался открытый процесс над Эйхманом, – но пусть остальными… – Дик указал на замшевую обложку альбома, – занимаются те, кому это положено, то есть Моссад… – он добавил: