– Питер-младший любит эту историю, – нежно подумала Марта, – мальчик похож на отца, у него есть чувства. Он их не показывает, но Питер тоже был такой… – той весной она получила в подарок от Генриха антикварный браслет с гранатами:

– Как у Куприна, – весело сказала Марта племяннице, – может быть, драгоценность вернулась в семью. Я оставила шкатулку на вилле, когда бежала летом сорок четвертого года… – браслет оказался только похожим. Густи объяснила, что купила безделушку на София-Шарлотта-плац, где издавна помещались берлинские антиквары:

– Она знает тамошние кафе и магазины, – Марта нахмурилась, – после одного визита в лавку старьевщика такого не запомнишь… – Марта предполагала, что племянница завела связь с немцем:

– Если это кто-то из союзных сил, она не стала бы ничего скрывать. Но отношения с местными жителями в ее положении запрещены, о чем она знает. Наверняка, это студент, ее соученик, он живет в том районе… – Марта заставила себя снять телефонную трубку:

– Это моя обязанность, – сказала себе женщина, – мой долг перед страной и перед семьей. Мама бы поступила точно так же… – матери она звонить отсюда не могла. Марта постучала пальцами по зеленому сукну стола:

– Незачем звонить, ясно, что она мне скажет… – Марта утешила себя тем, что Густи ничего не узнает:

– Мы поставим за ней наблюдение, поймем, что это за немец и проверим его. Если все в порядке, пусть она уходит в отставку, если хочет, венчается, заводит семью. В конце концов, ей всего двадцать лет… – дежурный на набережной снял трубку на первом звонке:

– Но я поговорю с ней о миссии в СССР, – решила Марта, – это будет дополнительное доказательство. Если мне все почудилось, она согласится поехать в Россию, она несколько лет готовилась к своей цели. Впрочем, если у нее только связь, и ничего серьезного, то это меняет дело…

Она щелкнула зажигалкой: «Говорит М. Отдел внутренней безопасности, пожалуйста».

Пятичасовой чай накрыли в яблоневом саду, на каменной террасе, усеянной белыми лепестками. После обеда к воротам имения Бромли подъехал аккуратный грузовичок, расписанный рекламой:

– Золотой Ворон, Гнездо Ворона, Берри в Лондоне… – внизу вился телефонный номер:

– Заказы по каталогу, доставка по всей Британии… – сидящий за рулем Сэм не предполагал, что сможет остаться с Луизой наедине:

– Здесь ее бабушка и дедушка… – парень немного опасался мистера Бромли, – вокруг полно народа, а я на работе…

Сэм привез песочные пирожные с финиковой начинкой, шоколадный торт, залитый темной глазурью, ромовые бабы, корзиночки со взбитыми сливками. Луиза вышла на террасу в светлом летнем платье. Тонкий шелк облегал почти незаметную грудь, ветер играл искрящимися на солнце волосами цвета спелой пшеницы.

Накрывая на стол, Сэм старался не смотреть в ее сторону:

– Я обещал ей писать. Когда мы сидели на скамейке, она взяла меня за руку… – вспоминая прикосновение ее нежных пальцев, мальчик едва не обжегся водой из чайника:

– Давай помогу, – раздался рядом веселый голос, – если не считать миссис Бромли и тети Марты, я здесь самая старшая… – леди Августа тоже носила шелковую юбку цвета глубокой лазури и скромную блузу. Поймав взгляд Луизы, Сэм понял, что девочка указывает глазами в сторону служебного входа в особняк:

– В подвале кухня, – обрадовался Сэм, – никто не удивится, если я туда пойду. Например, надо попросить слуг закипятить еще воды… – он надеялся найти укромный уголок:

– Она обещала отвечать на все мои письма… – сердце прерывисто забилось, – а я признался, что она мне очень нравится… – Сэм собирался все повторить девочке:

– Повторить и поцеловать… – он понесся к лестнице ведущей в подвал, – я приеду домой на лето. Луиза будет на каникулах, мы встретимся… – он подумал, что, может быть, им удастся сходить в кино или на танцы. Прав у Сэма пока не было, но отец посадил его за руль в двенадцать лет:

– В Плимуте нас знают, полиция не остановит грузовичок, даже увидев меня в кабине. Можно отвезти Луизу на пикник, выйти с ней в море…

Он едва не споткнулся на лестнице, но напомнил себе, что надо не вызвать подозрений:

– Все равно, – Сэм оглянулся, – пусть папа бурчит о сверчках и шестках. Сейчас новый век, такое не имеет значения. Главное, чтобы я был по душе Луизе… – на него повеяло сладким запахом пирожных, девочка зашептала:

– Кладовая с бельем открыта. Пойдем, только быстро… – тяжелая дверь захлопнулась.

Густи усмехнулась:

– Вряд ли мистеру Бромли такое понравится. Но они подростки, это каникулярный роман…

Густи занялась чаем, не желая болтаться под ногами у тети Марты. Она незаметно посмотрела на террасу. Тетя, покуривая сигарету, говорила с мистером Бромли. Адвокат на отдыхе позволил себе кашемировый свитер, но от галстука не отказался:

– Ему пошел восьмой десяток, – напомнила себе Густи, – дядя Максим галстука не носит, а мальчишки тем более… – собравшись у стола с пирожными, подростки галдели, вспоминая утреннюю рыбалку:

– Тетя Марта не взяла меня в море, а засадила за отчет, – Густи старалась не поднимать глаз, – почему она прицепилась к браслету… – браслет был единственной драгоценностью, полученной ей от Александра. Густи утешала себя тем, что бережливость в характере немцев:

– Он военный сирота, он вырос в бедности. Он откладывает деньги для нашего брака… – в кафе Александр аккуратно делил с ней счет. Густи покупала кофе и сахар для квартиры на София-Шарлотта-плац. Александр брал у нее сигареты, она ходила по магазинам за провизией:

– Он не возвращает мне потраченное, – поняла Густи, – но в семье тоже так не делают, мы почти семья… – она ожидала, что за браслетом последует кольцо. Получив безделушку от Александра, обрадовавшись, Густи сказала:

– Почти как у Куприна, милый. Это знаменитый русский писатель, у него есть рассказ с таким названием… – Александр пожал плечами:

– Никогда не слышал… – Густи поняла:

– Он не догадывается, что я знаю русский язык. Но почему он не удивился, что я читала Куприна? Хотя до войны его переводили на французский… – пальцы задрожали. Густи велела себе успокоиться:

– После часа в компании тети Марты кто угодно заразится паранойей, это ее профессиональная болезнь. Александр немец, он вырос в Западном Берлине, он не имеет отношения к русским. О браслете она расспрашивала всего лишь потому, что у нее была похожая вещь… – девушка услышала смешливый голос дяди Максима:

– Делитесь на команды, нас ожидает пляжный футбол. Пара на пару, на ворота поставим Ника и Полину. Я за рефери, – он присвистнул, – Ворон, дуй наверх за мячом… – Густи вздрогнула. На нее повеяло свежим жасмином, тетя взяла чашку, с рубиновым чаем:

– Мистер Бромли сетовал, что такого чая, как во времена его деда, больше не найдешь… – Марта опустила в чашку дольку лимона, – «К и К» возило чай из Индии на парусных клиперах… – отпив, она добавила:

– Но и этот сорт неплох. Заканчивай, – Марта повела рукой в сторону десертного стола, – посидим в библиотеке, продолжим вчерашний разговор… – Густи только и могла, что кивнуть: «Хорошо, тетя Марта».

Огненный закат золотил рассыпавшиеся по тартановому пледу кудряшки Полины. Девочка сопела, завернувшись в одеяло, рядом с плетеной корзинкой для пикника. Синие огоньки перебегали среди обгоревшего плавника. Мелкие волны рассыпались в белую пену на плоском берегу. На западе, в стороне Плимута, сиял огонь маяка.

Маленький Джон подпер кулаком твердый подбородок:

– Отсюда он уходил в свои плавания, – внезапно сказал юноша, – первый Ворон, сэр Стивен Кроу. Он тоже был из России, тетя Марта… – она сидела неподалеку от костра, накинув на плечи брезентовую рыбацкую куртку. Затянувшись сигаретой, женщина кивнула:

– И он, и его младший брат, что в Мейденхеде похоронен… – Джон тоже щелкнул зажигалкой:

– Пусть курит, – вздохнула женщина, – он взрослый парень, почти шестнадцать лет. Он, в конце концов, узнал, что его брат по матери жив… – Марта не считала возможным скрывать такое от подростка: