– Но, с другой стороны, пусть Лейзер остается в больнице… – Фаина скинула пальто, – музыкант, приезжающий в Москву, вырос в Израиле…

Она читала статью в «Известиях» о жизни маэстро Авербаха. Лейзер не преминул бы встать с плакатом у Колонного Зала. К израильскому посольству мужу было не подойти:

– Там все милицией утыкано. Как говорится, мелуха не дремлет… – сидя на одеяле, Сара возилась с потрепанными кубиками. Лейзер сам мастерил детям игрушки, Фаина обшивала семью. На кубики муж наклеил картон, с написанными от руки буквами ивритского алфавита. Прошагав к одеялу, Исаак велел сестре:

– Дай сюда. Смотри, тав, вав, реш, хей… Тора… – он ловко сложил слово, – Тора цива лану Моше, Тору нам дал Моше… – малышка захныкала, Фаина расстегнула пальто:

– Покормлю ее, ребецин, и поедем дальше… – жена главы ешивы мешала куриное рагу в большой кастрюле:

– Даже не думай, – отрезала она, – сначала сама поешь и дети пообедают. Медовый пирог возьмешь, он в духовке. Сара почти не кашляла, я ей чаю дала… – она протерла запотевшие очки уголком полотенца. За молоком Фаина ходила в один из переулков Марьиной Рощи, где пожилая еврейская пара держала пару коз:

– Я могу и Исаака с Сарой грудью покормить… – она облегченно опустилась на стул, – молока у меня всегда много… – Сара послушно повторила за братом, немного картавя:

– Тора цива лану Моше… – ребецин потрепала ее по голове:

– Молодец. Фейгеле, – попросила она, – присмотри за плитой, я проверю микву… – женщины окунались почти каждый день, пристройка не пустовала. Фаина покачала засыпающую Ривку:

– Аппетит у нее хороший. Надо ей пеленки поменять… – на кухне было тепло, Фаина боролась с дремотой:

– Завтра опять ехать в Кащенко, потом надо готовить для праздника… – дверь скрипнула, Исаак весело сказал:

– Мама, тетя пришла… – встрепенувшись, Фаина подняла голову. Рот сам собой открылся:

– Я ее видела в журнале «Огонек». То есть не ее, но она очень похожа…

Из экономии Фаина читала журналы и газеты на щитах в городе. В статье говорилось о выставке в Третьяковской галерее. В такие места ходить было не кошерно, но Фаина запомнила название картины:

– «Неизвестная», художника Крамского. Только она красивее, словно царица Эстер… – высокая девушка, в дорогом пальто мялась на пороге. Темные локоны падали на плечи, чудные, большие глаза робко взглянули на Фаину:

– Здравствуйте… – незнакомка покраснела, – скажите, как мне увидеть раввина… – девушка повертела хорошенькую сумочку: «Меня зовут Левина, Анна Левина».

Аня Левина считала затею авантюрой, но переупрямить сестру было невозможно. Оглянувшись на дверь гардеробной комнаты, она понизила голос:

– Не понимаю, чего ты хочешь добиться? Мы знаем, что мама была еврейкой, что папа тоже еврей. У нас есть метрики и паспорта… – паспорта им привезли перед отъездом из интерната, вместе с аттестатами. Выходило, что близняшки родились в годовщину Октябрьской Революции:

– Седьмого ноября сорок пятого года, – хмыкнула Аня, читая метрику, – город Москва. Мать, Левина Роза Яковлевна… – в графе «отец» стоял прочерк, но ничего другого они и не ждали. Отчество, впрочем, им оставили отцовское, Наумовны.

Надя выпустила дым сигареты в форточку:

– Паспорта-шмаспорта, – презрительно сказала сестра, – ложь на лжи и ложью погоняет. Словно наши аттестаты золотых медалисток… – Аня фыркнула:

– Может быть, кое-кто и не заслуживает медали, но я… – сестра обняла ее:

– Ты да. Это я разгильдяйка… – пухлые губы цвета спелых ягод улыбнулись, – но, Аня, аттестаты выписала не школа, а министерство образования… – старшая Левина вздохнула:

– Такой школы, то есть нашего интерната, просто нет. В любом случае, его расформировали, всех отправили в разные места… – девочки не ожидали, что в будущем увидят Софию или Свету Мозес.

Как заметила Аня в обитом бархатом кресле самолета, привезшего Левиных в Москву, им надо было быть благодарными. Девушка нарочито громко постучала ложечкой о чашку тонкого фарфора:

– Нас могли разлучить с Павлом. Подумай, что случилось бы тогда… – едва заметно скривившись, Надя приблизила губы к уху сестры:

– Нельзя быть благодарным людоеду, за то, что он обедает тобой по частям… – отчеканила Надя, – они… – сестра повела рукой в сторону вежливых мужчин в штатском, – забрали у нас отца… —

Павел погрузился в роскошный альбом на итальянском языке. Брат обернулся, серые глаза восторженно заблестели:

– Галерея Уффици… – он показал обложку, – мне обещали, что я поступлю в художественное училище… – так оно и случилось.

Самолет приземлился на закрытом военном аэродроме. Один из охранников, как их называла Надя, любезно объяснил:

– Ваши вещи в пути. Прошу вас, товарищи… – он распахнул дверь черной «Волги». Трехкомнатная квартира со свежим ремонтом помещалась, как сказал тот же сопровождающий, на Патриарших прудах:

– Очень удобное расположение, – он загибал пальцы, – рядом театры, улица Горького. На учебу вы можете ездить сами, однако правительство СССР заботится о вашей безопасности… – заботой о безопасности стал круглосуточный милицейский пост в подъезде. По мнению Нади, кроме них, здесь никто не жил:

– Соседей не слышно, – заявила сестра, – это особая квартира, агентурная… – они сначала решили, что отец жив:

– Может быть, он за границей на задании… – Аня подняла бровь, – нас привезли в Москву потому, что он возвращается… – сестра пожала плечами:

– Вряд ли. Думаю, папу расстреляли в пятьдесят третьем году. Но, может быть, в синагоге что-то знают… – Аня сомневалась, что родители, коммунисты, навещали синагогу:

– Мама была из Франции… – сестра не собиралась сдаваться, – но в детстве она жила в Германии и бежала оттуда, как еврейка. Она не всегда принадлежала к партии. Папа говорил, что до войны она вела буржуазную жизнь…

Им разрешили взять в Москву семейный альбом и мопсов. Кроме них, у Левиных больше ничего и не было. Каблуки Ани цокали по булыжнику улицы Архипова:

– Под вещами чекист имел в виду новые тряпки. Гардеробная забита импортным шмотьем, как Надя выражается… – она носила итальянское пальто, тонкой шерсти цвета спелого граната. Аня справилась с троллейбусом, идущим по улице Горького к Кремлю:

– Мы не в пустыне жили, – она вскинула на плечо сумочку, – нам показывали кино о Москве, в квартире есть карта города… – кроме вещей, на Патриаршие пруды привезли чемоданы с книгами:

– Мольберты для Павла и меня, фортепьяно для Нади, студенческие билеты… – охранник заметил, что они, как медалистки, получают повышенную стипендию. Аня понятия не имела о размере обычной стипендии. Зайдя по дороге в ЦУМ, девушка поняла, что они могут позволить себе очень многое:

– Хотя в ванной столько бутылок и банок, что можно десять лет ничего не покупать… – она изучала ассортимент рижских духов, – и все французское или американское… – стипендию им привозили на дом:

– Надеюсь, вы понимаете… – охранник отдал им студенческие билеты, – что не стоит распространяться о вашем… – он поискал слово, – в общем, о вашей школе. Вы учились на Урале или в Сибири, в провинции, потом приехали в Москву… – легенда почти совпадала с правдой. Аня стала студенткой исторического факультета университета, Надя получила билет хореографического училища при Большом Театре:

– Для вас сделали исключение, товарищ Левина, – улыбнулся чекист Наде, – товарищ Моисеев видел записи ваших танцев и согласен устроить просмотр… – Аня остановилась на углу улицы Архипова:

– Просмотр был на прошлой неделе, сегодня у нее первая репетиция с ансамблем… – она быстро проверилась:

– Нет, вроде сопровождающих нет… – в переулке на Патриарших постоянно дежурила машина с Лубянки. Последние несколько дней Аня, чтобы усыпить подозрения чекистов, ездила на Маросейку:

– Здесь много исторических зданий, я никогда не была в Москве… – порывшись в сумочке, девушка нашла блокнот, – ничего удивительного, что я брожу с альбомом для набросков… – занятия в университете начались на прошлой неделе. Павла определили в художественное училище при Строгановке. Комитетчики нашли брату преподавателей итальянского и китайского языков.