— Чудные у твово крестника знакомцы! — Здоровяк перевел взгляд на меня, оглядел внимательно, словно пытаясь найти ответ в моем облике.

— Уж каки есть. — пожал плечами крестный.

— Сами то дальше чего делать думаете? — помолчав немного, спросил старейшина. — А то айда к нам. Мы с тобой, повздорили, Прохор, прогнал я тебя, но то в сердцах, не подумавши. Прости, коли обидел! Но ты и сам понять должон! Не можно было по иньшему решить! Но теперича уж конец спору, я тебя простил, и ты обиды не держи! Вертайтесь вместе с крестником, нам добры вои счас ого-го как нужны, сам понимать должон. Ну?

— За предложенье благодарен, но принять пока не могем. Дело у нас с Пустым, суръезное. Коли живы останемся, можа и воротимся. А, Пустой? — бородокосый обернулся, удовлетворительно хмыкнул на мой ответ в виде пожатия плечами и продолжил. — Ну да, у его тама со своими можа што срастеца, али прошлое вспомнит.

— А што за дело-то? Мож помочь?

— Да не, путь неблизкий у нас впереди, но тама нас Пустого товарищи дожидаца будут. Оне ребята суръезныя! Справимся, пожалуй. А коли с ими не управимся, так никто с энтим делом и подавно не управица! Так я разумею!

— Это те самые… — Анисим похлопал по мешочку с жемчужинами и, получив утвердительный кивок от крестного, добавил задумчиво. — Так вы пешком что-ли?

— На лодке, по реке вона. — махнул рукой в сторону бородокосый.

Старейшина проследил глазами в указанном направлении, перевел взгляд на нас, снова на реку. При этом на лице здоровяка отразилась напряженная работа мысли, словно именно сейчас он принимал какое-то важное решение.

— По суше оно можа и быстрее выйдет, но на воде всяко покойнее. Так што по реке и пойдём. — продолжил крестный, не обращая внимания на раздумья собеседника. — Мимо Красного торжища, почитай, до самого Святолесья плыть. А тама уж пехом немного останеца.

— Докуда? — вынырнув из своих мыслей, спросил старейшина заинтересованно.

— Да тама… недалече от Гор Погибели. — неохотно произнёс бородокосый.

— Ого! Што вы там забыли-то, в энтом месте проклятом?

— Я-то ничего не забыл, энто у Пустого со товарищи дела там каки-то.

— Сгинете же! — после упоминания цели нашего путешествия, Анисим не на шутку разволновался. Раньше в разговоре он мог более-менее следить за словами и голосом, хитрить, иногда добавляя напускного негодования или показного дружелюбия. Теперь же в голосе здоровяка проскакивали ноты неподдельной тревоги, а может даже и страха.

Слыша неожиданно дрогнувший голос старейшины, а также побелевшие лица воинов, стоящих за его спиной, я вдруг осознал, что цель, к которой мы так стремимся и впрямь может оказаться настолько опасной, что все, случившееся ранее, в сравнении с ней, покажется милой сказочкой, рассказанной, доброй бабушкой любимому внуку, перед сном.

Глава 12

Едва только закончился разговор о тех самых Горах погибели, как Анисим резко засобирался в дорогу, сославшись на важные и срочные дела. И, по-скорому попрощавшись, умчался куда-то вдаль вместе с дружиной. Поверить в суеверный ужас, заставивший бывалого воина бежать куда глаза глядят, было сложно. Тут было что другое. И узнать, что именно вряд ли удастся.

В облаке пыли, поднятой копытами лошадей, повис ворох вопросов, так и оставшихся незаданными во время разговора.

— Напрасно ты, Прохор, про путь ваш ему сказывал. — произнесла знахарка, глядя вслед удалившемуся старейшине с отрядом.

— Сказал и сказал. Чегой напрасно-то?

— Недоброе он замыслил.

— Да чегой мелешь?! Миром с им разошлися, дажить воротица звал.

— Он потому мириться с тобою стал, што откуп великий получил. А сюда сбирался совсем с другим умыслом.

— С каким энто? Голову рубить штоль?! — хохотнул крестный.

— А хоть и рубить. Да и меч, коим ты крестника своего одарил, отнять сбирался. Он на тот меч давно глаз положил, и так и эдак у тебя его выманить пытался, сам помнить должен.

— Помню, как не помнить-то. Токмо меч энтот не его ума дело! Да и головы рубить надыть постараца, а то сам могешь без головы остаца! — враз посмурнев, с вызовом ответил бородокосый.

— Потому-то Анисим и пришёл с дружиной. Знает, что сам с тобою не управится. Да и крестник твой не так прост, как кажется. Как-то ведь выжил он в той сече, в которой Дед Василий с Феофаном полегли. — на последних словах она обернулась, вперив в меня внимательный взгляд своих, отдающих холодом, васильковых глаз.

— Чудом спасся. — не стал вдаваться в подробности, просто пожав плечами.

Из разговора с Настасьей я вспомнил, что девчонка называла знахарку красивой. Ещё то, что все ухаживания и знаки внимания, оказываемые не только местными, но и приезжающими из других поселений, женихами, она безапелляционно отвергала.

Теперь же в словах девчонки можно было убедиться самому.

Несмотря на отсутствие косметики, мужскую одежду, кольчугу и, совершенно не вяжущийся со стройной фигурой, (которую не смогло скрыть даже воинское облачение) немаленьких размеров топор на поясе, выглядела знахарка эффектно.

Не слишком ровно подрезанные волосы цвета спелой пшеницы в беспорядке рассыпаны по плечам. Слегка бледную кожу, в обрамлении светлых прядей, разбавлял легкий румянец на щеках и нежная розоватость губ. Черты лица, особенно правильные и выразительные, довершала синева глаз, своим цветом напоминавшая о безоблачном январском небе. В этой, пронизанной ледяными нитями, синеве терялась возможность определить истинный возраст знахарки.

На первый взгляд ей нельзя было дать больше двадцати. Яркой энергией юности так и светило от хорошенького личика и ладной фигуры. Но стоило лишь заглянуть в, обрамленные пушистыми ресничками, глаза, как эта цифра вмиг умножалась в два, а то и в три раза.

— Ты думаешь, что спасся… Спасся… — задумчиво проговорила Таисия, продолжая морозить меня своим, прошивающим насквозь, взглядом. Повторила, словно пробуя слово на вкус и, вдруг поморщившись, прикрыла глаза ладонью, горестно покачала головой. — Нет. Не спасся. Никто не спасся!

— Чегой не спасся-то?! — переспросил, хмурясь, бородокосый. — Вона жешь он живой, спасся, значица!

— Ещё не спасся! И мы не спаслись!

— От чего я не спасся и при чём здесь вы? Одержимых ведь отвадили, вы в безопасности. Или это про то, что у нас с крестным впереди опасность? Так нас о том предупредили, что в конце пути ждёт, да и сам путь может оказаться непростым, улей всё-таки. — глядя на разом побелевшее лицо знахарки, весь румянец с которого сошёл в один миг, хотел подхватить её под руку, но Таисия сама вдруг шагнула навстречу.

Хрупкие девичьи ладони легли на мою голову, мягко, но настойчиво надавили, заставляя поднять подбородок выше. Побледневшее, но все ещё остающееся красивым лицо приблизилось почти вплотную. Колкий взгляд расширенных, немигающих глаз уперся, полностью перекрыл обзор, вынуждая и меня самого шире распахнуть веки. Да так, что в глазах вдруг искры замельтешили.

Девушка нежно глядит в глаза возлюбленному после долгой разлуки. Со стороны происходящее и впрямь можно было принять за сцену интимного характера, но на деле ситуация больше походила на осмотр у врача. Очень строгого врача.

— Не оглядывайся, смотри в глаза. Не о чём не думай. — каким-то отрешенным голосом произнесла Таисия, когда я попытался скосить взгляд на бородокосого, замершего в стороне с серьёзным лицом.

Пальцы её вдруг сильнее сжали голову, а зрачки расширились, почти заполнив собой всю радужку. При этом ощущение холода, доселе казавшееся лишь визуальной аллегорией, связанной с цветом глаз знахарки, и в самом деле начало пробирать, несмотря на относительно теплую погоду. Причём пробирать холод начал не снаружи, а наоборот. Словно где-то внутри распахнулось окно в ненастную зимнюю ночь и ледяной ветер ворвался сквозь него, засыпая все острыми, колючими снежинками и промораживая насквозь. Собственные глаза казались теперь двумя маленькими хрупкими льдинками — моргни и выпадут из глазниц, заиндевевшее сердце с трудом проталкивало густеющую кровь сквозь сосуды, а покрывшиеся инеем легкие вот-вот должны были замёрзнуть и замереть окончательно.