— Ты про яму?

— Да, он тоже ее ямой называл. Сразу нам сказал, чтобы уходили, как на всю ширину ее растянет. Ну мы и побежали к крепости. Феофан сказал, что деду Василию недолго осталось, как помрет, яма исчезнет.

— Мы его там и нашли. — покивал головой крестный. — Седой весь и высушенный. А пред ним яма. Глубокая! Саженей пять, не меньше! И по обеим сторонам по две избы как корова языком смела, ни полешка не осталося. До последнего стоял, значица. Эх, добрый воин был!

— Он ещё до того с одержимыми бился. Топтуна и жрача с арбалета, в упор практически, свалил, а бегуна топором приголубил. Но успели его достать, бок порвали сильно. Рана страшная была, даже непонятно как на ногах ещё стоял.

— Да, могучий воин, мало таких… Давай помянем деда Василия. — Бородокосый заново наполнил опустевшие кружки. Выпили, снова помолчали.

— А Феофан как…? — крестный не закончил, заскрипел зубами. До этого он особо не демонстрировал чрезмерную эмоциональность, в основном даже наоборот. Но сейчас, во взгляде серых, а от отражающихся в них отблесках костра, казавшихся стальными, глаз плескалась целая река горечи по погибшим соратникам.

— Феофан быстро… — вытолкнуть из пересохшего рта непроизнесенное бородокосым слово не удалось. Пришлось обходиться коротким мгновением тишины, материализовавшимся на его месте. — На пути к крепости на нас напал волот, здоровенный! Одним ударом Феофана зашиб, тот, наверное, и понять ничего не успел. Волот, наверняка тот самый, которого ты потом свалил. Получается, что отомстил за Феофана, тварюгу эту пристрелив.

Крестный в ответ лишь покивал, поднял кружку, отсалютовал в сторону скрытого далью поселка и со словами "за Феофана" опрокинул содержимое в рот. Повторив в точности его жест, поставил опустевшую посудину на импровизированный стол.

Прохладный пенный напиток скользнул вниз по пищеводу, ухнул в желудок, добавляя приятной расслабленности в теле и голове. Пиво было небольшой крепости, вряд ли больше трех-четырех градусов. Но массивные деревянные кружки, в которые его разливал бородокосый, объемом если и не доходили до литра, то совсем немного. А за неполный час, что мы провели в компании пузатого бочонка, кружек было выпито уже по три штуки. И как раз сейчас наполнялись четвертые. Так что настроение было как раз для душевного разговора, пускай и омраченного трагическими событиями.

— Он и меня бы прибил, волот этот, — не дожидаясь вопросов, продолжил рассказ. — то есть даже попытался прибить. Я и сам думал, что всё — конец! Никакое чудо не могло спасти из-под опускающейся на голову огромной лапы твари! Но вот спасло! Случилось! Не знаю, как вышло, но вдруг оказался в воде, посреди реки, как раз недалеко от острова на котором ты меня и нашёл.

— Ого, так вот у тебя што за дар, получаеца! Могет враз в иньшее месте перенести, от верной смерти спасая. Добрый-добрый!

— Вот и я подумал, что дар открылся. Правда, снова им воспользоваться не получилось, как не пытался. Думал, в посёлок обратно перенестись сразу, но не выходит никак. Может посоветуешь что? Вот ты, дядь Прохор, как своим даром управляешь?

— Как, как?! Каком кверху сажуся! У меня даров пять штук, и кажный по-своему пользую. С одним слово про себя скажу, с другим палец по-особому сгибаю, третий сам зачинат работать. В обчем сам и придумашь, как его пользовать. Вот Тайка придёт с ей о дарах и говори, на то она и знахарка, штобы с энтим делом помогать. И с другим тожить…

Последние слова крестный проговорил негромко, взгляд его при этом был прикован к толкущейся на левом берегу кучке одержимых.

За прошедшее время группа на порядок усилилась, причём не только количественно, но и качественно. Одна из тварей, возвышающаяся над прочими, словно заядлый второгодник среди одноклассников, была похожа на приконченное Феофаном на стене чудовища, даже слегка поздоровее. Упырь, или всё-таки волот?

— Упырь матерый, вскорости до волота дорастет. — словно прочитав мои мысли, избавил от сомнений бородокосый. — Не боись, оне воду оченно не любят. Дажить если захотит до нас добраца, у меня стрела заговоренная есть, Тайка дала, как с промысла возвернулися.

— А если они всей толпой поплывут?

— Не поплывут. Плавают они хреново, потонут. А тут ещё, значица, теченье меж берегом и островом, хоть и несильное, но есть.

Несмотря на успокаивающие пояснения крестного, смотреть на добрый десяток чудовищ во главе с матерым упырем, находящийся в пятидесяти метрах от нашего бивуака, было тревожно. Вдвойне тревожно было осознавать, что количество тварей продолжает увеличиваться. Тем более раньше, как утверждают местные, территория, прилегающая к посёлку у одержимых особой популярностью не пользовалась.

Вот, кстати, ещё один жрач топает, выбравшись откуда то из лесу. Что его заставило пойти в эту сторону, что привлекло? Дым от костра?! Так его немного и ветер дует в сторону, противоположную той, откуда вырулила эта образина. А может жрач прибежал на крики одержимых?! Может быть и так. Но что заставило целые стаи кровожадных чудовищ сняться с облюбованных мест и отправиться к находящемуся черт знает где поселку?

Этим вопросом я задавался ещё вчера, когда вместе с дедом Василием стоял на стене и разглядывал двигающиеся по степи фигурки одержимых. В тот момент мне не дали как следует поразмышлять. Но сейчас, отвлекшись от беседы с крестным, взглянул, наконец, на происходящее трезво. Ну, пускай и не совсем трезво, но вполне обстоятельно.

Оказалось, что ответ невероятно прост. Нужно было лишь задуматься, кто или что появилось в посёлке прямо перед нашествием одержимых.

— Дядь Прохор, так это я! Это из-за меня твари лезли в посёлок, словно мухи на мед! — Слова эти проговаривал, ошалело уставившись на бородокосого.

— Понял-таки, крестничек. — В его голосе слышались насмешливые нотки, но, лично для меня, ничего смешного в открывшейся правде не было.

Глава 5.

Левый берег продолжал полниться горловым урчанием и криками чудовищ. По воде эти звуки разносились на приличное расстояние, приманивая других тварей, находящихся неподалеку.

Хотя, о чём я говорю?! Зачем им прислушиваться, если прямо посреди реки, на вытянутом островке, расположился живой магнит для одержимых. Непонятно каким органом чувств они безошибочно определяют мое местоположение, но то, что эта чуйка работает у них исправно и на многие километры, несомненно.

По этой же причине правый берег, всего час с лишним назад очищенный нами от тварей, вновь оказался ими занят. Правда, недолго. Всего лишь два жалких бегуна, но крестный не стал позволять им безнаказанно разгуливать поблизости. Он потратил ровно две стрелы. По одной в каждую урчащую голову. С расстояния в пятьдесят метров. Стрельба, достойная аплодисментов и оваций.

Но настроения, чтобы аплодировать и с одобрением поднимать вверх большой палец, не было. С настроением дело вообще было швах. После открывшейся истины, переполнявшая душу радость от встречи с бородокосым, от добрых вестей и приятно потяжелевшего желудка истаяла, словно остатки хорошего сна, уступившие место суровой действительности с первыми лучами солнца.

Ладно хоть крестный не стал настаивать на моем участии в очередной акции геноцида. Даже вскрывать затылочные наросты тварей сам поплыл, оставив крестника в одиночестве, наедине со своими мыслями.

За это ему большое спасибо, именно этого мне сейчас и не хватало.

Страшная правда ударила в голову тяжелым, наполненным чугунными чушками, мешком, убивая и лишив способности мыслить. Поначалу вообще не мог привести разум в порядок. Мысли метались внутри черепной коробки, словно стая сумасшедших пчел. Руководили ими исключительно покатившиеся вразнос эмоции и вернуть обратно власть над собственным разумом долго не получалось.

Перед глазами вставали картины из такого долгого и, преимущественно, мрачного вчера. Раздавленный кусачем парнишка, доспех и арбалет которого не раз выручали меня в трудную минуту. Осиротевшая маленькая девочка, плачущая на руках, пытающейся успокоить её, Настасьи. Дед Василий, с разорванным боком и он же, доживающий последние свои мгновения рядом с темной сферой. Суличник Феофан, убитый огромным волотом. Все эти трагические события и остальные, свидетелем которых мне не случилось быть, все они, так или иначе, на моей совести.