Приглядевшись, среди этих самых, плетущихся в арьергарде, вояк, заметил пару знакомых лиц. В их числе оказался и Демьян, тот самый, что сопровождал пришедшую покормить меня Настасью и поначалу относившийся ко мне с подозрением. Остальных, хоть и смутно узнаваемых после боя в посёлке, поимённо не знал.

Ещё в глаза бросилась женщина в мужской одежде, кольчуге и повязанном на голову, платке. Держалась она во второй группе и ехала рядом с Демьяном, при этом негромко переговаривалась с ним.

Видимо, это и есть та самая знахарка — Таисия.

Оставив лодку с вещами на берегу, не торопясь двинулись навстречу гостям.

С момента отплытия с острова бородокосый не проронил и слова. Со стороны казалось, что он пребывает в состоянии глубокой задумчивости. Но угадать какие именно мысли занимают голову крестного не получалось, в его серо-стальных глазах не отражалось даже тени эмоции.

Далеко отойти от прибрежной полосы не успели. Пусть всадники не особо поторапливали лошадей и шли лёгкой рысью. Но даже в таком темпе по скорости превосходили вдвое наш пеший шаг.

Встреча состоялась на небольшом, километр — на полтора, пятачке голой земли. Ни кустика, ни травинки. Словно кто-то заранее побеспокоился очистить от растительности площадку для переговоров. Посреди желто-зеленой степи этот участок выглядел чужим и лишним. Но я уже догадался, что это просто небольшая сота, втиснутая неведомыми силами в толпу более схожих меж собой собратьев.

Старейшина первым спрыгнул с лошади, причём чересчур резво, что, для его богатырского телосложения, выглядело неестественно. К тому же здоровяк был облачен в кольчугу и доспех, на его украшенном воинском поясе висели чекан и длинный меч, что тоже не должно было добавлять свободы движений.

Легкой пружинящей походкой, старейшина приблизился к нам. Взгляд его глаз, жёсткий и с прищуром, при всем желании нельзя было назвать приветливым.

За его спиной, словно из воздуха, материализовались двое спешившихся всадников, если и уступающих в росте предводителю, то совсем немного. Остальные остались в седлах. При этом две группы по три человека, разъехались в стороны. Наверное, дозор.

Немного в стороне, отделившись от основного отряда остановилась знахарка со свитой. Те не стали засиживаться на конях. Быстро спешившись, начали снимать с коней сбрую. Видимо, не просто поздороваться приехали.

Но подходить к нам, из той группы, пока никто не собирался. Несколько человек повели расседланных коней к реке, на водопой. Остальные занялись своими делами.

— Здрав будь, Анисим! — произнёс бородокосый, шагнув навстречу здоровяку, возвышающемуся над ним, словно утёс.

— И ты, Борода, будь! — ответил тот не особо приветливо.

— Чегой тебе дома не сидица-то? Ещчё воев привёл стоко. Вот жеж на промысле были, аль сызнова пошли?

— Дальним дозором край обходим, да от одержимых чистим. Вы тут с крестником своим натащили погани со всей округи, а нам их теперича выкашивать.

— С энтим все, разобралися. Уж за пустым одержимыя не шастают. Можете обратно сбираца.

— Неужто сами управилися, без Тайки?

— Да есть люди добрыя, подмогли.

— Каки ж тута, в глуши, люди?

— Добрыя, Анисим, добрыя!

— Добрыя, говоришь?! Ну ну! — первые слова здоровяк произнёс негромко, хотя в голосе и были слышны нотки злобы, но дальше перешёл на крик. — А с нашими людьми што? С теми, которы по милости твово крестника в землю легли? С ими што делать прикажешь?

— С теми, што покой обрели, ничаго уж не поделашь. — крестный отвечал спокойно, лишь брови нахмурил. — Токмо и остаеца, што оплакивать, да память их чтить. И дальшее жить так, штоб оне на нас глядя, возрадовалися.

— Жить?! Жить?! Жить?! — Анисим явно не собирался успокаиваться и продолжал разговор на повышенных тонах. — А детям да женам ихним што скажешь? Которы без корми…

— Кончай, Анисим! — не выдержал бородокосый, отвечая криком на крик — Я сам наперечет знаю всех, у кого в энтой сече родичи сгинули! И с ими жешь кажного из павших оплакиваю!

— Где ж с ими, коль ты тута незнамо с кем шасташь?

— Духом, Анисим, духом я с ими! — уже более спокойно проговорил бородокосый. — А на Пустого ты зла не держи. Коли по совести судить, вины в том горе, что к нам в избу пришло, на ём не большее, чем на нас с тобою!

— На мои плечи вину переложить хотишь?

— Скажу счас, как оно было. Там уж сам думай, на ком вины большее. Отметину, што одержимых притягиват к Пустому прилепили те же люди, што и сняли. Те, с которыми мы тута встретилися. Не со злым умыслом прилепили, а просто вышло такото.

— Ха-ха-ха! А где ж оне, людишки-то? — сбавив тон, старейшина заговорил насмешливо.

— Ушли оне. Про ихи с Пустым дела не стану, сказывать оченно долго, да и не понял я тама толком ничаго. В обчем вину свою оне признали, покаялись и плату за погибших, значица, возвернули…

— Откупилися штоль?! А што жешь оне сами не пришли к нам, што откуп сами не принесли, а чрез тебя отдали? Не по-людски так! Видать откуп мал, сами постыдилися при… — Здоровяк собирался продолжать, но замолк на середине слова. Даже рот забыл закрыть, да и глаза выпучил, увидев на раскрытой ладони бородокосого три белых шарика. Аналогично отреагировали вояки, стоящие за спиной Анисима.

— Вот, значица, плата. Сами оне не можут. — безразлично проговорил крестный. — Думал с Тайкой передать, но коли ты здеся…

— Это што, жемчуг? — еле слышно, враз севшим голосом спросил здоровяк.

— Жемчуг.

— Белый?

— Белый, белый. Бери уж.

— И впрямь жемчуг! Тееееплый. — протянул старейшина, сжимая в кулаке принятое от бородокосого богатство и глуповато улыбаясь. Правда, длился его восторженный ступор совсем недолго. Несколько мгновений понадобилось здоровяку, чтобы взять себя в руки, стереть улыбку с лица и спрятать жемчуг в висящий на поясе кожаный мешочек.

Напоследок он ещё раз пристально посмотрел на белые шарики на своей ладони, словно хотел удостовериться, что бесценное сокровище не исчезло.

— Кхм… Што ж, плата достойная! Принимаю и признаю, што хоть павших энтим не возвернуть, но живым большая подмога от сего дара! — набравшим силу голосом заключил Анисим и стоявшие рядом войны согласно закивали головами. — Передай энтим своим людям, што нет боле за ними долга, такоже и на крестнике твоем нету вины.

Бородокосый молча кивнул в ответ.

А мне, все это время, в молчаливом ожидании, наблюдавшем за переговорами, вдруг пришло в голову, что именно за этим и пришёл старейшина. Показавшийся сначала грозным предводителем, готовым за свой народ рубить головы и сажать на кол, в дальнейшем по ходу разговора он так резко переключился с гневного негодования разъяренного военачальника, на ехидно-оценочное подначивание торговца, что стала понятна изначальная цель визита увязавшегося за знахаркой Анисима. Здоровяк хотел просто-напросто получить материальную компенсацию за погибших воинов.

Только неясно, что именно хотел у нас реквизировать хитрый старейшина. Откуда ему было знать, что внезапно из будущего появятся мои странные соратники и заплатят белым жемчугом за то, что натворили одержимые в поселке. Значит, он хотел получить что-то из нашего с крестным имущества. Ума не приложу, что именно. Что, явно небедному Анисиму, возглавляющему целое поселение, могло понадобиться от двух бродяг-оборванцев?! Загадка!

— А што за люди таки, с коими вы тута якшаетеся? Откуда? Чьего роду-племени? Чем живут? — после небольшой паузы, с почти незаметной ноткой подобострастия в голосе, начал расспрашивать Анисим. Спрашивал он одно, а в пытливом взгляде хитро прищуренных глаз читалось другое: где найти этих, богатых белым жемчугом, людей? При этом, намерение любым способом отнять спрятанное в чужих карманах богатство читалось во взгляде не менее отчетливо.

— Издалече оне. Сам толком ничаго об их не знаю, а што знаю, толком не понимаю. Да и откель знать, коли энто Пустого вона знакомцы. Тока и он их не помнит, с памятью у его ж беда.