Вокруг камни, камни, и камни… Через трещину сверху просачивался, заставляя жмуриться, яркий луч солнца, в котором трепыхались пылинки. Чуть ниже моих пальцев лежала сумка.

Ну, не самый худший расклад…

— Ох-х… — вырвалось у меня, когда раздавленное тело заботливо объявило, что ему больно. Очень больно, и оно умирает.

В тёмной расщелине показалось мерцание, и к сумке оттуда вытянулась голова гарпии. Ну да, та самая мамашка всё никак не успокоится.

— А ну! — рявкнул я, пытаясь дотянуться до сумки, — Моё!!!

Пальцы беспомощно хватали воздух. Не хватало всего лишь пары сантиметров…

От резкого движения мне резко поплохело, отозвались стреляющей болью сломанные рёбра, и я зажмурился — перед глазами засверкали искры. Солнечный луч показался невероятно ярким, голова пошла кругом, и следом накатил кашель.

— Хреново, — проворчал я, чувствуя, как с моих губ стекает кровь. Кажется, я даже вижу, как рубиновые капли, сверкая в ярком солнечном свете, исчезуют в темноте.

Гарпия всё-таки с криком исчезла в расщелине, так и не успев схватить сумку. То ли я напугал её, то ли она решила подождать, когда я сдохну…

А мне недолго осталось. Вот, яркий свет даже никуда и не девается, будто я уже умер и стою у ворот сияющей Светлой Обители. Той самой, которая, как верят Адепты Света, покоится в небе прямо среди густых облаков, и в котором их ждёт вечное благоденствие.

Я даже чувствую, как онемевшими ногами ступаю по золотым ступеням… Но тело не слушается, и, наверное, именно поэтому я падаю в облако. Такое тёплое, мягкое, что я зарываюсь в нём лицом.

Странно, я думал, Десятому после того, что он натворил, точно суждено попасть в ад.

Хотя, может, это Отец-Небо решил напоследок так поиздеваться? Дать поваляться перед Обителью, ощущая щекой эту нежность. Облака такие тёплые, мягкие, и пахнут какими-то цветами…

А потом Отец-Небо вышел бы и сказал:

«Хморок, ну какой же ты всё-таки странный».

Так, что-то я не понял… Почему Хморок?

«Свалить на сотни лет неведомо куда, чтобы возродиться в хрупком человеке?»

Э-э-э… И почему у Неба женский голос⁈

«Может, именно поэтому я никогда не могла тебе отказать?» — спросил снова Отец-Небо, глядя на меня из ворот Светлой Обители. Нет, больно уж у него фигура изящная, женственная…

Да смердящий свет, что происходит⁈

Огромных трудов мне стоило собрать гаснущие мозги в кучку, чтобы осознать, что я всё ещё нахожусь под завалом. Вот только моя голова и вправду прижималась к чему-то… кхм… к кому-то тёплому, мягкому… Да и свободную часть меня при этом ещё и кто-то стискивал в объятьях.

Мне понадобилось несколько секунд на то, чтобы понять — я прижимаюсь к женской груди. Точнее, это меня прижимают и нежно так гладят по голове. Из-под приоткрытых век сквозь слёзы от пыли я видел обворожительные округлости в вырезе белоснежного платья, отороченного золотыми и зелёными нитями…

Ещё пара секунд, и резко возбудившийся мозг прикинул возможные варианты, кто мой гость.

Это точно не Мавша… Нет, она могла бы переодеться, но я прекрасно помню, что размеры бюста у богини морей были не такими впечатляющими. Да и запах этого тела… запах точно другой. Мой нос варвара, может, и не отличался такой остротой нюха, как у Кутеня, но подобные первобытные мелочи я чувствовал предельно чётко.

Креона?.. Ой, да я умоляю тебя, Всеволод! Ей до Мавшиных-то прелестей… кхм… расти и расти. Да и какая теплота от Креоны? Предсмертная если только…

Ну и надо быть реалистом — Креона сюда, под завал, залезть бы точно не смогла, магией не вышла.

Итак, первое… Это не Мавша и точно не Креона.

Тогда чьи же это прелести?

Тут наклёвывалось второе. Под завалы ни одна смертная душа залезть не может. Да и гарпия вон как испугалась этого мягкого сияния.

Пальцы, гладящие меня по затылку и дарующие исцеляющую лёгкость всему телу, вдруг замерли.

— Хморок, душа моя, мне кажется, ты уже давно очнулся, но просто молчишь.

Я усмехнулся, так и продолжая с прикрытыми глазами прижиматься к груди, и ответил:

— Если я умираю… то это неплохой конец, я бы сказал… — к горлу сразу подкатил ком и я едва сдержался, чтобы не закашляться кровью. Не хотелось испортить картину перед моими глазами.

Я даже удивился этой своей мысли. С каких это пор меня волнуют такие мелочи?

— Яриус очень обеспокоен, — женщина продолжила меня гладить, и боль в груди сразу же угасла, — Ты ведь не просто так вернулся?

Я вздохнул, чуя, как подкатывает раздражение. В любом случае, если злюсь, значит, уже чувствую себя лучше. Но только любому тугодуму понятно, что от моих ответов сейчас зависит моё же выживание.

Когда валяешься под завалом, отказываться от помощи богини, причём такой вкусно пахнущей и мягкой, немного глупо…

И снова я, значит, Хморок. И снова вопросы, на которые я не знаю ответа.

А может, если я скажу, что меня сюда послали боги из другого мира, и я знать не знаю никакого вашего Хморока… Может, тогда закончится вся эта феерия тупости?

— Стрибор говорил мне, что ты смертный, — её губы дышали жаром прямо мне в ухо, — Я не верила, но это оказалось правдой… Хморок, ты с ума сошёл? Ты до самых кончиков волос смертный.

Наконец, я распахнул глаза пошире и поднял взгляд. Пока рука этой гостьи лежала на моём затылке, всё тело покалывали приятные иголочки, и мне было намного легче.

Девушка… Глаза у неё необычного, каре-золотистого цвета. Волосы тоже золотистые, невероятно яркие, будто не искрятся, а сами светятся. Лицо бледное, с румянцем, и губы у неё даже без помады кажутся сочно-алыми.

Длинное, немного прозрачное платье отлично обтягивает её фигуру, а откровенный вырез открывает вид на большую, но при этом подтянутую грудь. Наряд подобран идеально — всё время кажется, что ещё чуть-чуть, и увидишь лишнее… И можешь таращиться целый час, ожидая увидеть это самое лишнее.

В тесноте завала она сидела рядом со мной, согнув ноги в коленях, при этом её поза выглядела довольно расслабленной — будто в саду отдыхает, усевшись на травку и прислонившись к стволу яблони.

Что это за богиня, догадаться было не трудно. И, надо сказать, не зря блюдо из дыни назвали «Сияновой прелестью».

— Сияна, значит, — вырвалось у меня, — Сколько лет, сколько зим…

В ответ она обняла моё лицо ладонями и жадно впилась в мои губы. Тут же мне в кровь хлынул жар страсти, я будто на двадцать лет назад перенёсся, в объятия своей жены. На какой-то миг мне показалось, что это действительно она…

Я отпустил свою подозрительность погулять и положил свободную руку богине на затылок, чувствуя королевский шёлк её волос. Моя чёрствая душа Тёмного Жреца вспыхнула так, будто и не было стольких лет поклонения Тьме… Ох, расщелину мне в душу, я и не думал, что ещё способен на такие чувства!

А может, это Малуш так разгорячился? Я так подозреваю, молодой проповедник был ещё девственником, и любое прикосновение женщины должно было вызвать в его крови юношеский пожар. Тем более, Сияна наверняка умеет разжигать огонь страсти.

Или…

Кажется, это самое третье «или», которое просыпалось в моём подсознании, и вправду существовало. Какая-то неизвестная и незнакомая мне часть моей души ответила на поцелуй богини, явно соскучившись по тысячелетней страсти. Неужели где-то во мне и вправду прячется древний бог?

— О, Хморок, а ты всё такой же! — оторвавшись от моих губ, прошептала Сияна, — Как ты это делаешь⁈

— Что? — просипел я.

Моё сердце ходило ходуном… То ли от того, что половина моего тела всё так же лежала под тяжеленной глыбой, то ли действительно от страсти. Я неимоверно хотел эту Сияну… мать её… со всеми её прелестями!

— Ты поцеловал меня, как будто в первый раз… Как будто только и хотел всю жизнь, что целовать только меня! О-о-о, Хмарок, а ведь я летела сюда свернуть тебе голову, — она усмехнулась, стирая кровь со своих губ, — Представляешь, Мавша тут напела мне, что всё это время вы с ней…