Литмир - Электронная Библиотека

За время болезни Петра Соня при помощи жениха разыскала могилу отца и поставила памятник. Затем, по неотступным просьбам Коптева, она стала кой-что покупать и готовить сама своё приданое…

— Как встанет Пётр Павлович, так сейчас же в храм Божий! — говорил Коптев. — Хоть я и любимец ныне сильного вельможи, чуть не второго российского регента, а всё-таки лучше спешить: времена наши переменчивы. Бог весть что впереди? У фельдмаршала тоже врагов много всегда было, а теперь их ещё больше набралось из завистников.

Выздоровевший Львов, конечно, согласился с этим мнением. И решено было после наступившего уже Рождественского поста венчаться немедленно, не отлагая в долгий ящик.

Впрочем, Львов тем охотнее старался ускорить свадьбу сестры, что ему не на кого было оставить её в Петербурге.

А расставаться приходилось. Львов решил твёрдо добиться, куда сосланы Бурцевы, и ехать за ними, к ним. Теперь у него на свете, по замужестве сестры, оставалось одно близкое существо — Лиза.

Однако все хлопоты и старания выведать что-либо о Бурцевых были безуспешны. На Смольном дворе, у цесаревны, не было никаких сведений об её приверженце, из-за неё, очевидно, пострадавшем, как и с десяток других Петровых старых служак.

В канцелярии нового первого министра, несмотря даже на принадлежность к ней Коптева, ничего добиться не удалось. Миниховские клевреты были, очевидно, хитрее и осторожнее бироновских.

Львов, пожелавший из-за одного лишь любопытства узнать, где находятся Шварц, семья Кнаусов, Лакс и его благодетель Адельгейм, наивно много ему помогший, не мог, однако, ничего выведать. Он узнал только, что Шварц был сначала заключён в Шлиссельбург, но куда девался или сгинул — было неизвестно. Старик Игнат, которого Пётр повидал, нарочно съездив для этого в крепость, объяснил ему:

— Этот злючий немец вряд ли жив теперь… Так злился, так злился, сидючи у меня, что на стенки швырялся… Опасался я его, чтобы как меня не укусил. Ей Богу… Ну, вот, полагаю я — и не ради смеха, — что он от злости лопнул и помер где в ссылке или дорогой.

В разговоре Игнат называл Львова по-старому — Генрих Иваныч. Пётр, ни слова не объяснив ему, пожелал видеть камеру, где содержался его отец… Но это оказалось невозможным. В ней был заключён теперь, по словам старика, «ктой-то из биронщиков» под величайшим «секретом», и к нему никого не допускали. Даже ключ был в канцелярии и пищу ему приносил капрал из Преображенского полка.

И Львов уехал, оставив Игната в убеждении, что он — Генрих Иваныч Зиммер.

Потеряв всякую надежду разузнать, куда сослан Бурцев с внучкой, он решился снова, во второй раз, на комедию служебную. Он решился проситься в управление фельдмаршала, чтобы в качестве чиновника по сыскным делам всё-таки добиться, где Бурцевы. Коптев доложил о нём графу, и Львов был зачислен.

Свадьба сестры и поступление на службу состоялись почти одновременно — в начале января.

Два месяца Львов деятельно и усердно служил в управлении властного первого министра и был наконец им замечен и обласкан.

«Ещё месяц обожду, — думал Пётр, — и прямо в награду за службу попрошу разыскать, где Бурцевы, и простить их — вернуть из ссылки!»

По тому, насколько фельдмаршал милостиво относился к нему и отличал его, Львов мог вполне надеяться на успех. А одного слова Миниха было достаточно для спасения Бурцевых.

Храброго воина и героя, спасшего Россию от «кровопийцы» и предоставившего власть в руки матери императора, все благоразумные и честные люди считали спасителем отечества. Могуществу его не было предела. Правительница во всём совещалась с ним и во всём действовала по его советам и указаниям.

И завистников горсть скоро превратилась в сонм. А во дворце говорилось и неустанно повторялось людьми, близкими к правительнице:

— Человек, однажды произведший государственный переворот хитро и смело, может и второй раз то же затеять. Первый министр, конечно, легко может пожелать сделаться регентом империи. А для этого необходимо прежде удалить из пределов России отца и мать младенца-императора. При сокрушении властного курляндца у него был только верный ему полк — преображенцы, а теперь у него в столице своя сильная партия. Прозвище «миниховец» уже в ходу в столице… «Регент-фельдмаршал» уже слышится подчас в беседах среди сановников и дворян. Измайловцы и конный полк — офицеры и солдаты равно — уже соперничают с преображенцами, кто больше любит и чтит покорителя турок… Такой человек опасен!.. Да и зазнался он не в меру: желает быть почитаем выше правительницы и выше принца-генералиссимуса. Пора избавиться от него… Не было бы поздно!..

Вот что слышала Анна Леопольдовна чуть не от зари до зари и равно от всех своих окружающих. Даже главные сановники империи — Остерман, Левенвольд, Головкин и другие — тихо нашёптывали всё то же самое.

— Пора! Не было бы поздно!.. Его можно и не трогать, но клевретов его, шайку его, надо распугать… В этом вся его сила. А один он не страшен…

Наступил март месяц, и ровно через четыре месяца после сокрушения курляндца «спасший отечество» от злодея оказался сам чуть не злодеем…

Фельдмаршал в одну неделю был понемногу лишён всех своих должностей и очутился у себя на дому как бы арестованным. Правительница решилась избавиться от опасного человека, якобы претендующего на регентство.

Но если граф Миних остался в столице, живя как простой дворянин, без влияния на дела государственные, без власти, даже без права бывать при дворе правительницы… то миниховцам сразу пришлось круто.

Под тем или другим предлогом клевреты павшего министра исчезали из Петербурга.

И однажды преображенец Коптев с женой выехал из Петербурга в Кострому за грубое якобы поведение и побои при арестовании близких Бирону лиц.

Через неделю после выезда Коптева нескольким лицам бывшего управления бывшего первого министра было указано покинуть столицу и выехать куда угодно.

В числе прочих был изгнан и «сомнительный» Львов-Зиммер без права наведываться в столицу.

Пётр выехал к себе в Караваево, где не было теперь даже и сестры. А главное, он уезжал, потеряв окончательно всякую надежду узнать, где и что Бурцевы и увидит ли он когда-нибудь Лизу!..

XXXVIII

Прошло лето, прошла и осень… Веком целым показалось время для безвинно виноватых. Пришла зима, и минул год, что пал Бирон, а власть перешла к правительнице, и совершилось новое событие!

После смерти императора Петра II[23] безусловное и исключительное право вступления на престол принадлежало, конечно, цесаревне Елисавете Петровне. Петербургские сановники — весь придворный круг — обошли цесаревну и решились избрать дочь царя Иоанна Алексеевича лишь потому, что могли ей предписать свои условия. Олигархическое движение не привело, однако, ни к чему. Явившаяся в Петербург принцесса курляндская по просьбе целой партии дворян изорвала условие, подписанное ею в Митаве.

Впрочем, сама цесаревна, весёлая, беспечная, любящая свет и шум, и не мечтала о престоле, предпочитая частную, беззаботную жизнь в своём Смольном дворе.

Так прошло более десяти лет. Теперь, когда ей было уже около тридцати лет, она вела жизнь менее суетливую и начинала невольно подумывать о своих правах на престол. Вдобавок около неё явился умный и преданный ей человек — француз Лесток в качестве доктора.

Одновременно появился в Петербурге новый французский посланник, маркиз Шетарди, присланный Францией почти исключительно за тем, чтобы действовать в пользу дочери Петра Великого, попробовать произвести переворот в её пользу при помощи денег и, конечно, ради собственных выгод.

Франции было нужно расстроить союз — недавно заключённый — России с Австрией и, кроме того, достигнуть, чтобы Швеция получила обратно все те земли, которые отнял у неё Пётр Великий. Всё это должна была в случае успеха обещать будущая императрица Елисавета.

вернуться

23

Пётр II (1715–1730) — российский император с 1727 г., сын царевича Алексея Петровича, внук Петра I. Под влиянием боярской аристократии объявил себя противником преобразований Петра I. Умер от оспы. С ним по мужской линии кончился род Романовых.

42
{"b":"856914","o":1}