Литмир - Электронная Библиотека

Зиммер, вероятно, тоже понравился старику, потому что он назвался и просил его к себе в гости.

Это был отставной полковник Бурцев. Он прибавил, несколько грустно улыбаясь, что видит теперь очень мало людей, новых знакомых страшно избегает, но что Зиммер ему особенно понравился — Бог весть почему.

Пока они говорили, Шварц продолжал принимать, и наконец в комнате осталось только три человека. Первым из трёх был вызван Зиммер. Пройдя небольшую комнату-полукоридорчик, где дежурил чиновник, вызывавший всех по очереди, Зиммер вошёл в большую комнату и был сразу несколько удивлён тем, что нашёл в ней. Господин Шварц сидел за длинным письменным столом, где лежали кипами бумаги, но что поразило Зиммера — это были шкафы с бесчисленным множеством книг. На столе, на окнах, даже на полу виднелись большие печатные листки. И только благодаря тому, что Зиммер сам был человек грамотный и отчасти просвешенный, он понял, что эти печатные листки — газеты.

Когда он появился в дверях, Шварц выговорил тихо ту же фразу, что и у г-жи Клаус:

— Подойдите ближе! Вот сюда! — И он показал через стол.

Когда Зиммер подошёл, он своими маленькими, проницательными глазами долго всматривался в молодого человека, как бы впился в него. Постороннему наблюдателю показалось бы, что молодой человек нравится умному и дальнозоркому человеку, искушённому во всякого рода путаных делах, но вместе с тем его опыт, или дальновидность, или способность читать чужие мысли, рыться глазами в потёмках чужой души заставляют его поневоле относиться к этому молодому человеку несколько недоверчиво.

Помолчав несколько времени, Шварц опустил глаза и вымолвил, — конечно, по-немецки:

— Расскажите мне всю свою жизнь с рождения и до сего дня. Где вы родились, где вы жили, что делали? Предупреждаю вас, что впредь я буду изредка задавать вам те же вопросы касательно вашего прошлого, и если в чём-либо, хотя бы в какой мелочи, явится вдруг противоречие, то вы немедленно будете уволены от той должности, в которую я вас теперь определю. Память у меня хорошая, всё, что вы скажете теперь, я запомню и даже вкратце запишу. Ну-с, говорите!

Зиммер был готов к этому, предвидел, с чего начнётся разговор с Шварцем. Доротея ещё вчера вечером предупредила его об этом. Всю ночь, плохо спав, вернее, почти не смыкав глаз, Зиммер приготовил мысленно своё жизнеописание, даже с подробностями, и теперь он бойко, сжато, ясно рассказал всё своё прошлое пытливому и хитрому сановнику.

— Ну, я вижу, господин фон Зиммер, что вы дельный молодой человек. Даже не по годам разумный и рассудительный. Тем лучше для меня. Объясните мне теперь подробно, каким образом могли вы забыть язык ваших дедов и прадедов? По вашему ответу я буду, может быть, в состоянии, по крайней мере, вас оправдать. До чего иной выговор может изменить и обезобразить наш прекрасный немецкий язык! — воскликнул Шварц с неподдельным ужасом в голосе. — Ну-с, говорите.

Зиммер заговорил твёрдо, но изредка делая ошибки в произношении: всё-таки волновался.

— Я не виноват в том, что позабыл свой родной язык. Я маленьким мальчиком попал в Россию, и вокруг меня не было ни единого человека, с которым бы я мог говорить по-немецки и от которого мог бы слышать тот же язык. Но так как я любил свой язык, то я сам с собой наедине разговаривал. Если бы не это, то я бы теперь, быть может, не знал даже ни единого слова по-немецки. Когда я стал несколько старше, мне было лет пятнадцать, то я старался доставать себе с величайшим трудом немецкие книги и много читал. Это помогло мне не утерять способности объясняться, но книги не могли мне помочь усвоить и сохранить настоящий немецкий выговор. Позднее, когда мне было уже около двадцати лет…

— Довольно! — перебил Шварц. — То, что вы сказали, делает вам честь. А ваш выговор, по совести, по правде… порядочный…

Разумеется, лицо Зиммера просияло… Он сразу вполне овладел собой и смотрел уже иначе.

— И правду сказать, — продолжал Шварц, — если ваш выговор не хуже выговора Карла, то вы менее виноваты, чем он. Живя в своей семье, он мог бы говорить по-немецки ежедневно, с утра до вечера, а между тем, я знаю, он говорит постоянно по-русски и только со мной да вечером кое с кем объясняется на родном языке. А вы, как оказывается, живя один-одинёшенек, могли совершенно свой язык забыть. Ну-с, господин фон Зиммер, близкой родни у вас нет, говорите вы?

— Нет-с! — отозвался молодой человек.

— Сирота? — вымолвил, улыбаясь, Шварц.

— Точно так-с…

— Тогда надо поскорее вас женить! — засмеялся сановник милостиво, но покровительственно, как бы снисходя…

Господин Шварц был, однако, видимо, доволен исповедью молодого человека. Затем он стал ещё довольнее, когда узнал, что Зиммер очень порядочно читает и пишет, равно и по-русски, и по-немецки. Только за немецкое правописание Зиммер вполне ручаться не мог, прибавив, однако, что за полгода постарается сделать успехи.

— Ну, писать вам много не придётся, — сказал Шварц, — а всё, что придётся, будет так похоже одно на другое, что можно сказать, что вы в продолжение целого месяца будете на бумаге повторять одни и те же слова.

Затем он объяснил, что он берёт Зиммера в управление и отдаст его под начальство человека ещё молодого, но опытного дельца и советует Зиммеру с ним поладить и у него уму-разуму поучиться.

— Вы его, вероятно, знаете? — сказал Шварц. — Он постоянно бывает у госпожи Кнаус. Это мой любимец — господин Лакс.

— Так точно! — ответил Зиммер. — Я много раз встречал его у госпожи Кнаус.

И в то же время Зиммер подумал про себя: «Странная судьба! И не будет добра…»

Отпустив Зиммера, Шварц принял другого просителя, а вышедший Зиммер остался глаз на глаз со стариком Бурцевым. Они стали прощаться, и Бурцев вымолвил:

— Итак, не забудьте меня, милости прошу! И не откладывайте, а то Бог весть что ещё может быть. Может быть, меня в Петербурге уже и не найдёте.

— Вы уезжаете? — спросил Зиммер.

— Нет, но, может быть, меня заставят выехать… Впрочем, может быть, и вы в том же положении. Оттого и удивились?

— Нет! — ответил молодой человек. — Я приехал в Петербург ненадолго, но теперь, очевидно, совсем останусь в нём. Я поступаю на службу.

— Куда?

— А вот именно в это управление!

Старик как будто вздрогнул, выпрямился, гордо закинул голову. Его печальные глаза стали строги, он оглянулся кругом себя и, убедившись, что они остались наедине, произнёс:

— В таком случае, молодой человек, не трудитесь навещать меня! Человеку, служащему в этом гнезде кровопийц, я — древнерусский дворянин и христианин — не позволю никогда переступить порог моего дома.

Зиммер был, видимо, поражён. Бурцев снова сел и отвернулся от него, но после недолгой паузы Зиммер быстро двинулся, сел на стул около старика и выговорил:

— Вы человек старый, много видели на свете. Вы не должны судить дела и обстоятельства по тому, как они сдаются на первый взгляд, по первому разу. Я прошу вас, умоляю вас позволить мне быть у вас, хотя бы только один раз и на несколько минут. Я скажу вам, вероятно, кое-что, что заставит вас отнестись ко мне иначе.

Старик молчал и только слегка отрицательно дёрнул головой.

— Что вам стоит? Умоляю вас позволить мне быть на несколько минут, сказать вам только несколько слов.

— Это излишне! — ответил Бурцев. — Я уже сказал вам и повторяю: молодой человек, служащий тем злодеям, которые решились рубить неповинную голову Артемия Петровича, он сам в числе злодеев, искариотов[14], каинов, кровопийц российских. Сатанинское наваждение на Руси! Если бы я знал ранее, что у вас недаром немецкое имя и что вы наполовину, хотя бы только по отцу, немец, то я бы и не заговорил с вами, не только что стал звать вас к себе. Впрочем, утешьтесь, молодой человек, будущий бироновский прислужник. Утешьтесь! Вам бы и не пришлось долго бывать у меня в гостях, так как я, старый служака великого императора, раненный два раза — и шведом, и туркой, вскоре буду причтён к изменникам и выслан из Петербурга. Вот этими же злодеями! — И он показал на дверь в комнату Шварца.

вернуться

14

Искариот — то же, что иуда, предатель.

12
{"b":"856914","o":1}