Не без досады открываю учебник, но тотчас понимаю, что переживания мои беспочвенны. Текст лабораторной выглядит довольно понятно, и её название нисколько не пугает меня. Всего-то надо изучить морфологический критерий вида — легко, не правда ли? Однако одноклассникам поставленная задача кажется невероятно трудной — это можно сразу понять по прокатившемуся по рядам недовольному шёпоту и печальным вздохам. Осторожно кошу глазами в сторону новенького. Лицо того по-прежнему не выражает никаких эмоций, кроме самодовольства.

Светлана Михайловна выносит из лаборантской продолговатые коробочки советских времён. В таких обычно хранят гербарии. Биологичка проходит по рядам и раздаёт по одной коробочке на каждую парту. Поравнявшись с новеньким, она говорит:

— Сядь сюда. — И указывает глазами на… мою парту!

В виски мне ударяет кровь. Я, конечно, понимаю, что у нас в кабинете биологии дефицит всякого рода вещей, добытых с научной целью. Но не до такой же степени!

— Не стоит, — подаю я голос. И зря. Биологичка оглядывается и смотрит на меня как Ленин на буржуазию.

— Тогда ты будешь рада получить за работу «два», Гладкова, не так ли? — произносит ледяным тоном Назарова. — Если это тебя устраивает, можешь вообще выйти из кабинета, — продолжает она, и я сжимаюсь в комок, осознав, что натворила…

— Она шутит, Светлана Михайловна, — перебивает вдруг биологичку новенький и резво пересаживается за мою парту. Назарова тотчас сменяет гнев на милость, кладёт между нами коробочку с гербарием и уходит к доске. Новенький засучивает рукава голубого свитшота, протягивает тонкие мускулистые руки к коробочке и снимает с неё крышку. Сквозь туман от подступивших слёз успеваю разглядеть на дне коробки какие-то высушенные части растений, очевидно, клевера.

— Скажи спасибо, Русалочка, что я тебя снова спас, — слышу тихий голос Хромова. Поворачиваю к нему голову. Новенький не смотрит на меня, но я вижу, как его глаза то и дело косят в мою сторону. Я же напрочь забываю об окружающих меня одноклассниках и о Назаровой и пялюсь на серёжку новенького как на какую-нибудь драгоценность или антиквариат.

— У вас остаётся тридцать минут! — слышу грозовой голос биологички и поднимаю на Светлану Михайловну испуганные глаза. Та многозначительно смотрит в мою сторону. Сглотнув нервный комок, тяну руки к коробочке, как вдруг ладони новенького накрывают мои…

— Молчи, Русалочка, — шепчет мне Хромов, и наши глаза встречаются. На мгновение мне кажется, что из этой манящей глубины исчезли нотки наглости и самолюбия. Буравлю взглядом лицо новенького. Он и правда очень красив. Неудивительно, что на него заглядываются все одноклассницы… Стоп, Эля! Хватит уже… Очнись!

Выдёргиваю руки из тёплых кистей Хромова и вовремя — к нам подходит биологичка и «сканирует» суровым взглядом меня и Диомида. Боясь очередного втыка, спешно пишу в тетради название лабораторной работы. Перечерчиваю таблицу и начинаю её заполнять. Но в голову ничего не лезет. Мозг словно не понимает, что ему надо сделать, а глаза, против воли, скользят по лежащим на парте обнажённым рукам новенького…

— Через пять минут сдаём работы! — слышу голос биологички и едва не подскакиваю на стуле. У меня не заполнено и трети таблицы! Что же делать? В отчаянии смотрю по сторонам — урок уже заканчивается, все собирают тетрадки и учебники в рюкзаки, а я будто бы только услышала задание!

— В чём дело, Русалочка? — слышу я голос новенького, вновь выкрашенный во все оттенки хамства.

— Отвяжись! — буркаю я. Это он во всём виноват! Он меня отвлекает, раздражает, бесит и ещё много всякого в этом роде…

— Переписывай быстрее, — вдруг говорит Хромов и подкладывает свою тетрадку под мою. Я от неожиданности чуть не падаю под парту. Перевожу взгляд на Хромова, но тот смотрит куда-то в сторону. Пытаюсь изогнуться сильнее, но всё равно ракурс, который принял новенький, таков, что я ни при каких обстоятельствах не увижу лица Диомида сидя. Хочется встать, но очередного нагоняя от биологички мне не нужно. Пока я переписываю текст, Хромов сидит неподвижно и ни на кого не смотрит. Что это с ним? Как странно…

Дописываю таблицу даже не пытаясь перестроить фразы и предложения новенького. В тот момент ловлю себя на мысли, что Хромов пишет по делу, лаконично и вместе с тем ёмко. Похоже, не такой уж он дурак, каким я его посчитала.

Успеваю сдать тетрадь точно со звонком с урока. Не видя ничего перед собой, сгребаю в сумку лежащие на парте принадлежности. Выхожу из кабинета последней. Одноклассники уже разбежались кто куда. Закрываю дверь и вдруг слышу за собой:

— Будешь мне должна, Русалочка.

Оборачиваюсь. Новенький?..

Эля

Новенький?..

— Что? — бормочу я, не до конца осознав смысла ситуации.

— Будешь мне должна, Русалочка, — ухмыляется Хромов и подходит ко мне. — Долг платежом красен, забыла?

Хищный взгляд новенького вгоняет меня в панику. Вновь против воли мозга начинаю изучать красивое лицо Хромова. Острые скулы, пухловатые губы, чёрные, как угли, глаза — разве бывают на свете такие красивые люди? В ту минуту почему-то вспоминаю о Мише и, кажется, краснею вся — от ушей до пяток. Спешу отойти от новенького. Мне никак нельзя находиться рядом с ним. Ведь я с первого дня решила его ненавидеть. Что же мешает мне осуществить этот план? То, что новенький — самый симпатичный парень из тех, кого я когда-либо встречала, не делает его лучше. Мне кажется, что душа у Хромова гнилая. А сердце холодное и чёрствое.

Остаток дня проходит будто во сне. Хорошо ещё, что у меня много оценок по русскому и алгебре. Меня не вызывают к доске, и я этому несказанно рада, ибо я просто «отсутствую» во время занятий. На последнем уроке мне приходит сообщение от Миши. Изотов пишет, что будет ждать меня возле школы, так как пары у него уже закончились. Я искренне радуюсь этому и будто пробуждаюсь от тяжёлого сна. Но несмотря на это мысли о новеньком никуда не деваются. Прогоняю их словно стаю назойливых комаров или мух. Однако ничего не меняется. На английском, не дожидаясь звонка, незаметно от англичанки начинаю складывать учебники в сумку. И как только в коридоре раздаётся знакомая трель, я со всех ног несусь прочь от того, что так сильно манит к себе, но не принесёт мне ничего, кроме несчастья.

Я резво надеваю куртку, переобуваюсь и спешу выйти из школы. Сегодня устала так, будто вместо шести уроков у меня их было двадцать. Спускаюсь по порожкам и озираюсь по сторонам. Тут же замечаю невдалеке Мишу и машу ему рукой.

Миша подходит ко мне и ненавязчиво обнимает. Слишком ненавязчиво.

— Как твои дела? — спрашивает он, когда мы выходим за пределы школьной территории.

— Да нормально, — отвечаю я — язык у меня чешется рассказать Мише о новеньком. Около двух минут мы идём молча, но в итоге я не выдерживаю: — Ты представляешь, у нас в классе…

— А мы сегодня лягушку вскрывали, — перебивает меня Миша на полуслове.

— Ого, здорово, — растерянно произношу я. — Так вот, у нас в классе…

— Девчонки как резаные визжали, — не слышит меня Изотов. — Препод им втык делает, а им всё равно…

— Дай же ты выговориться девушке, в конце концов, малявка, — раздаётся позади нас голос, и я чуть не падаю на асфальт от резкого торможения.

Это он!

Мы с Мишей оборачиваемся. Новенький стоит перед нами, запустив руки в карманы узких брюк. Волосы его трепет ветер. Глаза Хромова горят как-то по-другому. Выглядит он крайне раздражённо.

— Это кто? — спрашивает у меня Миша, даже не понимая ситуации.

— Одно… классник, — бормочу я, пытаясь сдержать в себе готовый вырваться крик. Опять новенький! Он что, преследует меня? Этого ещё не хватало! Надо что-то предпринять, но я внезапно теряюсь. Миша с удивлением смотрит на Хромова. Последний сверлит Изотова каким-то ядовитым взглядом.

— Что тебе нужно, чего ты лезешь к нам? — по-детски начинает, наконец, Миша, и я замечаю, как в глазах его сверкает страх. Неудивительно. Миша — очень тихий, и драться, скорее всего, не умеет.