Из пяток сердце прыгает обратно в грудную клетку. Неужели он…

В голове не укладывается то, что Хромов мне помог. Я думала, что он умеет только создавать проблемы. И лапать девушек. А оказывается…

От потока информации мой мозг, кажется, сейчас взорвётся. В коридоре начинают шуметь зрители. Надо выходить из гримёрки, но я стою и не двигаюсь.

— Эль, ты чего? — Голос Насти вырывает меня из раздумий. — Концерт начинается, дуй быстрее за кулисы. Кстати, Диомид сидит во втором ряду! Хотелось бы мне быть рядом с ним! — мечтательно добавляет Ерёмина, которой всегда достаётся «роль» ведущей на концертах, из-за чего она практически никогда не сидит с одноклассниками в зрительном зале. — Ты меня слышишь или нет? — уже едким голосом спрашивает Ерёмина. Для меня же давно не секрет, что Настя «прониклась» симпатией к Хромову. И Ерёмину явно раздражает то, что последний игнорит её.

— Ага, — растерянно тяну я, смотря на себя в зеркало и не видя там ровным счётом ничего. Кожа помнит обжигающие прикосновения пальцев Хромова. И этот взгляд новенького… Такой туманный, такой загадочный… Хромов и правда полон тайн. Я уже и думать забыла про то, что мне надо разгадать одну, самую главную из них. Но как, чёрт возьми? Пока я ни на шаг не приблизилась к этому.

Встряхиваю головой, сбрасывая с себя остатки заполонившего мозг сладкого дурмана. Потом проверяю молнию и, убедившись, что она действительно хорошо застёгнута, спешу за кулисы.

Моё выступление по счёту третье. Выхожу на сцену, судорожно вспоминая слова песни. И, едва подойдя к микрофону, упираюсь взглядом в белую рубашку новенького. Хромов смотрит на меня с какой-то… нежностью? Принуждаю себя оторвать от Диомида взгляд и смотрю на самый дальний ряд, где вижу маму с папой и Мишу. Миша осторожно машет мне рукой, и на мгновение я забываю о новеньком. Вчера я разговаривала с Изотовым по телефону около часа и даже успела заметить, что в «лексиконе» Миши появились новые, до этого момента не знакомые ему вопросы и фразы. Однако после нашей долгой беседы мне не стало легче ни на толику. Я совсем запуталась в своих чувствах. Да и Мишу, по правде, слушала через слово… Ещё и новенький сегодня «выкинул» нечто… удивительное. На секунду зажмуриваюсь, стремясь «очистить» голову от ненужных мыслей, но зал наполняет включённая Софьей Николаевной музыка.

Широко раскрываю глаза и начинаю петь. Снова смотрю на Мишу. Тот улыбается мне. Голос мой становится увереннее, вот только спустя полминуты я понимаю, что взгляд у меня то и дело сползает на второй ряд актового зала. Перевожу глаза на новенького и вижу, как он фотографирует меня. От возмущения едва не проглатываю половину куплета, но с силой выдавливаю слова из себя, отчего потом мне весь остаток песни хочется кашлянуть. Хромов, убрав телефон, с довольной улыбкой смотрит на меня. Его глаза в свете лучей, испускаемых диско-шаром, горят как-то по-особенному, предательски маняще…

К счастью, музыка заканчивается, и раздаётся оглушительный плеск аплодисментов. А я стою, как дурочка, и не двигаюсь с места. Рассеянно вожу взглядом по рядам и… не вижу новенького.

— Это тебе, Русалочка, — слышу я прямо над своим ухом. — Ты прекрасно пела.

Леденея душой, поворачиваю голову. Передо мной стоит Диомид и протягивает мне шикарный букет из тёмно-бордовых роз.

— Бери, Русалочка, — тихо говорит мне новенький, очевидно, понимая, что я затягиваю эту часть Марлезонского балета. Дрожащими руками принимаю букет из рук Хромова, а потом нерешительно смотрю в зал. И если лица родителей полны удивления и недоумения, то лицо Миши оставляет желать лучшего. Цветом оно примерно как те самые розы, которые я держу в руках. Хромов проходит в зал и занимает своё место, а я, сжав всю свою волю в кулак, кланяюсь и под вновь посыпавшиеся аплодисменты спешно, насколько это позволяют каблуки, покидаю сцену.

Диомид

Захожу в гримёрку и… столбенею. Передо мной стоит Русалочка почти… обнажённая. Ну как почти: девушка одета в розовое платье в пол, без брителей, однако сзади оно не застёгнуто. Услышав хлопок двери, Эля поворачивается и, увидев меня, не без гнева в голосе кричит:

— Ты что здесь делаешь?

Я же в то мгновение понимаю, что, наверное, вот-вот сойду с ума. И я действительно с него схожу, когда осознаю, что закрыл дверь изнутри на обнаруженный мною случайно ключ…

— Выйди немедленно! — злится Эля, но я будто её не слышу и подхожу ближе.

— Что случилось, Русалочка? — спрашиваю я, хотя ситуация ясна мне с первой секунды моего пребывания в гримёрке. Эля не может самостоятельно застегнуть находящуюся на «спинке» платья молнию.

— Не твоё дело! Сейчас же выметайся отсюда! — грубо отзывается Русалочка.

— Не хочу, — вырывается вдруг у меня. Опять я за своё! Но… я ничего не могу с собой поделать. Сейчас я больше всего хочу растянуть это мгновение. Я хочу видеть эту красивую девушку бесконечно. Эти милые плечи, выступающие на спине лопатки, острые ключицы, нежную грудь… Пожираю Элю взглядом везде, где можно. Где-то внутри слабым ключом бьёт совесть. Ведь я смущаю Элю…

— Дай полюбоваться тобой хоть минутку, Русалочка, — пытаюсь я смягчить свою предыдущую реплику, но на Элю это не действует.

— Выйди сейчас же! — со слезами в голосе вскрикивает она и отворачивается к стене. Упираюсь взглядом в обнажённую Элину спину.

— Почему ты так разволновалась, Русалочка? — говорю я, вплотную подходя к Эле. Чувствую разливающееся по всему телу знакомое чувство возбуждения. Чёрт, я сейчас сорвусь…

— Потому что ты меня бесишь! — Эля оборачивается ко мне и смотрит мне прямо в зрачки; её глаза полны слёз. Я же не могу оторвать взгляда от груди Русалочки, на которой она придерживает розовое платье.

— У тебя очень красивая грудь, — вдруг выдаю я и на мгновение пугаюсь собственных слов. Но с языка против воли рвутся такие, не очень скромные комплименты. Нет же, нет! Она должна почувствовать себя нужной, привлекательной… Сексуальной.

Эля в шоке, а я, на свою голову, продолжаю:

— Почему ты её всегда прячешь?

— Ты что себе позволяешь? — вспыхивает Эля. — Какое твоё дело?

— Почему ты её всегда прячешь? — повторяю я. Я выведу её на чистую воду. И она скажет мне всю правду о себе, она будет честна со мной. И признает, что я… нужен ей.

А вдруг не нужен?

Не дожидаясь ответа, хватаю Русалочку за кисть и отвожу её нежную ручку в сторону, отчего Эля едва не роняет платье.

— Ты что, обалдел? — кричит она, однако я не обращаю на это внимания, притягиваю Русалочку к себе, а потом разворачиваю её к находящемуся в гримёрке большому зеркалу.

— Тебе ведь нравится, что я любуюсь тобой, — шепчу я Эле на ухо. — Признай это уже, Русалочка.

Грудь Эли тяжело вздымается. Заставляю себя не буравить девушку взглядом, но не могу. Я хочу обладать ей, я хочу сделать её счастливой…

— Мне не нравится… это… — тихо говорит Эля и пытается освободиться, но я крепко держу её.

— Ты можешь использовать вторую руку, чтобы вырваться, — говорю я ей, а сам при этом левой рукой аккуратно застёгиваю молнию на спине Эли. Та даже не чувствует моих движений. Выходит, её мозг подчинён чему-то другому? Чему же? Знать бы.

— Но тогда твоё платье упадёт и… я буду просто счастлив, — выдыхаю я всё-таки на пике эмоций, несмотря на то, что молния уже застёгнута и платье никуда не денется.

И тут Эля, недолго колеблясь, действительно начинает отрывать вторую руку от поддерживаемого ею платья. Она серьёзно? Я ведь… пошутил. Хотя шутка омерзительная. Успеваю убрать правую руку Эли и обхватить девушку чуть выше талии обеими руками.

— Я не такой, Русалочка, — взволнованно говорю я, а потом, отпустив Элю и не дожидаясь её реакции, поворачиваю ключ в двери и как можно быстрее покидаю гримёрную.

Что я натворил?..

Словно в забытье возвращаюсь в актовый зал и… замечаю на самом последнем ряду малолетку Мишу. В ту же секунду мне хочется подойти к нему и как следует накостылять, но рядом с Изотовым сидят женщина с мужчиной и о чём-то с ним беседуют. Его это родители или Элины, я не знаю. Хотя женщина чем-то похожа на Элину маму. Да, точно. Это тётя Ира. Я помню, как в детстве она угощала меня вишнёвым пирогом. Замечательная женщина, к слову. Мне она ещё тогда понравилась. Однако если Изотов тут, то значит он и Эля до сих пор… вместе? Не может быть…