Когда я добрался до комнаты Екатерины, то постучал в закрытую дверь.

Ответа не последовало.

— Открой, — я кивнул Еве, стоя спиной к двери.

Она послушалась и проскользнула в комнату. Ее шаги замерли. Затем она проговорила, обращаясь к Снежиной:

— Катя, зачем ты создаешь неприятности себе и мне?

Я ущипнул переносицу.

— Она в порядке?

— Не поняла…

— Она одета?

— Да?

Почему она ответила вопросом на вопрос? Что за тупица. То есть мне надо поработать над ее речью.

— Это вы мне скажете!

— А? — она прижала ладони ко рту.

Я разозлился, повернулся и обнаружил, что Екатерина сидит на кровати и заталкивает печенье Еве в рот. Она прижала коробку к груди и торопливо взяла еще пригоршню.

Ну хоть одета, и на том спасибо.

— Если ты откусишь еще один кусочек, твое наказание удвоится.

Катя косо взглянула в ответ, хихикнула и вновь запихнула печенье себе в рот. Крошки скатились с ее рубашки и собрались на юбке. И юбка была не настолько длинной, чтобы прикрывать бедра.

Я расставил ноги, свел руки за спину и сказал:

— Выйди и присоединись ко мне в холле.

Снежина медленно поднялась и отзеркалила мою стойку — руки за спину, ноги расставлены.

О боже. Ну теперь хотя бы мне понятна причина шока Евы.

Большая часть юбки Снежиной была обрезана. Она была такой короткой, что я мог разглядеть ее кружевные трусы.

Ева как стояла статуей, так и продолжила стоять, пережевывая печенье. Только, кажется, икнула.

Вместо того, чтобы скрывать эту непристойность, Екатерина отставила коробку с печеньем в сторону и выставила вперед бедро.

— Я ведь не нарушаю ваши правила? Всем велели носить форму. Пожалуйста.

— Всем велят носить форму, а не портить ее.

— Вам не нравится?!

Ева отмерла, подавилась смехом и быстро закрыла лицо.

— Я отдал тебе приказ, и каждая секунда твоего неповиновения — это еще одно наказание.

— Ты очень грубый и злой, — Екатерина прижала печенье к груди и зажевала еще пригоршню, когда вышла в холл. — Прежде чем других учить манерам, не мешало бы самому научиться!

— Ева, возьми ножницы со стола и присоединяйся к нам. — Я протянул руку к Снежиной. — Отдай мне печенье.

Она надула губы и отступила, крепче прижав коробку к груди.

— Я не ела со вчерашнего обеда.

— Разгрузочные дни полезны для здоровья. Мы тут избегаем излишеств.

— Я не знаю, что вы здесь едите, но надеялась, что меня хотя бы утром с меню ознакомят.

Снежина съела еще одно печенье и уставилась на мою протянутую руку.

Я не двинулся с места, не отвел взгляд, мысленно подсчитывая ее нарушения.

Ее дыхание участилось, и она медленно передала печенье мне. Я схватился за коробку, а она задержала на мгновение руку, не выпуская и дергая, испытывая меня, прежде чем отпустить.

Ева появилась рядом со мной. Я взял ножницы и отдал ей печенье.

— Протяни руку, — сказал я Екатерине.

Ее глаза широко раскрылись.

— Зачем? Что вы сделаете?!

— Пытаюсь подавить беспорядки в зародыше, — спокойствие проговорил я, оставляя голос невыразительным. — У каждой причины появляется следственная связь. Сейчас ты примешь свою.

— Я не дам отрезать мне пальцы. Что это за психушка?

— Это частная академия. Представляете, студентка Снежина, что я могу сделать с одной подопечной, чья мама дала разрешение применять к ней любые — вы слышите? — любые методы, если я гарантирую, что все последствия заживут. А у меня очень квалифицированные врачи и оборудованный медицинский отсек.

Я поднял взгляд на ее длинные волосы.

— Только не волосы! — прошипела она. — Только тронь меня, козел, и я подам на тебя в суд.

— Тогда протяни руку.

Она зарычала, но протянула.

Я щелкнул лезвиями и поймал тонкий бриллиантовый браслет, падающий с ее запястья.

— Нет! — из нее вырвался то ли стон, то ли всхлип. — Это подарок отца. Браслет стоит три тысячи долларов!

— Теперь он ничего не стоит. Как и твоя форма, — я бросил его в мусорное ведро в ее комнате и протянул ножницы Еве. — Откуда вы украли печенье и ножницы?

Екатерина молча посмотрела на голое запястье, потом на меня. В глазах горела ярость.

— У меня бесконечное терпение, Катя. Но прямо сейчас… — я посмотрел на часы. — Одиннадцать человек опаздывает на прогулку из-за твоего эгоизма.

Ее бунт был ожидаемым, она зашла слишком далеко и знала это.

— Последняя комната справа, — она указала на дверь за собой.

— Верни украденные вещи, — сказал я Еве. — Быстро.

Когда та умчалась, я наклонился к Екатерине. От нее умопомрачительно пахло лимоном и ванилью. И украденным печеньем.

— Я знаю, что ты делаешь. Но это не сработает, — прошептал я ей на ухо, ощущая ее беспомощную досаду. — Твои родители выложили кучу денег, чтобы ты оказалась здесь. Смирись, ты застряла здесь со мной на год.

— Лучший способ меня мотивировать — не лезть в мои дела! — она повернулась ко мне лицом и говорила, выдыхая мне в губы. — Избавьте нас обоих от неприятностей и отправьте меня домой!

Ее губы были слишком близко. Я чувствовал вкус сахара, восхитительного греха, ожидавшего по ту сторону этого сладкого, податливого рта.

Наши взгляды встретились, и в этой непозволительной близости я почувствовал, как мои зубы впиваются в выпуклость ее губ. Я успел попробовать вкус ее кровь, когда услышал ее хныканье, увидел ее прекрасную боль и отшатнулся. Что я, черт возьми, делаю?

Шаги вырвали меня из задумчивости.

Когда Ева приблизилась к нам, я выпрямился, а Екатерина задержала дыхание.

— Ева, — я старался говорить ровно и спокойно. — Объясните Екатерине, почему мы иногда пропускаем трапезы.

— Физический голод усиливает наше внимание и очищает организм. Едят только те, у кого есть противопоказания.

— Спасибо. Ты можешь идти. Скажи Ивану Моисеевичу, чтобы отправлялся на прогулку. Екатерина догонит вас через пару минут.

— Хорошо, — она попятилась к лестнице, одарив меня застенчивой улыбкой. — Очень приятно снова видеть вас, господин Шереметьев. Я с нетерпением жду вашего урока по углубленному познанию в этом году…

— Ева, прогулка началась две минуты назад.

— Точно. Уже бегу! — она развернулась и бросилась вниз по лестнице.

Екатерина прислонилась к дверному косяку своей комнаты и скользнула пальцами по пуговицам между грудей.

— Что вы собираетесь еще со мной делать?

— Это будет позже. И будет очень неприятно, но постарайся не беспокоиться об этом.

— Что вы имеете в виду?

Ее пальцы задрожали, и она опустила руку.

Мой взгляд проследил за движением пальцев. Зацепился за четко выступившие соски под рубашкой. Девчонка не соизволила даже надеть нижнее белье под форму!

По спине невольно пробежались мурашки.

Она тут же выпрямилась, медленно опустила руки, вздёрнула подбородок и расправила плечи. И чуть не зашипела от злости, словно понимая мой взгляд.

Ее грудь туго обтянуло рубашкой, показывая дерзкие маленькие вишенки, нежные и сочные. Вот бы сжать между пальцами, вырвать стон...

Я оторвал взгляд от девчонки и уставился на свою руку. Мои пальцы, терлись друг о дружку, указательный о большой. В желании того, чего у меня не было. Как наркоман в ломке, ей богу.

Я осторожно спрятал руку в карман. Мое дыхание оставалось ровным. Мышцы на лице даже не дрогнули. Но под ровным фасадом мои демоны бушевали в огненной печи. Они хотели страха и боли, синяков и укусов, удушья и жалобных криков. Да, и еще криков от оргазма. И просьб не останавливаться. И еще ударов, ударов… Я жаждал грубого, дикого, безжалостного траха.

Возможно, Снежина что-то почувствовала.

В воздухе разнесся запах страха. Ее дыхание прервалось, а красивое фейское личико побледнело, глаза опустились.

Но она была сильной. Она смогла бы это вынести.

О, она бы так прекрасно это восприняла! То, что я и мои демоны могут ей предложить. Ей бы понравилось.