— Аники, что происходит?

Асахи приблизился на несколько шагов, но недостаточно близко, чтобы его лицо можно было разглядеть в полумраке, и произнёс:

— Мне жаль, Хару.

— Где Акико? — взвыл несчастный белый тэнгу, а Асахи кивнул головой в сторону.

В нескольких дзё от него лежала жрица, по-прежнему без сознания. Она была повёрнута спиной, поэтому Хару не видел её лица и не знал, пострадала ли она.

Пока Асахи молчал, он с опаской осматривал помещение, в котором оказался, и обнаружил, что пол оказался не просто каменным: в нём были сделаны углубления в виде странного узора. Продавленные линии, а также связанные с ними лепестки цветов груши, вели к центру комнаты. Там, прямо из камня, рос то ли куст, то ли деревце. На невысоком стволе во все стороны торчала листва, с некоторых веточек свисали вытянутые овальные плоды. В полумраке сложно было разобрать, какой цвет они имели, но Хару бы не удивился, если бы те оказались чёрными.

За деревцем-кустом виднелись и другие растения, совершенно иной формы и отличные от тех, что росли во внутреннем дворе, однако в слабом свечении фонарей складывалось ощущение, что здесь никто о них не заботился, растения увядали. По полу и некоторым углублениям были рассыпаны засохшие лепестки и листики.

Тишина давила на связанного белого тэнгу, заставляла мурашки бегать по спине, вызывала дрожь.

Асахи присел в стороне, недалеко от деревца, и задумчиво подпёр рукой подбородок, но в сторону Хару и не думал смотреть, а Хару боялся с ним разговаривать. Если с показавшимся добрым монахом Цуёши он был знаком всего одну ночь, то Асахи знал много лет, а теперь совершенно не понимал, что происходило. Поначалу переживал, что нельзя доверять Акико, а теперь его жестоко обманул близкий друг.

Сбоку раздался звон от цепей. Хару вздрогнул, резко обернулся и услышал стон. Акико начинала приходить в себя, но пока только пошевелилась и попыталась сесть, однако давалось ей это с трудом.

— Мико! — воскликнул Хару и ринулся в её сторону, но цепь не позволила ему сдвинуться с места. От слишком сильного рывка он, наоборот, дёрнулся назад и упал на холодный каменный пол, ещё и лбом стукнулся.

— Хару, — слабо позвала она, нахмурилась и попыталась дёрнуть рукой, но и та оказалась связанной прочными верёвками, да так сильно, что жрица даже пальцами пошевелить не могла.

— Предатель! — взвыла она, найдя глазами Асахи и дёрнувшись в его сторону, но тоже не смогла сдвинуться с места. — Так и знала, что тут нечисто. Люди, вы все злые убийцы, никому из вас нельзя доверять!

Хару с сожалением смотрел на Акико, не в силах найти нужные слова, чтобы успокоить и поддержать. Асахи поглядывал на них двоих, но вставать и приближаться не спешил.

— Что поделать? — хмыкнул он, даже не пытаясь оправдаться, а у Хару от его холодных слов всё в груди сжалось, в горле встал ком. Это точно тот самый Асахи, с которым он дружил долгие годы? Тот милый человек, который посещал дворец Кинъу и рассказывал Хару и Хотару множество интересных историй?

— Может, ты и Хару не просто так рассказал, как обрести бессмертие? — Акико говорила сердито, наполняя каждое слово ненавистью и ядом.

Хару с горечью обернулся в её сторону и жалобно попросил:

— Не надо.

Даже если Асахи обманул их и загнал в ловушку, он не желал, чтобы всё хорошее в его жизни оказалось иллюзией и так легко разрушилось.

— Что, у тебя тут, в самом деле, растут плоды бессмертия? — Акико продолжала плеваться ядом, совершенно игнорируя несчастного Хару.

Асахи приподнялся и важно прошёлся к пленникам, остановившись чуть в стороне, чтобы ни один из них не смог достать до него. Он присел на корточки и хитро улыбнулся, однако в слабом свечении фонарей от его улыбки стало не по себе.

— Как видишь.

Он кивнул головой в сторону деревца-куста за его спиной. Хару сглотнул и отвернулся, не желая и дальше присутствовать при этом разговоре, а Акико повысила голос:

— А кои куда подевались? Ты убил их, чтобы удобрить свой куст?

Хару бы хотел взглянуть в тёплые золотистые глаза цвета ямабуки, чтобы согреться и успокоиться, однако те сейчас метали злые молнии, поэтому и тэнгу не разворачивался в их сторону. Он весь дрожал, на глазах появилась влага. Друзья обманывали, воспоминания прошлого рассыпались на осколки. А что тогда было правдой? С какой целью отец отправил его на землю?

— Я не трогал кои, — с уверенностью заявил Асахи.

— А те слухи про ёкаев и людей? Их всех тоже убил ты?

— Чего ты добиваешься? Что бы я ни сказал, вы мне не поверите.

— Показываю Хару, какой у него добрый друг.

Лицо Акико исказилось от широкой зловещей улыбки.

— Как будто сама лучше.

— Прекратите! — взвыл Хару, еле сдерживая слёзы. Всё казалось каким-то страшным глупым недоразумением, его добрые друзья не могли внезапно стать плохими…

Асахи взглянул на белого тэнгу, скривил губы и отвернулся, прошёлся по тёмному помещению, вернулся к деревцу-кусту. Его рука потянулась к листве, дотронулась до вытянутых плодов, провела по ним пальцами, после чего Асахи вновь взглянул на пленников. В глазах застыла жалость.

От одного взгляда на жалкий вид Хару хотелось броситься к нему, обнять, укрыть от страшного внешнего мира, полного обмана и предательств, но он уже слишком далеко зашёл.

— Аники, — тихим голосом, переполненным отчаяния, пробормотал Хару, — скажи, что это всё неправда.

Асахи с жалостью посмотрел на него и в очередной раз повторил:

— Извини, Хару.

После чего он вновь подошёл к ним, в руках блеснуло лезвие кинжала. Белый тэнгу застыл на месте, непонимающе глядя на друга и не в силах пошевелиться.

— Хару, выпусти перья! — взвизгнула Акико и со всей силы дёрнулась в его сторону, цепь зазвенела, забарабанила по полу, однако жрица находилась слишком далеко и не могла дотянуться до него. — Хару!

Он её не слышал. Как и не понимал, что собрался делать Асахи.

— Хару, перья!

Тот опустился со спины белого тэнгу, нащупал его ладони и разрезал одну из них кинжалом, не задев верёвки. Хару взвыл от боли, не понимая, что происходит. Его голова просто выключилась, мысли разбежались, исчезли, он сам совершенно не воспринимал ситуацию.

— Хару!

В голосе Акико звучала неподдельная боль и беспокойство, глаза, наполненные ненавистью и жаждой убивать, впились в Асахи, она бы с удовольствием вцепилась клыками в его шею, разорвала бы в клочья куда более жестоко, чем монаха Цуёши, однако верёвки и цепи сдерживали её.

Кровь потекла по его руке и упала на пол, в углубления, которые вдруг подсветились. Тонкой струйкой кровь медленно, но верно устремилась к деревцу с тёмными плодами. Асахи сделал более глубокий порез и сжал руку Хару, чтобы кровь текла сильнее. Хару завыл от боли, ничего не понимая, теперь уже и слёзы потекли по его щекам и тоже оказались в углублениях, по которым помчались к корням.

— Не трогай его, козёл! — заорала Акико на всё помещение. — Убери свои мерзкие руки от Хару!

Асахи даже в её сторону не обернулся, а разрезал вторую руку Хару и пустил кровь. Тот плакал и кричал, а Акико рвалась на свободу, звенела цепями, но даже верёвки ослабить не могла.

— Хару! Хару, ты слышишь меня? — пыталась она докричаться. — Призови перья!

Жрица уже сама едва не плакала от безысходности, как Асахи наконец-то отпустил белого тэнгу, поднялся на ноги и двинулся в сторону Акико.

— Не переживай, он не может, — усмехнулся сын даймё. Лезвие блеснуло в свете фонаря, а кинжал оказался у шеи Акико. — К сожалению для Хару, я знал, что он тэнгу, поэтому использовал яд, лишающий его способностей.

— Да? И что же за яд? Даже красная лента не запретила ему призывать перья, — ухмыльнулась Акико, чтобы потянуть время и хоть что-то придумать.

— О, господин Джунъичи защищал своего сына, поэтому ни за что бы не лишил его главного оружия.

— А ты? — процедила Акико сквозь зубы. — Хару считал тебя своим другом, а ты вот так с ним поступаешь?