— По тонкому льду ходишь, куколка. Лимит почти исчерпан. Это была разовая акция, эксклюзив, понимаешь? И она только что закончилась. А теперь свалила нахрен из моей машины… или мне тебя за шкирку отсюда выкидывать?!

Старый добрый Макс вернулся, и мне сразу захотелось его ударить, но вместо этого я оглушительно хлопнула дверью его драгоценного автомобиля. Уходя, еще успела услышать, как возмущенно, громко он выругался. А потом внедорожник сорвался с места, оставив меня одну посреди тротуара.

Макс вернулся домой лишь глубокой ночью, когда все давно уже спали. Наверное, не хотел светить свежими ссадинами перед родителями, а может, у него были другие неотложные дела. Самой заснуть мне так и не удалось, я даже глаз ни на секунду не сомкнула, раз за разом прогоняя по кругу все известные события. Потом — во всех унизительных подробностях — заново. Так что к моменту, когда услышала возле дома знакомый гул машины, уже вся извелась. Значит, Макс вернулся трезвым, раз позволил себе сесть за руль. Это хорошо.

Конечно, чувствовала за собой вину. Не могла не чувствовать. Макс чисто по-человечески помог мне, а я… я его даже толком не поблагодарила, наоборот, мелко напакостила напоследок. Выходит, я думала о нем хуже, чем он того заслуживал, а о себе — лучше. Но себя-то я знаю. И завтра будет только поганее. Вина перед ним будет грызть меня с упрямым хрустом, как заяц кочан капусты.

Макс почти не шумел, но я догадалась, что он направился прямиком в душ. Ко времени, когда он оттуда вышел, я уже успела казнить себя всеми известными мне способами, безостановочно ворочаясь в кровати, как в гробу. Очередной поворот — и на ум вдруг пришло гениальное решение — зачем мучиться до утра? Сколько сейчас? Я торопливо привстала, засветив экран смартфона на тумбочке. Полтретьего… ну, не так уж и поздно, в принципе…

Помаявшись еще немного, изведя себя окончательно, но понимая, что моя вина сама по себе не рассосется, спрыгнула с кровати, зажгла ночник. Придирчиво оглядев себя в зеркало и не найдя огрехов, решительно запахнула халат, затянула потуже атласный поясок. Ну, что может случиться? Макс не спит, я тоже. Только загляну краешком глаза в его берлогу, быстро извинюсь, и сразу вернусь назад, к себе в комнату, с очищенной до райского блеска совестью. Сладко спать. И, наконец, вычеркну из памяти тот позорный случай. Риск, все же, дело благородное… да и удача любит храбрецов…

Я не ошиблась, Макс еще не ложился. Я сразу напоролась взглядом на него, лениво кружащего по комнате, разговаривающего по телефону. Он удивленно обернулся на звук открывшейся двери, но все мысли с извинениями из головы у меня вышибло не поэтому.

— Да, дома… да, нормально добрался… что такое? Уже успела соскучиться? Нет, завтра не приеду. Нет… и нет. Опять мимо. Увидимся, говорю, в конце недели. Ну, что еще? Что еще, спрашиваю… я же полчаса назад уехал… тебе не спится? Ах, я должен переключиться на видеозвонок, чтобы ты убедилась, что я действительно дома… один? А что еще ты хочешь, сладкая? Моего гребаного слова, значит, тебе уже недостаточно?

Макс был абсолютно обнажен. Должно быть, не успел одеться после душа… и даже обтереться, как следует, не успел: махровое полотенце и сейчас белоснежной тряпицей свисало с его пальцев. Капли дрожали на кончиках влажных волос, мокрые следы на скуле, между лопаток, отпечатки босых ног на полу. В отличие от меня, он совсем не выглядел смущенным. А чего ему смущаться? Тело просто изумительно сложено, все развитые мышцы находятся строго в тех местах, где им полагается быть. Я, конечно, и прежде догадывалась, что регулярные занятия спортом идут ему на пользу, но реальность превзошла все мои ожидания. Он выглядел, как безусловный победитель конкурса атлетов, досрочно вышедший в финал.

Прижав телефон щекой к плечу, не разрывая зрительного контакта со мной, Макс неспешно и как будто нехотя обернул полотенце вокруг бедер, но я успела увидеть не только пару синяков на ребрах, заработанных в драке, и идеальные косые мышцы живота… черт возьми, я уже успела увидеть все, что мне не положено было видеть ни при каких обстоятельствах, и оторопела… как ни запирайся, а ведь там было на что посмотреть.

В мозгу взорвались сразу несколько шутих, своим девичьим умом я понимала: следует немедленно, тотчас уйти, но отчего-то продолжала торчать в проеме… так и стояла, пялясь на него во все глаза, как законченная идиотка. Его бархатный тягучий голос гипнотизировал, затягивал в омут, в содержание слов я не вслушивалась, хотя голос постепенно приобретал раздраженный оттенок.

— И на хрена тебе это сдалось?.. Ну, допустим. Что было, то было… ты когда-нибудь забудешь об этом? А мне это на хрена?.. Расслабься. Не ори. Лана, ты загоняешься из-за пустяка… Да, я считаю, что это какой-то пустяк… Слушай, это обязательно? Тебе это обязательно… постоянно выносить мне мозг?.. Или надо было тебя натянуть еще разок напоследок, чтобы крепче спалось?.. И тебе того же. Все. Отбой, красавица… Я сказал, отбой. Твой новый личный рекорд — задолбать парня за шесть минут выполнен, мои поздравления. Закажи бутылку самого дорогого шампанского, я оплачу, отметь дату в календаре, купи медаль, носи с гордостью. А я — в койку.

Макс, наконец, отнял телефон от уха, опустил руку, словно размышляя над чем-то, а потом, нахмурившись и за малым не зарядив по носу, резко, со всей придури, с грохотом захлопнул передо мной двери. Будто от назойливого комара избавился. Последним, что я успела хорошо разглядеть, был его прищуренный потемневший взгляд — так бывает, когда зрачки затапливают радужку — и этот взгляд не обещал мне ничего хорошего. Вот тебе и извинилась.

Всю оставшуюся часть ночи я была сама не своя, металась по комнате, не присела ни на минуту, не зная чего ждать. Но ничего не происходило, и от этого становилось только паршивее. Не то, чтобы я подслушивала под дверью, но, судя по всему, Макс из комнаты больше не выходил. Меня же бросало то в жар, то в холод, так что даже пришлось приоткрыть окошко.

А в самый темный час, внимая моему состоянию, город накрыла чудовищная буря. Это была поистине кошмарная ночь для меня. Длинная. Бессонная. Жаркая. Исполненная сожалений, вспышек сухих белых молний сквозь трепещущий тюль занавески и искусанных в мясо губ. Ночь, в которую я сражалась с собой, не жалея сил, не щадя головы, терзая себя бессмысленно, беспощадно.

Но и на следующий день Макс ничего не сказал. Я спускалась в столовую как на каторгу, зачесав волосы на лоб, чтобы как-то прикрыть ссадину. А точнее, всходила на плаху. Но не могла не пойти: руки ведь связаны, в спину толкают, да и палач… ждет. Макс с расправой не торопился: спустился чуть погодя, своим внезапным появлением доведя меня до предынфарктного состояния, поздоровавшись со всеми, как ни в чем не бывало, уселся напротив с чашкой дымящегося кофе в руках — свежий, выспавшийся, бодрый.

Тетя, конечно, тут же принялась расспрашивать его о причинах поврежденной скулы, но Макс привычно отболтался от матери и даже не покраснел, незаметно уводя разговор в сторону от опасной темы. Дядя на его объяснения только хмыкнул, одним глазом мазнув по разбитым костяшкам его пальцев, другим — проглядывая свежие новости. Уж его так просто не проведешь.

Я слушала, как льется его голос. Я слышала голос Макса много раз до этого утра, но щеки почему-то вдруг затопил пожар, разметав по углам все остатки самообладания, даже кончики ушей загорелись. Чувствовала себя жалкой перед ним. Жалкой я и была: ерзая на стуле, как на иголках, ни жива ни мертва, даже глаз не смогла на него поднять — мужества не достало. Только трясущимися руками отложила выплясывающую вилку, что вдруг сделалась скользкой: кусок в его присутствии мне в глотку не лез.

Но совместный завтрак проходил по всем канонам гостеприимства богатого дома, и все было как обычно, пока тетя не сказала, с тревогой глядя в окно, где небо снова обложило, и начал сыпать рыхлый, словно разваренные хлопья, снег: