– Ритуал Сорция, – уверенно сказал Каприччиола, азартно блестя глазами. – Ее пытались взять силой не ради вожделения, а чтобы отобрать силу. Прямо в темнице капитула! Ах, наглецы…

В голосе инквирера слышалось злое восхищение.

– Видимо, так. В отчетах по этому делу сказано, что насильником был тюремщик, но вряд ли пострадал колдун, скорее досталось его сообщнику. Тот же, кто готовил ритуал, ушел. Полагаю, это был барон Бринар, вряд ли в это дело вмешалось сразу два колдуна. Только дама Энидвейт унесла дар с собою на костер, так что барон стал искать другие пути к милости Проклятого.

– И нашел Женевьеву из Молля. С детьми-близнецами на пороге зрелости, но еще невинными. Лакомый кусок для Тьмы.

– Лакомый, – согласился Игнаций. – Но это после. Вернемся к тысяча двести шестому году. Наследнику Энидвейтов было пятнадцать, самый расцвет юношеских желаний. И пробуждение силы, если она есть. Почему Бринар выбрал мать, а не сына? Ритуальное соитие вряд ли его остановило бы, ради такого можно и мужеложеством разок не побрезговать. Да и выкрасть соседского юнца куда проще, чем проникнуть в темницу капитула.

Каприччиола, нахмурившись, снова нырнул в хрупкие от старости листы хроник – тогда в монастыре использовали для записей самую дешевую бумагу.

– Ничего, – объявил он через несколько минут. – Совершенно никаких подозрительных событий! То ли юноша прекрасно владел собой, то ли…

– Его вовремя отослали, – подхватил Игнаций. – Сила кипела и хлестала через край, а учить владеть ею начинающего некроманта было некому. Рано или поздно люди подняли бы тревогу. И отец спас наследника, не зная, что нужно спасать жену. Впрочем, первое обследование семьи ничего не показало… Не вмешайся насильник, все могло бы обойтись, а там и молодой Энидвейт, научившись держать себя в руках, мог бы вернуться домой.

– Как же его все-таки звали… – пробормотал Каприччиола, сосредоточенно грызя мягкую макушку пера. – Ну не может имя человека просто потеряться! У крестьянина – еще ладно, но наследник рыцаря такого старинного рода…

– А род действительно старинный?

Игнаций допил остывшее вино, поправил покосившуюся свечу, грозившую заляпать воском разложенные листы. Каприччиола кивнул:

– Первый Энидвейт пришел в Арморику еще до Войны Сумерек. Геральдическая книга герцогства гласит, что лен был ему пожалован за услуги по охране побережья, оказанные королю Таорсину Второму. Тогда никакого баронства Бринар не было и в помине, Энидвейты владели землями раза в три большими, чем сейчас, но позже впали в немилость и изрядно обнищали. А Велерий Первый пожаловал изрядную часть их бывших владений семье своей фаворитки, наградив ее мужа баронским титулом. При батюшке нынешнего короля, храни его Благодать, чаша весов окончательно склонилась в пользу Бринаров, а у Энидвейтов остались клочок пахотных земель, небольшой лес да замок-развалюха. Приданое жены слегка поправило дело, и не вмешайся ненасытный сосед-малефик, дама Энидвейт вымолила бы у Света еще много милостей для своей семьи. Жаль, что у них не принято было называть первенца именем основателя рода…

– Жаль, – согласился Игнаций. – Было бы гораздо проще его найти. Но меня даже больше заботит вопрос, почему Ворон вернулся в родные места только сейчас? Или именно сейчас… Могла встреча с баронессой Бринар быть чистой случайностью? И не многовато ли вокруг этой дамы случайностей с колдовским душком?

– Бринар не ведьма, – помрачнев, отозвался Каприччиола, поднимая голову от записей и встречая взгляд Игнация. – Я ручаюсь в этом. И Благодать совершенно ясно отметила ее ответ на суде как правдивый. Разве что…

– Что же? – мягко спросил Игнаций.

– Дама Энидвейт. Она тоже прошла обследование и была признана чистой от колдовского дара. Что удалось одной, могла сделать и другая, если знала секрет. Простите, отец мой, я поторопился оставить Бринар в монастыре.

– Вы проверили все, насколько могли, я не сомневаюсь, – спокойно сказал Игнаций. – Мы не знаем, есть ли связь между этими женщинами. Мы даже не знаем, насколько старательно и добросовестно обследовали Энидвейт. Но Женевьеву Бринар следует немедленно забрать из монастыря. И вернемся к интересующему нас году в других источниках.

Молча кивнув, инквирер потянул к себе стопку копий и выписок из архива капитула Стамасса, Игнаций сделал то же с бумагами из столицы.

– Ничего серьезного, – заключил часа через два Каприччиола, разгибая спину и потирая глаза.

Игнаций и сам чувствовал себя обманутым. Год 1206-й от Пришествия Света Истинного был тих и благостен. В столице, правда, казнили двух колдунов и повитуху, промышлявшую абортивными средствами, но за целый год это совсем немного.

– Так-таки и ничего? – все же усомнился он больше для проформы, поскольку перепроверять Каприччиолу нужды не было, отец-инквирер заслуженно славился дотошностью и чутьем.

– В окрестностях деревни Годор поселянка видела темную фигуру, блуждающую по кладбищу. Подняла шум на все окрестности, но оказалось, что это звонарь местной церкви возвращался домой после службы да заблудился спьяну.

– Ожидаемо, – хмыкнул Игнаций, радуясь случаю отвлечься хоть такой малостью, поскольку слишком напряженный ум больше склонен к ошибке. – Вот так и рождаются россказни об умертвиях, а нам потом их проверяй. Что еще?

Каприччиола пожал плечами, неосторожно двинул локтем тяжеленную книгу, подхватил ее, не дав упасть со стола, и тут же почти скрылся в облаке пыли.

– Вот сюда бы… апчхи… тех юнцов, – раздраженно заговорил он, прочихавшись, – что думают, будто наше служение – сплошь драки с колдунами и нечистью. Одна… пыль… апчхи! вернее любого малефика уморит!

В устах невысокого коренастого человека, ни единой черточкой не похожего на паладина, это звучало забавно и правдиво. И вправду, Арсений Каприччиола куда больше походил на архивную крысу или ученого секретаря, чем на одного из лучших дознавателей Инквизиториума. Но работа дознавателей – не только архивы. Это выловленные из воды распухшие трупы бедолаг, повстречавшихся с глейстиг или обычными разбойниками, это распотрошенные младенцы, иной раз вырезанные прямо из чрева матери, это деревни, вымирающие от потравленной воды или сгнившего на корню жита. А еще вскрытые могилы, распятые девственницы, дети-подменыши… Ну, и бумаги, конечно. Тут Каприччиола совершенно прав.

– Идите-ка спать, Арсений, – сказал Игнаций, невольно улыбаясь, но Каприччиола, еще пару раз чихнув, поднял на него покрасневшие от пыли и усталости глаза:

– Вот еще, – сказал он устало, – в том же тысяча двести шестом и как раз не так чтобы далеко от Бринар пропал клирик церкви святой Адальберты. Столичной церкви, даже не стамасской. Некий мэтр Годфруа Ажиньяс. Никогда не слыхали это имя?

Игнаций покачал головой.

– И я не слышал. А ведь странно, вы должны были тоже сейчас увидеть записи об этом в архивной сводке столичного капитула.

Каприччиола с тоской заглянул в почти опустевший кубок, разом выхлебал остаток вина и тяжело вздохнул:

– И вправду, пора спать. Буквы уже перед глазами, как тараканы от веника, разбегаются! Так вот, мэтр Ажиньяс поехал из славного города Бревалена в Клерви, якобы на свадьбу сестры, и не доехал. Дело было под конец осени, самое предзимье. Когда все сроки возвращения мэтра прошли, настоятель святой Адальберты сделал запрос в Инквизиториум, из столицы дело попало в Стамасс, прошла зима, а к весне от мэтра, думаю, и костей не осталось. В тамошних-то лесах… апчхи!

– Вы сказали «якобы на свадьбу», – спокойно отметил Игнаций.

– Ну да. Никакой сестры у мэтра Ажиньяса в Клерви не обнаружилось, он вообще был родом из Греваллона, наш мэтр, вся его семья живет там. И зачем было врать?

– Еще спросите, зачем было пропадать? – хмыкнул Игнаций, растирая занывшие к непогоде запястья. – Ну, раз ничего любопытнее пропавшего клирика в том году не случилось…

В дверь тихонько поскреблись. Это точно был не Бертран, его негромкий четкий стук Игнаций знал отлично, так что почувствовал неладное еще прежде, чем в щель приоткрытой двери заглянул монах-привратник. Это означало вести. И вряд ли добрые, потому что добрые вести не стучатся в дверь главы инквизиторского капитула в третьем часу ночи. Мелькнуло сразу – король? Но лекари давали ему еще два месяца жизни, самое малое, и лишь поэтому Игнаций позволял себе такую роскошь, как пребывание вдали от столицы.